КРИСТОФ. Нет.
ДЖУДИ. Да.
КРИСТОФ. Мы встретились на аэродроме в Афинах. Девушки прилетели из Парижа, а я из Иерусалима.
МЕСЬЕ СОРБЕ. О! Вы делали репортаж из Иерусалима?
КРИСТОФ. Нет, из окрестностей. О буднях кибуца. Должен был провести там две недели и вернуться в Париж. А они мне прислали телеграмму, чтобы срочно ехал сюда.
МЕСЬЕ СОРБЕ. Интересно в Израиле?
КРИСТОФ. Очень интересно.
Входит <b>Жак</b>.
АЛЕН. Возьми багаж в машине этих господ.
<b>Жак</b> начинает носить чемоданы. Их окажется двенадцать, совершенно одинаковых, новых, больших и роскошных. Тринадцатый, напротив, потрепанный, весь в наклейках.
МАДАМ ЛОСПИТАЛЬЕ. Извините, но я хотела спросить: как там в Париже?
ИВЕТТА. В каком смысле?
МАДАМ ЛОСПИТАЛЬЕ. На улицах все спокойно?
ИВЕТТА. Да, как обычно.
МАДАМ ЛОСПИТАЛЬЕ. Да что вы! И ваш самолет смог вылететь?
ДЖУДИ. Был туман. Но самолеты летали.
<b>Пьеретта</b> одна, сидит на кровати и подшивает юбку прямо на себе, отвернув подол на колени. В дверь стучат.
ПЬЕРЕТТА. Кто там?
Дверь открывается, входит <b>Эрик</b>.
Вы! Здесь!
ЭРИК. Я…
ПЬЕРЕТТА. А у меня… Юбка вот зацепилась за гвоздь, когда я пол натирала в коридорах.
ЭРИК. Я хотел с вами повидаться.
ПЬЕРЕТТА. Чем могу быть полезной? Вы не отвернетесь на минутку? Мне надо чулок натянуть. Мамзель Эмилия ужас как строга по этой части! Вы и представить себе не можете, каково по такой жаре целый день мучиться в этих чулках: ноги совсем не дышат.
<b>Эрик</b> отворачивается.
Правда, вам еще хуже — в жестком воротничке. Небось, так и впивается в шею, лишний раз голову не наклонить… Да еще в визитке… Должно быть, в ней потеешь ужасно. Особенно в жару, в этой столовой. Но вы, наверное, привыкли! Сколько лет вы в метрдотелях, месье Эрик?
ЭРИК(спиной к ней). Здесь я шесть лет. Но до этого два года работал в «Сплендиде», в Ливерпуле.
ПЬЕРЕТТА. Да, но по сравнению с Ливерпулем разница в климате уж очень заметная.
Без стука входит <b>Ален</b>. В удивлении останавливается. <b>Пьеретта</b> опускает подол. Пауза.
Мсье Эрик, по крайней мере, постучал, прежде чем войти.
Пауза.
Стало быть, вы были в Ливерпуле? Месье Ален как будто бы тоже работал в Англии. Где это было? Тоже в Ливерпуле?
АЛЕН. В Брайтоне.
ПЬЕРЕТТА. Свою карьеру он начинал в Брайтоне. В качестве грума, так ведь? Мне бы тоже хотелось побывать в Англии. Может, и поеду в будущем. Но не работать. А как клиент. Целый день буду трезвонить. Принесите мне то, унесите это, сделайте то, уберите это. Должно быть, в Англии потрясающие отели. (Уставившись на Эрика.) Целые анфилады залов, и толпы официантов так и следят, как вы едите, и стоит вам положить вилку или опустошить масленку, как тут же незаметно все со стола исчезает, и всякий раз они вам повторяют: thank you, madam, thank you, sir. А я-то, месье Эрик, думала, что вы приехали из Берна.
ЭРИК. Я родом из Берна, мадемуазель Пьеретта, но работал всегда за границей.
