В большой мере основная идея моей «обедни» хорошо подтверждена на страницах этой книги, что нашло отражение в ее названии, в названиях глав и отдельных рассказов. В них рефреном повторяются слова — «20 лет спустя».

Отрезок в 20 лет оказался, по–видимому, не случайным, это специфический период человеческой жизни. Действительно, возраст в 20, 40, 60, возможно — 80 лет, определяет существенные фазы нашей жизни. До 100 лет доживает меньше 0,01% населения Земли. Наверное, не случайно великий француз А. Дюма назвал свою знаменитую книгу «Ving annes apres». Вообще, во французской системе счета 20 — это особая цифра, а 80 — это 4 раза по 20, 90 — 4 х 20+10, и так далее до 100.

В развитии событий, описанных в этой книге, хорошо прослеживается диалектика спирали: 20 лет спустя очень многие события удивительно повторяются, буквально ложатся в отведенный им отрезок времени. Другая сторона этого закона — это неизбежное обновление, изменение условий и самих событий, которые также прекрасно видны. Благодаря повторению их легче сравнить.

Что касается будущего, то хорошо бы увидеть мир хотя бы через 20 лет. Теория хороша, если она помогает не только объяснить прошлое, но и предсказать то, что нас ждет. Метод спирали подсказывает, что история повторится, придут новые поколения. С другой стороны, жизнь непредсказуема, трудно угадать, куда завернет очередной виток.

В Принстоне я, конечно, вспомнил обоих ученых — своего великого соотечественника Циолковского и основателя Института изучения космоса О'Нэйла. По сравнению со мной они были оптимистами. Мне слишком много пришлось заниматься практикой, а пессимист, как известно, это хорошо информированный оптимист. Мне нетрудно представить, какие усилия потребуются от землян, чтобы переселиться в космос, одними «подъемными», пусть самыми большими, здесь не обойтись. Потребуется еще один (а может, и не один) очень крутой виток космическо–технологической спирали, чтобы продвинуться на следующий уровень, необходимый для создания космических городов. Современное состояние космической техники далеко от полета человека на Марс, мы от этого дальше, чем были, скажем, 20 лет назад. Боюсь, что мои дети не станут его свидетелями.

Все же предсказывать отдаленное будущее в каком?то смысле проще: правильность прогноза проверить труднее, люди успевают забыть об этом. Наверное, поэтому теоретически практики коммунизма предпочитали долгосрочные прогнозы. Они обещали народам коммунизм, райскую жизнь при жизни, но — в отдаленном будущем….

Этот рассказ писался в несколько заходов, в разные годы. Заключительная часть этой работы совпала с последней стадией полета ОК «Мир». Похоже, наш «Мир» не дотянет до конца XX столетия, золотого века космонавтики и астронавтики. Золотой век — это и хорошо, и плохо. Плохо потому, что значит когда?то было хорошо, очень хорошо, и это прошло. Нам повезло, мы сами создали это золотое время. И это было достигнуто нашим трудом и талантом. Поэтому оно так дорого нам до сих пор.

XX век заканчивается, вместе с ним уходит золотое время космонавтики. Как пик ее достижений, завершает свой полет станция «Мир», как покоренная вершина, как ее символ. По размаху и вложенному труду, по многогранности технических средств и выполненных операций, по продолжительности миссий и непредсказуемости событий, по красоте и притягательной силе, по многим другим факторам и характеристикам «Мир» не имеет себе равных. Даже полет на Луну по программе «Аполлон» чем?то уступает этой программе.

Пройдут годы, забудутся, сотрутся детали, разгладятся морщины, в памяти останутся рассказы и легенды, а фотографии донесут до потомков почти фантастическую картину, этот памятник ушедшему веку: на фоне черного бездонного космоса уголок голубой планеты, и могучий Орбитер американского Спейс Шаттла на подлете к нашему «Миру» — Эйфелевой башне советской космонавтики.

