— Мисс Му, куда ты пойдешь? Куда ты отправишься после смерти? На свои небеса или на мои?

Какой странный вопрос. Как будто это зависело от моей воли. Разве боги не решают за нас? Но я не хотела спорить об этом в наш последний день. И ответила:

— Я пойду туда, где сейчас Зен и Лао Лу.

— Тогда это твои небеса.

Мы немного помолчали.

— А чтобы попасть на твои небеса, мисс Му, обязательно ли быть китайцем? Мне туда можно?

Этот вопрос был еще более странный!

— Не знаю. Мне не доводилось разговаривать с теми, кто побывал там и вернулся. Но полагаю, если говоришь по-китайски, этого наверняка достаточно. Да, я уверена в этом.

— А Йибан, если он наполовину китаец, куда он отправится? Если мы окажемся на разных небесах…

О, теперь я догадалась, в чем смысл ее вопросов. Мне так хотелось утешить ее. И я солгала в последний раз:

— Идемте, мисс Баннер. Идемте со мной. Йибан сказал мне, что если он умрет, то будет ждать вас в Мире Йинь.

И она поверила мне, потому что я была ее верным другом.

— Вот моя рука, мисс Му, — сказала она, — не отпускай ее, пока не окажемся в Мире Йинь.

И так мы ждали, испуганные, печальные и счастливые, пока смерть не пришла за нами.

22. Когда наступают сумерки

Когда Кван заканчивает свой рассказ, звезды уже начинают тускнеть на посветлевшем небе. Я стою на уступе, ища какие-нибудь признаки жизни среди мрачных теней.

— Ты помнишь, как мы умереть? — спрашивает она, стоя за моей спиной.

Я качаю головой, вспоминая то, что всегда казалось мне сном: сверкание копий, освещенных огнем, каменная стена… Я снова вижу это, чувствую, как страх подступает к горлу. Слышу, как храпят лошади, как они нетерпеливо бьют копытами, в то время как грубая веревка падает на плечи, а потом стягивает мне шею. Я судорожно втягиваю в себя воздух, на шее бьется вздувшаяся вена. Кто-то крепко держит меня за руку — Кван, только она почему-то выглядит гораздо моложе, с повязкой на глазу. Прежде чем я успеваю сказать ей «Не отпускай меня», из моей груди вырывается последний вздох, и я взмываю в небо. Я чувствую, как веревка натягивается, все мои страхи вдруг разом обрушиваются на землю, а я лечу в небо. Мне не больно! Какая чудесная легкость! И все же я не свободна, точнее, не совсем свободна. Потому что рядом со мною Кван. Она по-прежнему крепко держит меня за руку, как и сейчас.

— Ты помнить, да?

— Мне кажется, нас повесили, — от утреннего холода у меня онемели губы.

Кван нахмуривается:

— Повесить? He-а. Я так не думать. В то время Маньчжуры не вешать людей. Слишком хлопотно. И к тому же не было деревья.

Меня охватывает необъяснимое разочарование оттого, что я ошиблась.

— Хорошо, тогда что же случилось?

Она пожимает плечами:

— Не знаю. Потому я спросить тебя.

— Что?! Ты не помнишь, как мы умерли?

— Все так быстро случиться! Сейчас стоять здесь, минута — и очнуться там. Пройти много время. Когда я понять, то уже давно умереть. То же самое, когда я в больнице и мне дать шоковая терапия. Я очнуться — где я? Кто знать, может, в прошлая жизнь ударить молния: ты и я быстро-быстро попасть в другой мир. Думаю, Призрак Купца тоже умереть быстро. Бах! И конец! Оставить только две ступни.

Меня разбирает смех:

— Черт! Поверить не могу, что ты рассказывала мне эту историю, не зная конца!

— Конца? Твоя смерть — это не конец. Это значит, что история продолжаться… Эй, гляди! Солнце почти взойти, — она сладко потягивается, — сейчас мы идти искать Саймон. Надо взять фонарик и одеяло… — И она уверенно трогается в путь, зная, что найдет дорогу назад. Я догадываюсь, куда она направляется: в пещеру, где когда-то Йибан обещал ждать мисс Баннер, где, как я надеюсь, может находиться Саймон.

