Таким образом, решая одну проблему путем оптимизации траекторий выведения кораблей на космическую орбиту, мы резко увеличивали вероятность возникновения аварийной ситуации, подобную той, которая произошла 26 ноября 2001 года.

Так я написал в меморандуме, который был отправлен заинтересованным подразделениям нашего КБ.

Так произошла и постепенно раскручивалась эта интересная и поучительная космическая история, которая растянулась почти на полгода.

Как повелось, в последние годы я время от времени заглядывал к Б. Чертоку, нашему легендарному ракетно–космическому патриарху, и рассказывал ему о текущих делах и о происшествии с резинкой, конечно. Он слушал меня, как всегда, с интересом и несколько раз говорил о том, что я обязательно должен об этом написать. Конечно, я и сам понимал, что эта космическая история достойна отдельного рассказа. Она должна остаться не только на страницах отчета аварийной комиссии, хранящегося лишь в нескольких экземплярах, и не только в памяти ее участников. Текущие служебные и другие дела не давали возможности выполнить эту задачу. Лишь уйдя летом в отпуск, я написал рассказ, который, как надеюсь, войдет во вторую часть моей книги «100 рассказов о стыковке и других приключениях в космосе и на Земле», там ему обязательно найдется место.

ЭПИЛОГ

ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД:

ТАЛАНТ УЧЕНОГО, ПОЛИТИКА И КОНСТРУКТОРА

Я возвращался в Москву после короткой поездки в Лос–Анджелес в середине июля 1994 года. Как всегда, при таком перелете есть время почитать и попытаться поспать, чтобы скомпенсировать jet?leg, эти «реактивные ноги». Поездка была короткой, но насыщенной: наряду с проблемами предстоящей стыковки мне представилась первая и, может быть, последняя возможность побывать на играх Кубка мира по футболу. На этот раз игры чемпионата посетило много «новых русских» благодаря большим «баксам», почти научно «отмытым», и новым TV–героям этого метода — Коле и Лене Голубковым, и не только им. Нам, двум старым русским, тоже удалось побывать на полуфинале Бразилия — Швеция на стадионе «Роуз Боул» в Пасадене, что в 50 милях от нашего Дауни. Мы тоже проявили наш русский менталитет, находчивость, основанную на прежнем опыте старых фанатов. Выбранная стратегия восторжествовала: приехав к стадиону за 5 минут до начала матча, мы — моя дочь Катерина, я и мой старый друг, почти такой же фанатик–футболист, как я, купили 300–долларовые билеты почти «по дешевке», «всего» за 100 «баксов». Однако эта история не о футболе. В самолете, на этот раз забросив прессу, я весь полет читал только что вышедшую книгу «The making of Soviet scientist». С ее автором, академиком Сагдеевым, бывшим директором Института космических исследований (ИКИ), профессия и судьба сталкивали меня не раз в старом Союзе и теперь в США. Он, без сомнения, гениально делал (the making) карьеру советского ученого в течение всей жизни.

Он окончил школу в Казани в том же году, что и я — в Подлипках. Мы оба проявили способности к точным наукам, любили шахматы и футбол. Сагдеев выбрал физику и в 1950 году поступил в МГУ. В книге было написано так: «Only physics makes sense» (только физика имеет смысл). В те годы физики были действительно научной элитой. Ученики Л. Ландау, в число которых попал Сагдеев, становились элитой среди физиков. Окончив университет и женившись на дочке профессора физики, он работал среди элитной группы И. Курчатова, отца атомной бомбы, а затем под руководством академиков Арцимовича и Леонтовича, подготовив и защитив кандидатскую диссертацию. Затем последовал еще один трамплин — новосибирский. Мое поколение ученых хорошо помнит этот сибирский Академгородок, созданный Хрущевым по инициативе академиков М. Лаврентьева и А. Будкера. Там Сагдеев стал специалистом по управляемой термоядерной реакции, самой модной в то время. Решение этой проблемы сулило безграничный источник энергии для человечества. Однако вскоре «наступление» резко замедлилось, и, в конце концов, зашло в тупик, захлебнулось.