АЛЕВ. Могу я узнать, что здесь происходит?
ПЬЕРЕТТА. Месье Эрик зашел меня навестить.
ЭРИК. Я хотел бы справиться о судьбе пятилитрового кувшина, который пропал у мадам Гермионы вчера утром.
АЛЕН. Спросите у Патрокла.
ЭРИК. У Патрокла?
АЛЕН. Он всюду слоняется, особенно поблизости от кладовки. И совершенно очевидно, что он в сговоре с деревенскими. Если мадам Гермиона не в состоянии обеспечить охрану провизии, ей следовало бы потребовать у дирекции злую собаку.
ЭРИК. Но я располагаю уликами…
АЛЕН. Какие еще улики? Достаточно посмотреть на этих выродков, без всяких принципов, без ничего. Ну, собрали они свой урожай табаку, а дальше что? А ничего. Бродят в своих отрепьях, оборванцы, не моются никогда. И зубы на полку, само собой. Ну и что?
ЭРИК. Я хотел поговорить не с вами, а с мадемуазель Пьереттой. У меня есть доказательства, что мадемуазель Пьеретта…
АЛЕН. Доказательства, говорите? Сейчас я покажу вам доказательства. Доказательства того, что даже в отсутствие месье Диамана существуют границы, которые нельзя переходить. И что те, кто позволяет себе приставать к молодым девушкам этого дома в их собственных комнатах…
ЭРИК(багровея). Уходите отсюда!
АЛЕН(бледнея). Вы это мне?
ЭРИК. Если не уйдете сию же минуту, я уложу вас на ковер.
АЛЕН. Гляньте-ка, этот протестантский поп, этот швейцарец смеет мне угрожать…
ЭРИК. Оставьте в покое и протестантов, и швейцарцев…
АЛЕН. А вы оставьте в покое то, что вас не касается…
ЭРИК. Насколько мне известно, эти девушки не касаются вас. Они в ведении мадемуазель Эмилии.
АЛЕН. Вот именно, ими занимается мадемуазель Эмилия.
ЭРИК. У меня нет никаких дел с коридорными. Вы — коридорный. Я вас не знаю.
АЛЕН. Вы…
ПЬЕРЕТТА. Мадемуазель Эмилия — это персонал месье Ореста. Господин Орест умер, и месье Ален…
ЭРИК. Не знаю никакого месье Алена…
АЛЕН. А месье Ален как раз собирался кое-что с вами обсудить. Надо следить за тем, чтобы картофель подавался доваренным. Можете передать мадам Гермионе, что тухлятина, которой она нас потчевала вчера вечером, может, и сгодилась бы для таких, как она, но не годится для нас. Об остальном побеседуем, когда вернется месье Диаман. А теперь ступайте к себе.
ЭРИК(колеблется). Да, побеседуем, когда он вернется… (Уходит, хлопнув дверью.)
АЛЕН (подмигивает). Если вернется. (Валится на кровать Пьеретты.)
<b>Пьеретта</b> садится рядом.
(Скрестив руки на животе, совершенно обессиленно.) Он хотел со мной поговорить, ну так он поговорил. И я тоже поговорил… Ох, цыпочка моя…
ПЬЕРЕТТА. Вам как будто нехорошо, месье Ален?
АЛЕН. Да.
ПЬЕРЕТТА. Опять колика?
АЛЕН. У меня не колика, у меня колит. Всегда все путают. Колит — это повышенная чувствительность кишечника.
ПЬЕРЕТТА. Это серьезно?
АЛЕН. Это происходит при огорчениях, потрясениях… Провоцируется парасимпатической нервной системой. И ничего не помогает.
ПЬЕРЕТТА. Но вы же принимаете лекарства?
АЛЕН. Только чтобы снять боль.
ПЬЕРЕТТА. Ален…
АЛЕН. Что, моя красавица?
ПЬЕРЕТТА. Вы же знали, что это я взяла масло.
Пауза.
Почему вы так поступили?