Мы ползем по осыпающемуся склону, осторожно ощупывая каждый выступ, прежде чем ступить на него. По мере того, как я разогреваюсь, мои щеки начинают гореть. Скоро я увижу эту чертову пещеру — мое проклятие, мою надежду. Кого мы там найдем? Саймона, дрожащего от холода, но еще живого? Йибана, застывшего в вечном ожидании своей возлюбленной? Погрузившись в нелегкие раздумья, я наступаю на груду осыпающейся щебенки и падаю навзничь.

— Осторожно! — кричит Кван.

— Почему люди говорят «осторожно», когда уже слишком поздно? — Я, морщась, встаю на ноги.

— Не поздно. В другой раз, может, ты и не упасть. Вот, держись за руку.

— Я в порядке. Кости целы, — я вытягиваю ногу, — видишь?

Мы снова карабкаемся вверх, и Кван оглядывается на меня каждые десять секунд. Вскоре мы приближаемся к пещере. Я заглядываю внутрь в поисках признаков жизни — доисторической или недавно минувшей.

— Кван, скажи, что стало с Йибаном и людьми из Чангмианя?

— Я уже умерла тогда, — отвечает она по-китайски, — так что точно не могу сказать. Знаю только слухи, которые ходили по нашей деревне в этой жизни. Но можно ли им верить? Люди из окрестных деревень всегда преувеличивали, делая из мухи слона. Из любой недомолвки вырастала страшная история, а уж потом по окрестностям пошла молва, что Чангмиань проклят.

— И… какая же это история?

— А, погоди, дай перевести дух! — Она, отдуваясь, садится на плоский валун. — А история вот какая: люди говорят, что когда пришли Маньчжуры, они услышали плач людей в пещерах. «Выходите!» — приказали они. Никто не вышел — а ты вышла бы на их месте? Тогда солдаты набрали сухих веток и сучьев, разложили их у входов в пещеры и подожгли. Когда запылали костры, голоса в пещерах переросли в нечеловеческие вопли. И вдруг пещеры разом застонали, а потом выплюнули полчища летучих мышей. Небо почернело от этих тварей, словно над ущельем раскрылся огромный зонт. Летучие мыши раздули огонь, и тогда вся долина запылала. Туннель, уступ — все было объято огнем. Только двум или трем всадникам удалось спастись, остальные солдаты сгорели заживо. Через неделю в Чангмиань пришел другой отряд. Но уже никого не нашел — ни мертвых, ни живых. Деревня была пуста, Дом Призрака Купца был пуст. Тела исчезли. А в ущелье, куда отправились солдаты, не было ничего, кроме пепла и груд камней — сотен безмолвных могил… — Кван поднимается. — Надо идти, — говорит она и устремляется вперед.

Я тороплюсь следом за ней:

— Все здешние жители умерли?

— Может, да, а может, и нет. Месяц спустя один путешественник из Йинтьяна, проезжая через Чангмиань, увидел, что в деревне кипит жизнь. Был обычный базарный день — собаки лежали в канавах, люди бранились, дети играли у ног матерей — будто жизнь шла здесь своим чередом, день изо дня, безо всяких помех. «Эй, — окликнул путешественник одного из старожилов, — что случилось, когда в Чангмиань вошли солдаты?» А старожил отвечал, наморщив лоб: «Солдаты? Что-то я не припомню, чтобы сюда заходили солдаты». Путешественник спросил: «А что вон с тем домом? Он весь почернел от огня». А местные жители отвечали: «Ах, этот. Месяц назад Призрак Купца вернулся и устроил пир в нашу честь. Один из цыплят-призраков, жарившихся на огне, вдруг взлетел к потолку и поджег дом». К тому времени, когда путешественник вернулся в Йинтьян, вся округа, с вершины горы и до самого ее подножия, говорила о том, что Чангмиань — это деревня призраков… Что? Почему ты смеешься?

— Мне кажется, что Чангмиань стал деревней лжецов, которые убедили других в том, что они призраки. Меньше хлопот, нежели прятаться по пещерам всякий раз, когда начинается война.

Кван хлопает в ладоши:

— Умница! Ты права! Большая Ма как-то рассказывала мне историю о том, как один незнакомец, придя в нашу деревню, спросил одного юношу: «Эй, отвечай, — ты призрак или нет?» Юноша нахмурился и указал рукой на груды неотесанных камней: «Скажи мне, под силу ли призраку вырастить такой славный урожай риса?» Незнакомец должен был догадаться, что юноша его разыгрывает. Настоящий призрак не стал бы хвастаться рисом. Он скорее соврал бы что-нибудь о персиках. А? Каково?

Кван ждет, пока до меня дойдет.