— Пожалуйста, — выдохнула она, когда он грубым рывком поставил ее на ноги. — Пожалуйста… — Она даже не могла говорить — ее голос казался ей хриплым и удушливым. Мгновение — и все трое стали громко смеяться. Они заговорили на своем языке — похоже, спорили. Бекки была слишком напугана, чтобы кричать. Тот, кто держал ее за руку, только сильнее сжимал ее, пугая ее еще сильнее. Она висела у него на руке в ожидании окончания разговора. Казалось, все так медленно происходит. Она услышала, как что-то рвется… Мгновение спустя она поняла, что это была ее одежда. Ее милое розовое летнее платье теперь висело на ней лохмотьями. Изнасилование. Ее хотели изнасиловать — промелькнуло у нее в голове. Она отчаянно пыталась отодвинуть от себя неизбежное. «Это не случится со мной», — шептала она, когда один из них просунул руки под ее бюстгальтер и сорвал тонкую вещь с нее. «Это происходит не со мной. Не со мной». Она почувствовала дикий удар по спине, когда все трое пытались склонить ее голову над столом и сорвать последнюю одежду. Один из них рывком поднял ее за волосы и впился в нее губами, смеясь, когда она начала давиться и отплевываться. «Не со мной. Нет… пожалуйста. Только не я». Ее последняя мысль перед тем, как она потеряла сознание, когда кто-то из них схватил ее за горло и принялся душить, была о Годсоне. Как она объяснит случившееся? Признать, что он был прав? И в тот момент свет померк. Все погрузилось в ужасающую темную тишину.

99

Амбер положила трубку и повернулась к Танде, она побледнела. Руки вдруг покрылись гусиной кожей, будто воздух вокруг нее похолодел.

— В чем дело? — Он немедленно подошел к ней, протянул к ней руки, чтобы не дать ей упасть. В другом конце комнаты Сиби и Лия лежали на полу и смотрели видео вот уже в сотый раз; тоненький голосок из телевизора доносился до нее словно откуда-то издалека. Она только моргала и не могла вымолвить ни слова. — Что? — Он повернул ее к себе лицом. — Что-то случилось? — Она молча кивнула.

— Бекки, — вырвалось у нее наконец. — Это Бекки. Она в больнице. В Хараре. — Она осеклась, не в силах продолжать.

— Что случилось? Амбер… в чем дело? — Дети оглянулись на них. На этот раз Танде спросил настойчиво.

— Ее… избили. Изнасиловали. — Танде содрогнулся.

— Звонил Годсон Маримба, ее партнер. Она зовет меня. — Танде кивнул.

— Когда? Когда это случилось?

Амбер беспомощно покачала головой.

— Прошлой ночью. Она была в галерее одна. Похоже, их там было трое. — Она закрыла глаза. — Они попытались задушить ее и оставили умирать. Потом они пришли в соседний бар и принялись хвалиться этим в открытую. Кто-то услышал их, узнал, о ком они говорят; этот человек немедленно пошел в галерею и нашел ее там на полу. Он вызвал полицию. О, Танде… это… это убьет ее родителей. Им еще ничего не говорили. Мне лучше ехать прямо сейчас.

— Конечно. Ни о чем не волнуйся. С детьми я справлюсь. Моя мама сможет забрать их к себе на пару дней. Я посмотрю, что с билетами на самолет. Тебе лучше лететь через Лондон; так будет быстрее. — Амбер кивнула, уже думая, что ей сейчас нужно сделать.

— Сколько времени?

— Шесть. Ты можешь вылететь одиннадцатичасовым рейсом в Париж и сделать пересадку утром. Я позвоню Салифу. — Он протянул руку к телефону; одним из преимуществ министерской жены было то, что ей гарантировали место на рейсе, несмотря на то, за сколько времени до отлета оно ей понадобилось. Она посмотрела в другой конец комнаты; Сиби терпеливо смотрел на нее. Она улыбнулась ему, надеясь, что он не видит паники и печали в ее глазах. Она подошла и нагнулась к ним. Лия была занята мультфильмом на экране.

— Ты уезжаешь? — спросил Сиби грустно.

Амбер мягко кивнула.

— Да, но только на несколько дней. Я еду навестить тетушку Бекки… ты, наверное, помнишь ее? — Сиби покачал головой. Она улыбнулась ему и прижала к себе. У нее не было времени подумать, как сделать так, чтобы они спокойнее перенесли ее отъезд; она нужна Бекки, и это самое главное на данный момент. Она еще раз обняла его и встала, подав Танде знак, чтобы он подошел сюда. Он редко бывал дома в будние дни раньше одиннадцати; в рабочие дни он так мало времени уделял себе. Но, слава богу, сегодня он дома, подумала Амбер, поднимаясь наверх. Она бы никак не смогла уехать, если бы его здесь не было. Она достала маленький чемодан с антресоли, где хранились все их чемоданы. Она кинула в него несколько вещей, стараясь не отвлекаться на крики Лии, пока Танде всеми силами пытался успокоить ее. Мама уезжала — но это не конец света.

