На некоторое время воцарилась тишина, и Картер отважился спуститься. В оцепенении он заметил, что мать поставила на стол три чашки с чаем. Как теперь Говарду себя вести?
Заметив неуверенный взгляд сына, Марта Картер снова заговорила:
– Твоему отцу сегодня нездоровится. У него больные легкие, но он наверняка еще присоединится к нам.
Говард понимающе кивнул.
– А как Фанни и Кейт, как у них дела? Здоровы ли они?
Мать рассмеялась:
– Ах, эти! Им всегда лучше, чем горожанам. Я была у них в Сваффхеме на Рождество. Твой отец послал меня к ним немного развеяться.
– Я хочу к ним съездить в ближайшие дни. Вот Фанни и Кейт удивятся! Они еще не знают о моем возвращении.
Говард бесцельно бродил по Лондону два дня. От своей сестры Эмми, которая вышла замуж за скупщика Джона Уокера, он узнал, что мать страдает от временной потери реальности – частого недуга нынешнего времени, но почти всегда находится в здравом рассудке, так что об этом не стоит беспокоиться. Картер надеялся во время своих скитаний по Лондону увидеть Сару Джонс.
Это были, конечно, пресловутые поиски иголки в стогу сена. И скоро Говард понял: если ему и суждено отыскать Сару Джонс, то он должен вернуться на место, где ее видели в последний раз, – в Сваффхем.
Фанни и Кейт приняли Говарда очень радушно. Для сестер он все еще был их большим мальчиком. В отличие от матери их очень интересовали его профессиональные успехи, и Говарду приходилось часами рассказывать о своих египетских приключениях в Луксоре и Тель-эль-Амарне. Тетки удовлетворились его ответом: Картер им сообщил, что приехал в Англию для длительного отпуска.
Принявшись за поиски Сары Джонс, Говард первым делом отправился в школу для девочек и обнаружил там пожилую супружескую пару. По супругам сразу можно было сказать, что они из обедневшего дворянства. Леди Лэнгтон и ее муж лорд Горацио погрязли в долгах и купили школу у мисс Джонс за «приличные деньги», как выразилась леди. На вопрос о семейном положении мисс Джонс она ответила, что та никогда не была замужем, и это было довольно странно, принимая во внимание ее привлекательную внешность. Леди также рассказала, что у мисс Джонс была несчастная любовь, и именно это послужило причиной ее отъезда из Сваффхема. Насколько было известно супружеской паре, Сара Джонс переехала в Лондон. Леди Лэнгтон также поинтересовалась, зачем молодому человеку все это знать?
Картер признался, что Сара Джонс была влюблена в него. Он намеренно утаил, что был ее учеником.
Говарду тоже показалось, что Сваффхем – не идеальное место для жительства. Воспоминания о Саре навевали каждая улочка, каждый старый дом. На что бы Говард ни взглянул, все вызывало в душе жгучую боль, которая зовется тоской. Эта тоска и гнала его по улицам, как отчаявшегося, унылого бродячего пса. После двух дней безуспешных поисков ему пришла в голову мысль обратиться к владельцу гостиницы «Джордж коммершиал хотэл», мистеру Хейзлфорду, выпить у него кружку эля и как бы невзначай осведомиться о теперешнем местожительстве мисс Джонс.
Мистер Хейзлфорд принял Говарда очень дружелюбно и за элем рассказал, что Чемберс уехал вместе с Сарой Джонс из Сваффхема, чтобы сыграть свадьбу в Лондоне. Хозяин гостиницы предположил, что преемник Чемберса, новый органист мистер Спарелл, может знать больше.
Картер обнаружил Спарелла в обветшалом доме на Норвич-роуд, недалеко от особняка. Тот снимал там маленькую комнату под крышей. Он был молод, почти вдвое младше Чемберса, и в отличие от предшественника довольно симпатичный. Картер сначала сомневался, но потом понял, что Чемберс – серьезный соперник, и стал выяснять, не женился ли тот на его юношеской любви – Саре Джонс.
Спарелл вел себя сдержанно и сожалел, что почти ничего не знает о Чемберсе, потому что виделся с ним лишь однажды, да и то случайно. В тот раз Чемберс упомянул, что нашел себе место органиста в лондонском кинематографическом театре. Это была хибарка, где на льняном полотнище показывали живые картинки. В голосе Спарелла явно чувствовалась насмешка.
