Мы стояли с седыми непокрытыми головами, почти все — трудящиеся Страны Советов, а рядом новые русские, приехавшие на иномарках, хоронили их убиенного мафиози.
Только после второго полета Спейс Шаттла, уже в ноябре, заговорили о наградах за успешное завершение, вернее — за начало большого международного космического проекта. За прошедшие 20 лет я стал философски относиться к наградам и почти смирился с тем, что та Ленинская премия действительно осталась со мной «на всю оставшуюся жизнь». Мне, пожалуй, даже не хотелось, чтобы та уникальность оказалась нарушенной. Тем не менее оставаться совершенно безразличным к тому, что происходило вокруг нашего проекта, было невозможно, это стало бы противоестественным нашей человеческой природе. Кстати, больше волновалась за меня Т. Драгныш, сотрудничавшая в то время с разными газетами и журналами и писавшая много о космонавтах и о нас, технарях, вставая на защиту «униженных и оскорбленных». Она опубликовала много газетного материала в защиту экипажа ЭО-19 В. Дежурова и Г. Стрекалова, которых после полета оштрафовали на десять тысяч долларов каждого. Ведь космонавты выполнили очень сложную программу, завершив ее успешной стыковкой. Надо ли было придираться к их мелким ошибкам? Нет, нам этого, наверное, никогда не понять. В конце концов, Стрекалову штраф простили, только ему одному, но обида и горечь осталась, особенно у ветерана, для которого этот полет стал последним, перед уходом на «космическую» пенсию.
За меня Драгныш вступилась тоже не на шутку, публично задав руководству вопрос прямо в лоб на пресс–конференции в ЦУПе после стыковки «Союза ТМ». Меня в Голубом зале в тот момент не оказалось, я задержался на большом балконе, но мне тут же об этом рассказали, а позднее из магнитофонной записи я узнал обо всем в деталях.
Прошло еще 3 месяца, пока разнарядка о знаках и других наградах, наконец, докатилась до РКК «Энергия». Кого чем награждать, решал, конечно, коллектив, под руководством президента. Кто?то вспомнил, что звание заслуженного деятеля науки и техники было в Советском Союзе очень почетным, и меня, вместе с В. Легостаевым, В. Бранцом и Б. Соколовым, включили в список кандидатов. Когда весь список сформировали окончательно, позвонил Семёнов, это был очень редкий звонок, последний после 7 января 1993 года, когда, поздравляя меня с 60–летием, генеральный сказал, чтоб я не очень?то зазнавался. Наверное, поэтому я так хорошо их запомнил. На этот раз я оказался избавленным от нравоучений, так как находился в цехе, запал прошел, а второй раз звонить, видимо не захотелось. Чтобы соблюсти демократию, собрали НТС корпорации, на котором научно–техническая общественность одобряла награды. Списки были такими длинными, что, казалось, никто не забыт и ничто не забыто, в том числе, каждой сестре — по серьге, всем, кто активно участвовал в подготовке и пуске «Союзов» и Шаттлов. Кандидатов на это звание полагалось одобрить тайным голосованием, и я, как член совета, тоже голосовал. Когда объявили результаты голосования, выяснилось, что все кандидатуры прошли единогласно, только один человек проголосовал против Сыромятникова. Сидевший рядом Г. Дегтяренко сказал, что всегда кто?нибудь один такой найдется.
Мне было приятно, что все всё узнали: я голосовал за всех, может быть, только против себя самого.
Когда мы, стыковщики, осознали, что, кроме меня и Б. Чижикова, никого награждать не собирались, то решили написать протест. В кадры и Н. Зеленщикову ушел наш дополнительный список, включавший многих основных специалистов отделения, таких как Е. Бобров, И. Обманкин, и из смежных подразделений, которые внесли весомый вклад в общее дело. Пусть частично, но наш протест сработал: награды, пусть небольшие, получили В. Павлов, В. Беркут и А. Пуляткин.
Через месяц мы, будущие заслуженные деятели, по указанию нашего отдела кадров, сами собирали рекомендации настоящих российских академиков, таковы были правила, составленные еще при советской власти. Еще через два месяца стало известно, что в почетном российском звании осталась только наука, видимо, технику решили лишить научных заслуг.
