— Как вульгарно! — с отвращением произнесла Ольга, притворяясь, что оскорблена его вниманием. — Я продам картину! Но не вам, а этому приличному господину.

— Да перестаньте! Этому господину Рубенс ни к чему! Вряд ли он разбирается в искусстве! — Шарль сделал вид, что подавляет зевок, на самом деле он старался не рассмеяться, наблюдая, как его конкурент багровеет.

— Это с чего вы сделали такой вывод? — произнес зло банкир и тут же объявил, что покупает и дом, и картину.

— Это не справедливо! — воскликнул Шарль. — Оставьте хотя бы дом мне! Нельзя забирать и то, и другое!

— А всегда получаю то, что хочу! — с довольной улыбкой произнес банкир, достав из кармана пачку денег.

— Идемте в кабинет и оформим, необходимые бумаги! — произнесла Ольга, попрощавшись с Шарлем и порекомендовав ему в дальнейшем быть более вежливым, при этом думать о том, что и как он говорит.

— Я чувствую себя провинившимся учеником, которого отчитывает классная дама за мелкий проступок. Но она слишком строга, потому как шалость была невинной, и никто в результате не пострадал! Ох уж эти одинокие женщины! При виде обаятельного мужчины теряют над собой власть, и готовы вести себя глупо и отказаться от собственного счастья, но доказать себе: «Я такая сильная! Пусть он думает, будто я злюсь на него!», — произнес он и почтительно склонившись, поздравил банкира с удачными приобретениями.

Притворщик Шарль лихо играл свою роль и своими импровизациями порой озадачивал Ольгу. Она не понимала, насколько он серьезен в такие моменты. Не смотря ни на что было очевидно: со своей ролью Шарль справлялся великолепно и, создавая мнимую конкуренцию, ускорял процесс принятия решений других покупателей. Таким образом, Ольга собрала огромную сумму. Она вошла в раж, ей нравилось это представление, и остановиться было непросто. На помощь пришел трезвомыслящий Шарль, он заставил ее собрать вещи и покинуть дом Натальи Дмитриевны, на которой имели виды пару десятков человек.

— Жадность тебя погубит, Ольга. Если во время не остановиться, можно внести в свою судьбу ряд серьезных изменений. Совсем скоро здесь начнутся очень интересные события. И поверь, нам лучше не становиться их участниками, потому что остаток жизни мы можем провести на свежем воздухе в далекой Сибири.

Женщина покорно кивнула, понимая, что он абсолютно прав.

— Едем сегодня же, — произнесла она, вдруг потеряв равновесие. — Голова закружилась. Видимо от усталости!

— Твой дом большой! — удивилась Ольга, разглядывая большую красивую усадьбу.

— Род Богословских был не беден до определенного времени, — отозвался Шарль. — Ее построили почти сто лет назад. Мой отец говорил: дворянская усадьба — это духовная крепость и источник душевных сил. Хотя сам почти постоянно жил в Петербурге.

Ольга огляделась. Место было великолепное: небольшой дом, хозяйственные постройки и сад.

— Наверное, приятно жить в таком месте! — задумчиво произнесла она вдохнув чистейший воздух полной грудью, а затем спросила, с беспокойством глядя на Шарля: — Что мы скажем Наталье Дмитриевне?

— По поводу того, что двадцать человек внесли залоговую стоимость за ее дом? Я думаю, ей это знать не обязательно!

— Нет, я говорю не о ее доме, а он нас! Кто мы друг другу?

— Придумаем что-нибудь, — небрежно произнес мужчина, подхватив чемоданы Ольги. Дверь распахнулась и на пороге появилась Акулина, она была очень взволнована и с тревогой в голосе произнесла:

— Я не смогла разбудить Наталью Дмитриевну. Похоже, она отдала Богу душу.

— Ну, вот! А ты переживала! Теперь не придется ничего ей объяснять.

— Бессердечный! — произнесла тихо женщина и поспешила войти в дом. Она надеялась, что предположения служанки ошибочны и пожилая женщина крепко заснула от переизбытка свежести и эмоций. Наталья Дмитриевна была так безмятежна, и казалось, видела приятный сон, о чем свидетельствовала легкая улыбка. Акулина была права: мать воссоединилась со своим сыном.

— Она скучала по вас, Ольга Григорьевна и молилась за ваше здоровье. Все спрашивала, когда вы приедете, — бурчала Акулина, немного злясь на свою хозяйку. Ей казалось, что она была несправедлива к милой старушке, но этим мнением она делиться не спешила.

— Что же нам делать, Шарль? — растерянно произнесла Ольга, оставив покойницу и перебравшись в столовую. — У нее никого не осталось… Может оформить покупку дома задним числом, подкупив какого-нибудь нужного человека?

— И отправиться на каторгу, составив компанию одной известной даме! Вам с Сонькой будет что обсудить — я уверен! Я в этом участвовать отказываюсь.

Его слова не понравились Ольге, она нервно измеряла шагами столовую, кутаясь в теплую шаль. Погода менялась не в лучшую сторону. Осенние пасмурные дни наполнялись сыростью, плачущее небо утомляло своей слезливостью, создавая напряженную атмосферу.

Мертвое тело стало настоящей проблемой: похоронить Наталью Дмитриевну по-человечески рядом с сыном Ольга не могла, потому что могла попасться представителям власти, которые в ближайшее время начнут искать некую Софью Ковалевскую или Соню Ракову, которая любезно присвоила деньги обманутых граждан.

— Мы должны перевезти труп в ее дом! — предложил Шарль.

— Зачем? — испуганно уточнила она.

— Ее найдут, и разбирательство по делу о незаконной продаже ее жилья зайдет в тупик!

— Или решат, что хозяйка была убита ради наживы!

— Доктор определит, что смерть естественна!

— Не совсем, — вступила в разговор Акулина, которая стала невольной свидетельницей разговора, убирая посуду с почти нетронутой едой со стола. — Наталья Дмитриевна приняла яд.

— Яд? Но зачем? — возмутилась Ольга.

— Я же говорила вам: скучала она. Ей было одиноко, и она постоянно плакала. Со мной говорила мало, только спрашивала когда вы приедете.

— Откуда ты знаешь про отравление, Акулина? — уточнил Шарль.

— Я нашла на ее тарелке подозрительный порошок. Дала слизать остатки еды кошке и та подохла вечером.

— Что ж, — вздохнул хозяин усадьбы, — придется закопать ее в саду. Здесь никто искать не будет.

— Без гроба? — ахнула Ольга.

— Так на востоке, я слышал, людей в простынях хоронят. Или тела сжигают — очень удобно!

Ольге был неприятен этот разговор, но избежать его не было возможности.

— Может на церковное кладбище ее? — произнес задумчиво женский голос. — Заплатить и…

— Грех на ней, барыня! Сама ведь на себя руки наложила!

— А мы не скажем священникам об этом.