Той же ночью она вылетела в Париж; проблем с местом для мадам Ндяи конечно же не было; компания французского аэрофлота лично отвечала за сохранность своего самого частого клиента. Не смыкая глаз в самолете, она снова и снова прокручивала в уме полученную новость. Она ужасалась. Невнятный голос Годсона по телефону; несколько деталей; совсем не удивленный тон… она просто не представляла, через что пришлось пройти Бекки. Она не переставала звонить Мадлен и миссис Олдридж… Годсон сказал, что она звала только ее. Бекки. «Моя бедная девочка». Она отказалась от шампанского и апельсинового сока, который предлагали в самолете, и пила только воду, будто пытаясь очиститься от несветлых новостей.

Два часа она прождала в аэропорту Шарль де Голль, за сорок пять минут долетела до Хитроу; потом прошло еще четыре часа, прежде чем она полетела в обратном направлении. Абсурдные правила колониальных стран — было дешевле прилететь во Францию, потом в Англию, потом из Европы туда, куда нужно. Почти всю дорогу из Лондона в Хараре она спала, но плохо.

Амбер в шоке смотрела на испещренное пятнами лицо. Позади нее невозмутимо сидел Годсон. Вокруг нее суетилась медсестра; старшая медсестра узнала Амбер, когда она подошла к информационному столу в вестибюле. Связи Танде проявлялись всюду. Вскоре после того, как она приехала, Годсон уехал на более простеньком транспорте, местном такси. Медсестры не знали, кем он приходится больной, которую привезли сюда прошлой ночью без сознания в таком жутком состоянии, что даже они, люди, привыкшие к самым неприятным картинам жизни и смерти, ужаснулись. Чем бедное дитя заслужило такое? — спрашивали они друг друга, снимая с нее остатки одежды, укладывая ее под капельницу и надевая кислородную маску. Отдых, мытье, анализы, тестирование, вопросы… все потом, когда нормализуется дыхание, и доктора будут уверены, что она сможет дышать без посторонней помощи. Ее шея опухла и стала толще чуть ли не вдвое. «Бросили умирать», — прошептала одна медсестра другой, пока они везли ее в отдельную палату. Одна из подруг девушки, какая-то богатая бледнокожая, вся в слезах прибежала в больницу примерно через час после того, как ее привезли, потребовала для нее отдельную палату и немедленной встречи с врачом. Ей все устроили. Ребекку Олдридж перевезли в палату на шестом этаже, окна в которой выходили на поле для гольфа и прекрасное озеро; хотя ничего этого ей не было нужно… Веки девушки были плотно закрыты. Насилие — довольно частое явление в Хараре, и медсестры знали, что ей понадобится немало времени, чтобы она смогла встать и полюбоваться видом из окна. А пока они каждый день меняли цветы и кувшин с лимонным соком, а иногда приносили пирожные, которые съедал ее постоянный посетитель африканец. У него одна из них, Бетси Нголо, узнала кое-какие подробности. Они вместе работали в галерее в центре города. Никто не знал, почему это случилось с ней. Полиция разводила руками. Не было ни недовольных работников, ни врагов… причина, по которой на нее напали, была загадкой. Просто она оказалась не в том месте, не в то время, твердили все вокруг.

Несколько дней спустя после того, как ее привезли в больницу, очень высокий молодой светлокожий человек, на котором лица не было, спрашивал ее. Бетси проводила его к ней и ушла за чашкой чая для посетителя. Вернувшись, она не поверила своим глазам, когда увидела его стоящим перед кроватью на коленях, он бормотал что-то беспорядочно. «Прости меня, Бекки, прости. Я не хотел… чтобы они зашли так далеко… мне так жаль». Она коснулась его плеча — что он такое говорит? Он испуганно посмотрел на нее, вскочил на ноги и выбежал из палаты. «Ужас, ужас… что творится в стране? Куда мы катимся?» — возмущались медсестры на языке шона, незнакомом Амбер, и только изредка переходили на английский. Она вполуха слушала, как они меняли Бекки постельное белье, щупали пульс, они с Годсоном часами молча сидели у ее кровати. Язык бамбара Амбер знала уже довольно неплохо к тому времени; было так странно молчать, когда все вокруг только на нем и говорили.