Накануне Дня космонавтики на презентации книги «Дневник генерала Каманина» я встретил космонавта А. Сереброва, который вращался в кремлевском окружении и поэтому знал, что там, 12 апреля, собирались вручить награды. Действительно вручение состоялось, ордена из рук самого президента России получили Н. Зеленщиков, В. Рюмин, А. Борисенко и другие. Среди всех представленных на заслуженное научное звание оказались более заслуженные деятели, среди которых состоялся новоиспеченный филёвский генеральный Недайвода. Менее заслуженные остались ждать своих грамот еще несколько месяцев: Президенту вскоре стало не до нас, приближались выборы. После переизбрания обещания были забыты совсем.
Нет, надо признаться, мне пришлось все?таки прикоснуться к кремлевской церемонии награждения, причем — несколько неожиданным образом. Когда?то, в 60–е годы, на заре космонавтики, пели неплохую песню, в которой звучали такие слова: «… и глазами своих сыновей поглядим на другие планеты». Тридцать лет спустя я смог спеть по–другому: «…и глазами своих дочерей поглядим на другие… паркеты!» Действительно, моя дочь Катерина оказалась участницей награждения за стыковку Шаттла к «Миру». Ее пригласило Европейское космическое агентство (ЕКА), чтобы переводить европейскому космонавту. В результате я получил подробный отчет, а еще через пару месяцев — фотографию на память. Мы повесили этот фотодокумент, снятый в Георгиевском зале русской славы, у самого входа, рядом с плакеткой «there no place like home».
Вокруг нового проекта уже не было КГБ, чем занимались его преемники, мне пока не известно. Двадцать лет назад книгу «Союз» и «Аполлон» инициировал В. Поделякин, осенью его не стало. Похоже, никто не собирался написать подробно о новой международной космической миссии. Меня тоже никто не просил, не торопил и не дополнял, а написать о таком многодельном предприятии, об огромном международном космическом проекте одному человеку невозможно, его надо описывать с разных сторон, с разных уровней.
Мой рассказ не мог стать полным.
Нет, я не совсем прав: как раз в это время начали писать большую книгу. В плане подготовки к 50–летнему юбилею в РКК «Энергия» написали фундаментальный труд под редакцией нашего президента. Семёнов действительно уделил очень большое внимание этому изданию, сам правил, давал указания, его фамилия упоминалась там не один раз.
Вот и всё о том, что произошло ровно 20 лет спустя после событий июля 1975 года, новой эпохи мушкетеров бывшей советской космонавтики. Наверное, так же как в знаменитых романах Дюма, романтику и героизм нашей молодости сменили зрелость и прагматизм.
4.23 STS-74: Вторая международная миссия
Первая стыковка Спейс Шаттла и орбитальной станции «Мир» подвела итог огромной работы, которую проделали за последние три года и завершили в июле 1995 года российские и американские космические специалисты. Первая интернациональная миссия середины 90–х годов открывала новую эпоху пилотируемых полетов, покорения космоса совместными усилиями двух стран, а далее — усилиями объединенного мирового космического сообщества. Лозунг «Стыковка — это уже сотрудничество!» реализовался по–настоящему, новая развернутая программа стала разрабатываться фактически еще до первого полета. После его завершения она без перерыва продвигалась вперед, американские астронавты оставались летать на российской станции «Мир», а Орбитер «Атлантис» готовился к очередным миссиям и совершал новые полеты по так называемой программе «Мульти–Мир», параллельно все быстрее и шире развертывалась программа Международной космической станции (МКС «Альфа»). По времени все эти планы растягивались аж до середины второй декады следующего века и следующего тысячелетия, еще на 20 будущих лет.
Все?таки первая международная миссия в космосе в середине 1995 года вошла в историю. Она была первой и открывала дорогу другим полетам — мультимиссиям. Каждый из них вносил что?то новое в общую программу, каждый имел свои особенности и проблемы. Стыковка — это всегда событие, и этот лозунг подтвердился с лихвой.