– Я хотела попить воды, – с вызовом сказала Пруденс.

– В самом деле? – Он поднял бровь. – Ты могла бы открыть окно и наполнить водой целое ведро, если б захотела пить.

Она отвела глаза, чтобы избежать его насмешливого взгляда. Все следы ее несостоявшегося пиршества исчезли. Пол был подметен, клюквенный атлас аккуратно висел на спинке стула.

– Не уютней ли было бы спать у огня? – поинтересовалась Пруденс.

Себастьян открыл было рот, чтобы сказать, где ему уютней было бы спать, но сдержался. Он опустился на ступеньку и провел рукой по волосам.

– А если придут люди д'Артана, пока я буду «уютно спать»? Мы, шотландцы, давно поняли, что мужчинам, любящим уют, перерезают глотки во сне.

Пруденс нахмурилась. Значит, Себастьян спал на холодном полу каждую ночь, завернувшись в грубое одеяло и разложив у основания лестницы арсенал оружия, а в это время она нежилась на вересковой подушке, как принцесса.

Она опустилась рядом с ним на ступеньку так близко, что их бедра соприкасались. Они молча слушали шум дождя, наслаждаясь неожиданным после грозы покоем и интимностью обстановки.

Пруденс осознала, что сегодня они впервые по-настоящему остались одни за много месяцев их знакомства. Не было ни старика Фиша, шпионившего за ними, ни разбойников, храпящих в нескольких шагах от тесной пещеры, ни Джейми, выглядывающего из-за деревянной панели. Но ее тихая радость омрачалась тревожными мыслями о виконте, который плел свои интриги, как паук паутину.

– Думаешь, люди д'Артана придут? – спросила она.

– Могут. Если наша семейная идиллия придется им не по нраву и их не убедит искренность наших отношений.

– Сегодня они не нашли бы ее достаточно убедительной.

В голосе Пруденс не было упрека, лишь горький юмор, отчего Себастьяну ужасно захотелось обнять ее и попытаться найти выход из того тупика, в который они сами завели свои отношения.

Он взял ее руку в свою. Прикосновение его теплых пальцев вызвало дрожь в теле Пруденс.

Себастьян осторожно погладил ее загрубевшую от тяжелой работы ладошку.

– Ты пришла сказать мне, что я вел себя, как дикий грубый горец?

Она гортанно засмеялась, пытаясь скрыть за шуткой свое потрясение, которое вызвала в ней эта короткая ласка.

– Я предпочитаю грубого горца угрюмому шотландцу. По крайней мере, сегодня ты смотрел на меня, а не мимо меня.

Сейчас он смотрел на нее. Хотя тени скрывали выражение его лица, Пруденс могла видеть его горящие желанием глаза.

– О, я смотрю на тебя.

Себастьян поднес ее руку к своим губам и приник к ней в нежном поцелуе.

– Я смотрю на тебя каждую ночь, когда ты спишь. Твои длинные ноги запутаны в одеялах, губы приоткрыты, а лицо розовеет, как у ребенка.

И он потерся носом о каждую мозоль, за которую этим вечером разбранил ее.

Пруденс блаженно прикрыла глаза, взволнованная той властью, которую имели над ней слова нежности, нашептываемые хриплым от страсти голосом Себастьяна. Они звучали гимном любви в ее измученной одиночеством душе.

– Ты мог бы спать со мной.

Пруденс замерла, изумленная смелостью своего заявления. Долго сдерживаемые слова непроизвольно вырвались у нее, прежде чем она поняла, что именно сказала. Девушка высвободила свою руку, внутренне съежившись под его пристальным взглядом.

– Я твоя жена. По крайней мере, сейчас. И я прекрасно сознаю тот факт, что мужья имеют определенные… потребности, – закончила она неуверенно.

Себастьян встал и прошел к камину. Пруденс прикрыла глаза и сквозь бахрому ресниц наблюдала за ним, испытывая непреодолимую потребность высказать все, что она думает об их браке и их отношениях, которые так унижают и ранят ее.

Она должна сказать об этом, даже если он будет смеяться над ее словами.

Себастьян оперся ладонями о теплые камни очага.

– Боюсь, все не так просто, как говорится в книгах твоего отца или в пылких лекциях Триции, – сказал он с отчаянием. – Мы и так уже рисковали. Большинству судей трудно будет поверить в то, что твой брак не был осуществлен, если ты войдешь в зал суда с распухшим животом, вынашивая ребенка вора-шотландца.