Говард хотел подольше задержаться в Сваффхеме, но то, что он услышал, взволновало его. Картер покинул маленький городок, который был его родиной.
Прибыв в Лондон, Говард не отважился снова прийти к матери. Можно было без труда найти дешевый отель, которых в Лэмбете и Сохо имелось великое множество. Они были Картеру по карману, но Говард предпочел бесцельно слоняться по городу. Он поел в небольшой азиатской забегаловке в Сохо, переночевал на станции метро «Площадь Пикадилли», на следующий день устроился спать, прикрывшись лохмотьями, на Трафальгарской площади, а потом безрадостно отправился на поиски кинематографического театра в Челси; Он нашел его на одной из боковых улочек Кингс-роуд.
На плакатах, похожих на театральные афиши, стояла надпись: «"Месть леди Корь" – драма о ревности в аристократическом обществе, показ производится под музыку». Говарда драма о ревности интересовала мало. Он решил узнать, кто будет осуществлять «музыкальное сопровождение». Для этого он купил билет за два шиллинга и вошел в затемненный зал с плюшевыми мягкими стульями и восточными коврами. Вместо сцены, как это бывает в театре, здесь было натянуто белое полотнище, по обеим сторонам которого стояли растрепанные комнатные пальмы. Слева от экрана стояло пианино, за которое сел музыкант в сюртуке, – но это был не Чемберс.
Апогей представления из мерцающих картинок наступил, когда муж-рогоносец застрелил своего соперника. Пианист озвучил и это: громко ударил линейкой по инструменту. Зрители аплодировали бурно, но вряд ли потому, что их растрогала драма. Скорее, по той простой причине, что они стали свидетелями значительного изобретения.
Даже Картер был впечатлен кинофильмом. Спустя двадцать минут зрители покинули зал, а Говард подошел к пианисту и спросил, не знает ли тот некоего Чемберса – органиста кинематографического театра.
Пианист едва ли был старше Говарда. Он ответил, что в Лондоне есть только один кинотеатр с органным сопровождением – «Трокадеро», на площади Пикадилли. Картер отправился в это заведение и осведомился об органисте по фамилии Чемберс.
Приветливая дама в капитанской униформе и круглой шапочке на голове – весьма смело по тому времени – продавала программки в отделанном серым мрамором фойе.
– Да, какой-то Чемберс играет на кинематографическом органе, – сказала она, – в день проходит по три представления. Чтобы увидеть Чемберса, Говарду пришлось купить билет на фильм. Красные плакаты обещали историю из времен Древнего Рима и гладиаторские бои с настоящими львами.
«Трокадеро» вмещал более двухсот зрителей, кроме того, в нем были боковые ложи, каждая на четыре персоны. На возвышении, в торцевой части зала, стоял орган – громадное чудище с золочеными трубами и такими же ангелочками.
Говард занял крайнее место в последнем ряду и слушал шикарную органную музыку, которой развлекали публику до начала сеанса. Потом погас свет – представление началось.
В темноте Картер незаметно поднялся на возвышение к органу. Клавиши органа тускло освещала низко подвешенная лампа. Сначала Говард даже не узнал Чемберса – настолько изменился бывший органист церкви Святых Петра и Павла. Его некогда вьющиеся волосы были коротко пострижены, а сам Чемберс носил усы и был одет в шикарный красный сюртук, который придавал ему вид зажиточного денди и делал похожим на директора цирка.
Чемберс, целиком поглощенный аккомпанированием маршу гладиаторов, играл руками и ногами и не заметил в тусклом свете, как к нему сбоку приблизился Картер. К тому же Чемберс постоянно смотрел на экран, чтобы музыка соответствовала движениям актеров.
Он испугался, когда вдруг увидел перед собой Картера. Чемберс его сразу узнал.
– Вы?… – замешкавшись, спросил он. – Что вам здесь нужно?
– Я ищу Сару Джонс, – прошептал Говард, чтобы не мешать представлению.
Чемберс поднял руки, но это движение было адресовано не Картеру: он с силой нажал на клавиши, аккомпанируя новой сцене фильма. Говард подумал, что тот не понял его, и после того, как закончилось фортиссимо, снова повторил: