Хитрость удалась. Девочка пропела: «А-а-а!», и едва она разжала губы, как во рту оказалась зубная щетка.
Рождение двух дочек — в 1926 и в 1930 годах — довершило личное счастье Альберта. Для английского народа, который, проявляя свой всегдашний интерес к семейной жизни королевского дома, сожалел о безбрачии принца Уэльского, рождения девочек стали радостными событиями. Естественно, люди предпочли бы видеть наследников-мальчиков и поэтому распевали:
Но страна помнила, что самые великие эпохи она переживала только при королевах — Елизавете, Анне и Виктории. Поэтому теперь народ с любопытством и интересом следил за жизнью обеих принцесс, старшая из которых в один прекрасный день станет королевой Елизаветой.
Лодж-Хаус — скромное пристанище, расположенное в Виндзорском парке, перед которым стоит статуя Георга III. Это небольшой дом в готическом стиле, выстроенный век назад; сегодня его называют Royal Lodge[55], и король с королевой по-прежнему любят уединяться в нем. Именно здесь девочки научились ездить верхом — их мать и их бабушки тоже прекрасно держались в седле.
Принц Альберт и его супруга радовались при мысли, что они долго, может быть всегда, будут вести вместе со своими детьми эту тихую жизнь, в которую почти не вторгались репортеры. Принц имел репутацию отличного игрока в поло и даже провел несколько великолепных матчей на Мальте, где этот спорт в большом почете. Принц очень ловко играл в теннис левой рукой; он, как и его отец, страстно увлекался парусным спортом и кроме того обожал охоту: на острове в Красном море он как-то долго преследовал газель, и его не могла остановить даже изнуряющая жара. Избавившийся от недостатка речи, свободный теперь от обязанности уезжать в далекие путешествия, принц Альберт вел счастливую жизнь, и ему, находившемуся в расцвете лет, казалось, больше нечего было желать.
Его брату Эдуарду недоставало самого, казалось, необходимого, самого прекрасного в жизни. Когда он приезжал повидаться с братом и его женой, две маленькие девочки, выскочив из крохотного уэльского домика, низенького и крытого соломой, мчались ему навстречу. В доме, в три раза меньшем по сравнению с обычным сельским домом, с низенькой дверью, куда не наклоняясь могли пройти только дети, — жилые комнаты, кухня, ванная. Этот игрушечный дом предназначался для детей принца Уэльского, сеньора этих мест, за которым местное население признавало все родовые права. Поскольку принц Уэльский был холост, домик под соломенной крышей отдали девочкам, и Эдуард, наверное, испытывал грусть, глядя, как они играют в саду.
Он чувствовал, что ожидание независимости может затянуться. Не начнет ли он седеть, а возможно, и полностью побелеет, как его дед, прежде чем достигнет власти? Да и какой власти? Тридцатипятилетний принц Уэльский знал, как ему держаться. Разве его дед не вел двойную жизнь, потому что сильный и способный человек не может до шестидесяти лет представительствовать везде и всюду в качестве наследного принца, посвящая себя исключительно всякого рода церемониям и торжественным событиям? Эдуард VII создал семью, одобренную с династической точки зрения; женой его стала красивая женщина, с которой он воспитывал сыновей и дочерей, заботясь о будущем королевского рода, который должен продолжиться, даже если ему лично не удастся занять престол. Однако же у него были любовницы в Англии и за границей.
Думая о деде, этом образце, чье имя он будет носить, когда станет королем (хотя пока все по-прежнему звали его Дэвид), принц не считал для себя возможным подражать ему в частной жизни. Менее твердый характер, застенчивость, склонность к печали и рефлексии категорически не позволяли ему вести подобное двойное существование. Конечно, как все молодые люди, Эдуард увлекался девушками, но ни с одной из них у него не возникло достаточно прочных отношений, и увлечения его быстро проходили. Он не доверял женщинам, как большинство богатых и влиятельных людей, которых преследует мысль, что любят не их самих, а их деньги или положение. Он путешествовал по свету, болтал и танцевал со множеством самых разных, часто весьма привлекательных представительниц прекрасного пола. И все-таки, как спустя годы он сам признался друзьям, он не встретил ни одной женщины, чья прелесть могла бы надолго рассеять его невеселые мысли.
Глядя, как брат и невестка рука об руку прогуливаются по Виндзорскому парку, в то время как из игрушечного домика доносятся веселые крики детей, наблюдая гармоничный брак родителей и вспоминая о согласии, судя по многочисленным рассказам, царившем между его прабабкой Викторией и прадедом Альбертом, наверное, он не раз задумывался о том, почему бы ему не пойти на компромисс и не жениться на принцессе. Нет, он не станет жениться без любви! Молодой и богатый наследник престола мало принадлежал себе и лишен был многих свобод, но эту он оставлял за собой и поклялся себе, что не изменит решения. Принц Уэльский видел, как женятся другие его родственники, создают семью, ведут размеренную жизнь. А он, возвращаясь к себе, попадал в официальную обстановку — кругом холодные, лишенные эмоций лица служащих, пусть их именуют превосходительствами, — и отправлялся немного поразвлечься в какое-нибудь ночное кафе.
С годами принц становился все более мрачным — жизнь без любви, без близкого человека делала его таким. Миллионы людей обожали его, как не обожали до сих пор ни одного принца Уэльского, их чувство было восторженным и романтичным — они любили его, потому что он был одинок, и чем печальнее становилось его лицо, тем больше боготворили Эдуарда. Меланхолия его лишь усиливалась, когда он думал о том, что он вполне здоров, богат, окружен заботой многих, привлекателен… но за всю жизнь у него не было и месяца, полностью принадлежавшего ему, и его не ждет ни один преданный друг.
Поездка по западу и югу Африки, состоявшая в 1925 году, была успешна и принесла Эдуарду симпатии еще большего количества людей. Во время путешествия он называл корабль «Рибьюк» своим вторым домом… Правда, первого у него не было. Еще тридцать пять тысяч миль, еще сотни речей и сотни рук, протянутых ему для рукопожатий, от которых к концу дня распухали пальцы. Но были, конечно, и яркие впечатления, и радостные минуты, искренне трогавшие его.
В Нигерии двадцать тысяч аборигенов на протяжении многих миль ехали верхом перед его автомобилем; трубя в рога длиной в двенадцать футов, они возвещали о приближении сына белого короля. В причудливых нарядах с львиными шкурами на плечах студенты выехали ему навстречу из Кейптауна на голландских старинных повозках. Тысячи кафров, выстроившись многоцветными рядами, встречали танцами кортеж принца. Когда узнавали о прибытии принца, снаряжали колесницы, запряженные восемнадцатью быками, и те пересекали равнину Трансвааля, и Эдуард, конечно, останавливался, чтобы поговорить с людьми. Столетний вождь несколько недель ехал через Зулуленд верхом на осле, чтобы приветствовать своего повелителя. В Йоханнесбурге, где искренне считают, что в мире нет ничего главнее денежных чеков, одной даме пришла в голову дикая мысль подарить этому богатейшему принцу чек на две тысячи фунтов, чтобы он купил себе красивую лошадь. Ровно в полночь на празднике, устроенном в его честь в этом городе, погасло электричество, кто-то подошел к принцу и ласково шепнул: «Счастливого дня рождения!» Это был его тридцать первый день рождения, но молодой человек, вокруг которого толпилось больше людей, чем вокруг кого-либо во всем мире, чувствовал себя одиноким на балу, данном в его честь. Да, он был одинок, несмотря на рой красавиц в роскошных туалетах.