— Очень даже человеческая плоть!

— Плоть, рожденная женщиной, — произнес Иисус, дрожа всем телом, — но не мужчиной и женщиной. Дух — от субстанции Бога, который есть Бог Отец. Эта плоть и этот дух — того, кто должен был явиться и кто уже явился и чье присутствие будет явлено миру. Мессии.

— Будет явлено! — улыбнулся грек, начав таять, как свечное сало. — То есть при условии, что ты пройдешь через это испытание в пустыне. А если пройдешь через него, станешь Мессией для небольшого, малозначительного народа. Но ведь мир есть и за пределами Палестины. И каким же образом ты — слово Божье, ставшее плотию, — будешь явлен хотя бы тем немытым и забитым туземцам, чьи туманные диалекты вовсе не приспособлены к высказыванию суждений и доводов? Через все то же слово Божье? А как же этим немытым понять, что явленное им слово — именно Божье? Я знаю — ты будешь проделывать разные штуки, чтобы они рты пораскрывали от удивления. Будешь превращать воду в вино, исцелять истерическую слепоту и паралич. Тебе знакомо слово «истерический»? Ты будешь добиваться своего всяческими фокусами, но не словом Божьим, каким бы оно ни было, это слово. Любите друг друга, дети мои! Любите Бога, которого вы никогда не видели! Прекратите творить зло, иначе огонь поразит вас! Но люди уже множество раз слышали подобные речи. Потому-то ты и должен подавать все это под соусом из чудес, если тебе знакомо слово «соус». Ты вызываешь у меня отвращение!

Сальный рот расплылся вместе с сальным подбородком. Фонарь тоже превратился в сало. Ком сала, который еще совсем недавно был отцом лжи, скатился в костер, тот ярко вспыхнул на мгновенье и затем погас. Со стороны встающей в небе луны донесся смех.

Дни потянулись дальше, посещения прекратились. Затем однажды в голодном бреду Иисус обошел какую-то скалу и наткнулся на стол, заставленный яствами. Наверное, ни о чем другом и не может грезить человек, находящийся в помраченном от голода состоянии: теплый ячменный отвар, сладкий золотистый крем, не вино, но виноградный сок, кусочки цыпленка в кипящем бульоне. Иисус отвернулся от стола и подошел к луже стоячей воды, в которой пританцовывал слабый лунный свет. Лужа заговорила: «Мессия? Царь? И в рубище?» Иисус напился, затем медленно произнес:

— Ты знаешь, что я не ищу земного царства.

«Тогда оставь землю. Умри, — сказал истаивающий в воздухе стол. — Найди другое царство».

— Бог сам отмерит мне срок.

«Голоден, да? Подобно другим существам из плоти? Изнемогаешь, терзаемый голодом? Твой желудок сводит от мук? Сын Божий должен быть выше всего этого. Если ты действительно Сын Божий».

Сын Божий? Что означает эта фраза? Иисус с тоской глядел на растворяющийся в воздухе призрак сладкого крема. Сын Божий? Что происходит? Скрючившись у края лужи, Иисус впал в дремотное состояние, и ему почти хотелось, чтобы это был его последний сон. «Найди другое царство». Тем не менее на рассвете он, как всегда, проснулся, услышав голос — он шел со стороны скалы, окрашенной в удивительно нежный розовый цвет: «Если ты действительно Сын Божий, почему бы тебе не превратить эти камни в хлеб? Пусть не роскошный завтрак, пусть вполне обычный, но ведь завтрак. Давай, сделай это!»

— Ты знаешь Писание, — пробормотал Иисус почти беззвучно. — Там сказано: «Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа, живет человек»[88].

«Не совсем понятно, при чем тут это. Пойдем. Еще одно видение. Рассвет — самое подходящее время для видений».

Иисус с таким трудом повернул свою отяжелевшую голову, что мог слышать скрип сухожилий — будто ветку отрывали от дерева. Неожиданно он оказался на вершине горы, с которой мог обозревать огромные пространства. Теперь голос доносился со стороны восходящего солнца: «Если ты действительно Сын Божий, бросайся вниз. Припоминаю строчки из одного псалма твоего почтенного предка — из девяностого, кажется».