В конце 60–х новоиспеченный сибирский академик возвращается в Москву. Нельзя сказать, что в начале 70–х космические исследования находились на подъеме. «Золотой век» космических полетов закончился вместе с полетом на Луну в декабре 1972 года. Однако начинался этап длительных орбитальных полетов и международного сотрудничества, стартовал АПАС. Президент АН СССР М. Келдыш помог Сагдееву попасть в космическую плазму, выдвинув его в директора ИКИ. Институт космических исследований стал окном не только в Европу, но и в Америку для нашей техники, можно сказать, нашей «крышей». Надо сказать, молодой директор хорошо руководил наукой, помогая нам, технарям, и закончил свою карьеру, чуть перевалив за вершину успеха, после полета знаменитого зонда «Вега» к далекой и необычной комете Галлея. В те годы, после начала перестройки, многие лидеры космического масштаба, в том числе Сагдеев, становятся очень активными в двух экстремальных, на первый взгляд несовместимых, областях: в «звездных войнах» и всеобщем разоружении, по М. Горбачеву. Перестройка дала новый толчок международным отношениям и придала им новые особенности. Во время таких саммитов советский академик познакомился с Сьюзан Эйзенхауэр — внучкой легендарного американского главнокомандующего Второй мировой войны, а позднее, Президента США.

Когда гениальный кубинец X. Капабланка, легендарный шахматный король, женился на дочери Форда, он сказал, что это была его лучшая «партия». Когда я поздравил Сагдеева с женитьбой на Сьюзан, он сказал мне примечательные слова: «Вот сейчас много говорят о совместном полете русских и американцев на Марс, а ведь это стоит многие десятки миллиардов долларов. А тут бесплатно».

Тогда я приехал в ИКИ попросить поддержки в создании солнечного паруса. Нам требовалось совсем немного денег, а даже больше нужна была научно–политическая поддержка среди космической общественности СССР и США. В ответ Сагдеев познакомил меня с каким?то членом очередной американской делегации, посещавшей ИКИ. Выслушав мой почти фантастический рассказ, старый человек неожиданно спросил, не могу ли я организовать машину, чтобы довезти его до гостиницы принять лекарство.

Следующая встреча состоялась летом 1993 года. Наша делегация в очеэедной раз работала по интеграции международной станции МКС в Вашингтоне. Молодожены Сьюзан и Роальд пригласили нас в воскресенье в свое недавно купленное загородное поместье. Это была во всех отношениях замечательная поездка, начиная от дороги через красивейшие лесные места штата Мериленд. Хозяйка была великолепна, а хозяин сам приготовил нам настоящий татарский плов. Было много всяких напитков, и каждый развлекался, как хотел. Мы даже поиграли в футбол, правда, без академика. Вместе с нами на дачу пригласили гостей из штаб–квартиры НАСА, и ему приходилось прогуливать важных русских и американцев по очереди по дорожкам огромного парка. На этот раз я заговорил о Гагарине, которому в 1994 году исполнилось бы 60 лет, и предложил объединить усилия, чтобы отметить этот юбилей каким?нибудь необычным проектом, например, запустить солнечный парус с портретом первого космонавта планеты Земля. Сказав, что Гагарин — это, может быть, единственное настоящее, что у нас осталось, Сагдеев представил меня Дж. Эбби, будущему директору Центра в Хьюстоне, с которым мне приходилось взаимодействовать еще по ЭПАСу. Только физика имеет смысл!

Читая книгу, я по–настоящему прочувствовал всю гениальность этого человека, его удивительное научно–политическое чутье и точно рассчитанные сверхшахматные комбинации. Мы с ним — одногодки, казалось, лишь на месяц старше, а какая большая разница, хотя почти вместе поступали в университет.

Размышляя о прошлом, я оглядывался на свою жизнь и карьеру. Мне снова вспомнился далекий 50–й год, мое неумелое поступление в МГУ, почти рутинная учеба на приборном факультете МВТУ и обычное инженерное начало. Нет, не обычное! Ведь оно начиналось в ОКБ-1 и совпало с бурным развитием сначала ракетной, а затем космической техники под руководством истинно русского гения С. П. Королева.