— Это так, — согласился Иисус. — Человек может умирать с голоду, однако Закон остается Законом. Подождите немного. Вы увидите, что новый закон удовлетворит как сытых, так и умирающих с голоду. Значит, пока никакой охоты. Но в озере есть рыба.

— Я захватил с собой крючки и лески, — сказал Иаков.

Не прошло и получаса, как они уже грелись у ярко пылавшего костра. Все разделись и сушили одежду, стыдливо глядя друг на друга. Иисус все еще выглядел тощим, однако прежняя стать уже возвращалась к нему. У Матфея было брюшко мытаря. Белая кожа Иоанна походила на бархат. Филипп был очень худ — все ребра можно пересчитать. Симон выглядел крепким и жилистым. Иаков не отличался большим ростом, но имел хорошо развитые мышцы. Левая нога Андрея была короче правой на целый палец — это стало видно, когда он лег, подставив ступни к огню.

Уже через час они ели испеченные на огне рыбу и хлеб, запивая их озерной водой из меха, который Симон носил на ремне.

— Теперь вы видите, какую жизнь следует вести, — сказал Иисус. — Были ли вы когда-нибудь более счастливы, чем теперь?

Вдруг Филипп, задрожав всем телом, пронзительно завизжал, указывая на обнаженного, густо заросшего волосами человека, который выпрыгнул из-за надгробного камня, гремя цепями, прикрепленными к металлическому поясу. Конечные звенья цепей были разомкнуты. Человек рычал, как дикий зверь. Голоса, несколько голосов вырывалось из него всякий раз, когда он открывал рот, чтобы издать рык.

— Мы знаем тебя знаем тебя Иисус Иисус Ииисусус сын самого самого низкого из всех, — вопили голоса. — У тебя говорят плохая сила они знают знают что говорят мы знаем что у тебя у тебя у тебя…

Филипп, Иоанн и Матфей сидели, словно оцепенев. Другие, спотыкаясь и падая, искали спасения за деревьями. Филипп, несмотря на оцепенение, продолжал визжать.

— Пусть говорит один из вас, — молвил Иисус. — Один за всех. Если у вас есть что сказать мне, это должно быть сказано ясно. — Он спокойно помешивал палкой угли.

— У нас ничего нет, кроме этого тела, — ответил низкий и в то же время какой-то приторный голос. — Мы просим только оставить нас в покое. Говорят, ты прошел сквозь бурю, чтобы отыскать нас. Не мучай нас. Мы должны где-то жить.

— Назови себя.

— Нас много, очень много, целый легион. Многомногомногомного…

Один голос недолго преобладал над другими.

— Изгоооонишь наснаснас и мымы найдемдемдем пойдемпойдем и найдемдемдем другдругдругие дома. Ты мучаешь многих. Оставь нас нас нас оставь…

Иисус спокойно оглядел своих спутников, оцепеневших у костра или выглядывавших в страхе из-за деревьев, и сказал:

— Меня сильно удручает то, что я должен сделать. Даже звери имеют право на невиновность, которую даровал им Отец мой Небесный. Но мне лучше сделать то, что я должен сделать, чем допустить осквернение душ человеческих.

Вдруг он возвысил голос и пронзительно закричал: «Вон, нечистые! Прочь! Я приказываю вам!»

Обнаженный, заросший волосами бесноватый, извиваясь и гремя цепью, упал в костер, но тут же выпрыгнул оттуда, продолжая рычать. Голоса рвались из его широко раскрытого рта, вопя бессмыслицу — верверикандаракрофемадамдамдаму… Словно сильный ветер, они так раздули костер, что полы одежды Филиппа вспыхнули, и он, вскочив на ноги, начал сбивать пламя руками, что-то невнятно бормоча. Бесноватый, в изнеможении упав на землю, затих. Пламя костра осветило ужасные рваные раны и рубцы на его теле. И тут остолбеневшие ученики Иисуса увидели поразительную картину: дикие свиньи с визгом и уханьем, с пылающими, словно освещенными изнутри, клыками во весь опор неслись по склону холма и бросались в озеро, взметая фонтаны брызг.

— Я делаю это с тяжелым сердцем, — повторил Иисус.