— Ты знаешь Писание, — слабым голосом сказал Иисус. — Мне известно, что ты знаешь Писание.

— «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею»[89].

— Хорошо цитируешь, отец… отец…

Фраза осталась незаконченной. Слово «лжи» не прозвучало.

«Так давай же — прыгай! А внизу тебя подхватят ангелы, чтобы ты не сломал свою святую шею».

Тщательно выговаривая слова, Иисус произнес:

— В Книге Второзаконие сказано: «Не искушайте Господа, Бога вашего».

«Глава восьмая, стих третий![90] Прекрасно!»

Иисус отвернулся от солнца, но увидел, что единственная тропа ведет на еще более высокую гору. Далеко внизу, залитый лучами восходящего солнца, лежал Иерусалим. Стоявший рядом куст терновника заговорил: «Там Иерусалим. Я ведь обещал тебе видение. Святой город, как его называют. Но это могли бы быть и Рим, и Александрия, и Афины. Или какой-нибудь другой город, еще не построенный. Всем нам известно, чего ты хочешь. Власти».

Иисус попытался отвернуться от сверкающего видения, но в этот момент город начал меняться. Изменялось расположение башен, домов, улиц. Иерусалим превращался в какой-то город, которого он никогда не видел. Тут Иисус обнаружил, что тропа, по которой он шел, загромождена большими камнями. Скала с острыми изломами заговорила с ним щелью, похожей на искривленный рот: «С этим твоим постом в пустыне все ясно. Ты испытываешь на крепость свою плоть, ибо власть твоя должна быть властью плоти и плотью ты должен править. Забудь всю эту чепуху про Сына Божьего! Как месиво из плоти, крови и нервов может быть порождением духа? Ага, я вижу, ты уже колеблешься. Вижу это по твоим глазам. Власть реальна. Она временна, но ощутима. Сначала обрети власть, а потом навязывай свои взгляды. И ведь ты можешь обрести власть. Это дело простое. Очень простое».

Новые силы вливались в Иисуса. Ему казалось, что конец его соблазнам близок и что скоро наступит минута, когда, прекратив свой долгий пост, он отправится домой. Иисус карабкался со скалы на скалу и вдруг вновь оказался среди пустыни. Перед ним встал огромный камень, который произнес: «Встань передо мной на колени. Это не более чем условность. Считай, просто учтивость. И тогда все вокруг — твое, ты обретешь господство над миром людей. Смотри же!»

И Иисус увидел. Он увидел себя — среди огромных мраморных колонн, с золотой короной на голове, в одежде из струящегося пурпурного шелка. Гремят трубы, толпы людей шумно приветствуют его и падают перед ним ниц.

«Давай же! Встань на колени, и все это — твое!»

— Ты мне надоел, — произнес Иисус. — В Книге Второзаконие…

«Глава шестая, стих тринадцатый!»

— …Сказано: «Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи».

Ответа не последовало — только глухой смешок. Иисус устало улыбнулся, повернулся и увидел пасторальный пейзаж с протекавшей впереди речкой. Он подошел к воде и напился. Рядом стоял куст с блестящими черными ягодами. Осторожно нарвав ягод, Иисус начал есть, но обнаружил, что у него нет аппетита. Он увидел пастуха, пасшего овец, услышал звон овечьего колокольчика, журчащие звуки флейты. Иисус набрал еще ягод и почувствовал легкий голод. Вскоре рот его наполнился слюной.

Говорят, что Иисус возвратился в Назарет в субботу утром и, даже не зайдя домой, чтобы отдохнуть и поесть, сразу направился в синагогу. «Бессердечный сын, бессердечный!» — говорил Иофам, и Мария согласно кивала головой. Слова у Иофама всегда шли впереди разумения.

Иисус сидел в синагоге — тощий, большеглазый, чужой среди прихожан, смотревших на него враждебно или с опаской. Все они знали о его сорокадневном пребывании в пустыне. И это им не нравилось. Рабби тоже был напуган чем-то таким, чего никак не мог ухватить сознанием, и все же он посчитал себя обязанным обратиться к Иисусу.