Когда в феврале 1986 года выбирали название новой станции, ей не присвоили очередной номер «Салюта» — может быть, потому, что последний из них, седьмой из этого длинного ряда, все еще летал на орбите и планы его использования ещё не были исчерпаны. Все?таки, мне думается, интуиция тех, кто выбрал новое название, их не подвела. Станция превратилась в орбитальный комплекс (ОК), а имя ей подыскали совсем глобальное — «Мир».

Как известно, это слово имеет в русском языке два значения. В Советском Союзе его очень любили, можно сказать — вдвойне. «Миру–мир» — был очень популярным лозунгом, потому что, как провозглашали наши лидеры, в мировом соревновании коммунизм победит во всем мире.

Не победил. Не мог победить с выбранным подходом. Сила оружия не в счет. Его произвели так много, что, похоже, хватит на всех, своих и чужих, и очень надолго. Глобальную борьбу за мир провозгласил еще Сталин после окончания Войны. Когда в СССР испытали атомную, а затем водородную бомбу, популярной стала миниатюра, которая начиналась с вопроса: «Будет ли война?» Ответ: «Войны не будет, но будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется».

В последующие десятилетия борьба за мир продолжалась на всех фронтах, за мир во всех смыслах этого слова.

Космос принадлежит всему миру. Наш космический «Мир» тоже стал принадлежать всему миру. На нем побывали космонавты многих наций и национальностей. В конце концов, мы сделали так, чтобы там побывали, пожили и поработали американские астронавты.

В 1998 году наступил последний этап борьбы за «Мир». До середины года программа держалась за счет того, что на станцию летали интернациональные космонавты и астронавты. С июньской миссией STS-91 завершилась программа «Мир» — «Шаттл». Экономическое положение программы усугубилось в силу резкого ухудшения общей ситуации в стране. Пока премьером оставался В. Черномырдин, которого связывало многое с прошлым страны, хоть и со сбоями, но как?то работали обещания. Мартовская смена премьера с назначением С. Кириенко была неожиданной и, по началу, не очень понятной. Только через несколько месяцев стало ясно, что от нового премьера нечего ждать поддержки старому, отживающему свою жизнь «Миру». У нас испарились последние иллюзии, а у Правительства их не было с самого начала. Тем не менее руководство программы, особенно Ю. Семенов, предприняли отчаянные попытки достать деньги на то, чтобы, как это сформулировали, цивилизованно окончить программу. Эти формулировки вошли в письмо Президенту и Премьеру, и даже в проекты открытых обращений президентам и правителям всех других стран, а также в ООН.

Ситуация, в принципе, оказалось нешуточной: при неуправляемом полете станция снижалась и падала на Землю в виде «дождя» из остатков весом от нескольких центнеров до нескольких килограмм. Осколки разрушенного «Мира» могут накрыть территорию многих стран, лежащих между 52 параллелями южной и северной широты. В этих странах проживает 90 с лишним процентов всего населения Земли. Вероятность того, что они свалятся «на головы беспечных парижан» или более предусмотрительных народов, не так уж и мала. Дважды пронесло: американский 70–тонный «Скайлэб» разбросало по пустынной территории Австралии, а советский «Салют-7» — в Аргентине, убив одну корову. Третий раз может стать более серьезным — в космосе летает 140 тонн потенциальной шрапнели.

Мое поколение, дети Войны, тоже завершает свои витки. В 1999 году последний ребенок, родившийся в 30–е годы, достигнет пенсионного возраста Дети родившиеся в самый канун Войны, и совсем немногие в военное лихолетье, тоже на пороге этого рубежа. Очень многое уйдет вместе с нами, целом в России и в космонавтике, которой мы отдали так много.

Все когда?нибудь кончается. Подходит к концу бурный XX век, со всеми его частными и глобальными событиями. Отшумели мировые войны. Первая принесла и оставила после себя диктатуры с экстремистской идеологией и милитаристской направленностью. Вторая Война, ставшая последствием первой, привела к созданию супероружия и глобальных средств его доставки. Выход в космос, сама космическая техника завершили переход земных технологий на глобальный уровень, сблизили все страны и континенты, превратили их в глобальную цивилизацию, балансирующую на грани вселенских катастроф под наблюдением внеземных средств контроля и связи.