Матфей укрыл обнаженного человека своим плащом. Тот спал долго и кричал во сне. Проснулся он уже здоровым человеком, несмотря на шрамы, раны и потертости от цепей. Судя по всему, из города или деревни, где он жил прежде, его выгнали соседи. Может быть, они выгоняли его много раз, пока наконец не заказали у кузнеца крепкую цепь, на которую и посадили бесноватого, приковав к дереву, стоявшему среди могил. Иисус и ученики догадались об этом по наитию. Сам человек не мог подтвердить их догадку, поскольку мало что помнил. Очнувшись и увидев себя среди незнакомых людей, он устыдился своей наготы, и первыми его словами были: «Откуда у меня эти раны и синяки? Для чего эти цепи?» Он не знал, что стал вместилищем демонов, но хорошо помнил, что у него были верная жена и трое прекрасных детей. Как долго он скитался, словно бездомный, и почему?

— Поскольку ты говоришь о семье, — сказал Иисус, — нам следовало бы доставить тебя домой. Однако, если ты вернешься в родной город и будешь плакаться, что был болен какой-то неведомой болезнью, которая заставила тебя уйти в бродяжничество, а теперь благополучно исцелился, — есть вероятность, что никто не пожелает тебя слушать. Ты взял на себя грехи своей общины, и, пока ты был обиталищем демонов, все остальные, несомненно, чувствовали себя в безопасности — никому не грозило стать таким же вместилищем греха. В сущности, тебе лучше присоединиться к нашей компании. Это будет более безопасно для тебя.

— Что у вас за компания? Кто ты, господин? Кто вы все?

— Мы целители больных душ и проповедники новой веры, — ответил Иисус. — Это очень простая вера — вера любви. Уже поздно, но нам, возможно, удастся остановиться на ночь в твоем городе. Завтра мне нужно будет кое-что сказать людям, если, конечно, они станут меня слушать.

— Мой дом невелик, но я без труда найду место для семерых. — Мужчина смотрел на Иисуса с благоговением. — Это ты, господин, исцелил меня? Ты изгнал — Боже, прости меня — демонов?

— Пошли! — решительно сказал Иисус, и они направились к городу, находившемуся примерно в двух милях от озера.

Звеня цепями, человек, которому от кузнеца теперь были нужны услуги иного рода, нежели те, что тот оказал ему когда-то, шел за Иисусом, как верный пес. Вечер пока не перешел в ночь, и; когда Иисус и семь его спутников вошли в город, по главной улице еще прогуливались люди, решившие подышать перед сном свежим воздухом. Какой-то старец, в расшитой узорами шапке, с посохом — уважаемый, должно быть, человек, — пил у таверны вино в обществе других, тоже важных людей. Кажется, никто не был рад видеть человека, исцеленного Иисусом, никто его не приветствовал.

— Разве вы не узнаете меня?! — крикнул мужчина. — Я знаю теперь, что был одержим бесами, но, хвала Господу, нечистые оставили меня! Хвала и тому, кто изгнал зло!

— Мы не часто видим здесь чужих, — сказал старец Иисусу. — Не скажешь ли, кто ты?

— Думаю, я знаю, кто он, — сказал человек, бывший недавно одержимым. — Я думаю, что он — Сын Всевышнего. Хвала ему! Хвала!

Старец только отмахнулся от этих слов, настолько нелепо они звучали.

— Тебя исцелили, верно? — спросил он. — Но как именно это было сделано? Вот что хотелось бы знать.

Иисус тотчас разразился неистовой речью:

— Мне ясно, к чему ты клонишь, но ты — глупец! Может ли человек с помощью демонов изгнать демонов? Будет ли веельзевул, повелитель мух, изгонять то, что ему принадлежит? Но я вижу, что там, где нет понимания, не будет и веры! — И он сплюнул на землю.

Другой, более сдержанный и разумный старец, сказал:

— Извини. Ты видишь, как у нас тут… Мы не привыкли к появлению чужих в нашем городе. Мы предпочитаем, чтобы все шло так, как было всегда. Если ты ищешь, где остановиться на ночь… ну что же, повторю то, что я уже сказал: мы не привыкли к появлению чужих.

— Ты остановишься в моем доме, — сказал исцелившийся. — Это самое малое, что я могу для тебя сделать.

— Нет, — твердо сказал Иисус. — Сегодня тебе ни к чему чужие в доме. Ты должен быть с теми, кого любишь. А завтра приступай к служению Царству Небесному. Расскажи всем о том великом благе, которое оказал тебе Бог. Старайся любить ближних своих. — И он холодно посмотрел на этих ближних.