– Ты когда-то говорил, что знаешь способы предотвратить беременность, – прошептала она.

Он медленно повернулся, глаза его были расширены от изумления.

– Ты понимаешь, что говоришь, Пруденс?

Она откинулась на ступеньку позади себя, оперлась на нее локтями и раздвинула колени, хорошо сознавая, насколько бесстыдной была ее поза и как откровенно ночная рубашка облегала изгибы и впадины ее тела.

– В чем дело, Себастьян? Неужели заниматься любовью с собственной женой было бы очень скучно для такого разбойника, как ты?

Во рту у Себастьяна пересохло, а ладони стали влажными. Могло ли быть это соблазнительное создание, призывно раскинувшееся на ступеньках лестницы, его застенчивой, сдержанной Пруденс?

Все происходящее сейчас с ним казалось волшебным сном. Себастьян медленно приближался к ней, опасаясь, что прекрасное видение исчезнет и он проснется один на холодном полу холла.

Он потянулся к Пруденс, ожидая, что она растает при его прикосновении. Но сидящая перед ним женщина была из плоти и крови. Его пальцы сомкнулись браслетом вокруг ее тонкой лодыжки, и Себастьян задержал руку, наслаждаясь ощущением гладкой кожи.

Дрожь пробежала по телу Пруденс. Себастьян заслонил от нее мерцание угасающего пламени очага.

– Я никогда прежде не занимался любовью с женой. По крайней мере, со своей.

Его рот коснулся ее рта, и она застонала. Ну, почему он был таким прекрасным? Слова, которые были бы кощунственными в устах любого другого мужчины, из его скульптурно вылепленных губ звучали цитатой из священного писания.

Ее ладони игриво ласкали его грудь, наслаждаясь упругостью мышц под гладкой кожей.

– Я думала, ты меня не хочешь, – стыдливо прошептала она.

Ее смущенное признание заставило Себастьяна покраснеть от стыда за свою черствость и эгоизм. Он чувствовал вину перед этой юной женщиной. Ему следовало бы догадаться раньше, что Пруденс неправильно истолкует его молчание, его мрачную напряженность и отказ делить с ней одну постель. Усердные наставления Триции, уверяющей, что ни один мужчина не позарится на нее, оставили след в ее душе. Если бы только у него было достаточно времени, чтобы доказать ей обратное! Но все, что у него было, – это лишь сегодняшняя ночь.

Себастьян погрузил руки в теплый шелк ее волос.

– Я думал, что умру от желания обладать тобой.

Судорожный не то вздох, не то всхлип вырвался из груди Пруденс. Она большими пальцами гладила его затвердевшие соски, затем спустилась ниже, пробегая по линии золотистых волосков к поясу бриджей. Себастьян с нежностью смотрел на пушистую макушку, зачарованный сладостью, щедростью этой женщины; бессвязным бормотанием, срывающимся с ее губ.

Когда ее жаждущий рот коснулся его живота, он поймал ее руку и крепко прижал к своей пульсирующей плоти. Себастьян приподнял ее лицо и заглянул в глубокий омут фиалковых глаз.

– Позволь мне быть частью тебя.

Его хриплая мольба вызвала у Пруденс трепетное томление. Он всегда будет частью ее. Теперь она знала это. Если Мак-Кей придет завтра и Себастьян отошлет ее от себя навсегда, он по-прежнему будет частью ее, и воспоминания о проведенных с ним днях она бережно сохранит в своем сердце. Она никогда не выйдет замуж за другого мужчину. Познав истинную любовь, уже невозможно будет удовлетвориться ничем меньшим. Она обожает Себастьяна. Она обожает его с первого момента их встречи. Даже краснея от ощущения красноречивого свидетельства его возбуждения под своей ладонью, она знала, что ни стыдливость, ни гордость не остановят ее в намерении поведать ему о своей любви.

Себастьян ласкал ее висок своими губами.

– Тебе нечего стыдиться, детка. И перед Богом, и перед законом я – твой муж.

Он повел ее через холл к теплу очага, подбросил поленьев на тлеющие угли и расстелил одеяла. Затем, немного помедлив, положил поверх них отрез клюквенного атласа.