Амбер встала из-за стола и подошла к окну, облокотившись на подоконник. Что дальше? Она знала, что делать — послать факс Гейлу немедленно, оповестить его о дате и времени встречи. Она обязана позвонить в офис Танде — он имеет право знать. Она скрывала свою роль в этом расследовании — ей пришлось, — но теперь… Танде будет взбешен. Она понимала, что между ними огромная пропасть: он — младший государственный министр; она — дочь единственного иностранного инвестора страны. Если это выплывет наружу — связь недавних дел Макса и выбора Танде Ндяи иностранки, белой, — в качестве жены, то может серьезно повредить Танде. Он всегда говорил ей, что их отношения — это постоянное хождение по острию лезвия. Пара шагов в неверном направлении могла поставить крест на его карьере.

Прозвучал колокольный звон к началу молитвы. Было почти шесть. Амбер стояла у окна, любуясь молочно-белым небом. Было начало декабря. Снова задул Харматтан; светлая охра затмила все вокруг. Через пару недель небо будет полностью затянуто мелкой пыльной пудрой. Она ненавидела это время года. Она посмотрела на свой открытый ноутбук. Слова уже ладным строем высвечивались на экране. Что делать… что же делать? Она не могла мыслить ясно. Конечно, она должна выслать всю полученную информацию. Без всяких вопросов. Но… как же Макс? Сначала она должна поговорить с ним и выяснить его мнение. Она снова потянулась за телефоном. Она доберется до Макса прежде, чем кто-либо еще.

81

Наверное, Бекки уже представляла себе образ того человека, которого она искала, но, когда она вошла в маленький домик в перенаселенном местечке Мбар, этот замкнутый, пропитавшийся табаком заядлый курильщик, представший перед ней, был совершенно на него не похож. Годсон Маримба выглянул из-под стола с раковиной, где он лежал, и молча кивнул ей. Он был занят починкой протекавшей трубы — на полу кругом были лужи, а в углу стояло огромное ведро. Бекки встала в дверном проеме, не зная, с чего начать. Годсон Маримба не был похож на тех горожан, которых ей приходилось встречать, — она представляла себе тихого, мягкого человека, который был бы безумно рад тому, что его работами кто-то заинтересовался. Она уже представляла, как они уединятся в кафе и поговорят о его работах и искусстве. Тот человек, что работал с водопроводной трубой, был совершенной противоположностью воспитанным, ублажающим туристов слугам на ферме.

— Э… мистер Маримба? — спросила Бекки, когда его голова снова исчезла под раковиной.

— Да.

— Э… я хотела поинтересоваться… мое имя Бекки Олдридж. Ваш брат, Сэмпсон, сказал, что я могу найти вас здесь. Я…

— Я знаю, кто вы такая. Что вам нужно? — перебил он ее. Бекки отпрянула от такой прямолинейности и недоброжелательности.

— О, что ж. Я… я видела одну из ваших работ на днях. Она заинтересовала меня.

— Ответ «нет», дамочка. Вы зря теряете свое время. Я больше не рисую, и у меня ничего не осталось для продажи. Ясно? — Бекки подпрыгнула. — Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, дамочка. Прошу прощения за бесполезное путешествие. — Он принялся завинчивать болт.

— Послушайте, мистер Маримба… я видела вашу работу…

— Чертовы стервятники.

Бекки остановилась.

— Как вы только что назвали меня? — Она была настолько поражена, что не могла вымолвить больше ни слова.

— Как слышали. — Он вынул голову из-под раковины и бросил на нее холодный взгляд.

— Что… да что вы такое говорите? — запнулась она.

Годсон медленно сел, вытирая замасленные руки о свой грязный голубой фартук. И снова бросил на нее недоброжелательный взгляд.

— Туристы. Вы все одинаковые. Вы приезжаете, скупаете местные произведения искусства по смешным ценам, а затем вывозите их, прежде чем кто-то что-либо посмеет вам сказать. Потом выясняется, что вы продаете наши картины в пятьдесят раз дороже в Лондоне и Нью-Йорке. Стервятники. Вот, кто вы, и поэтому вы ничего от меня не получите. А теперь, почему бы вам не убраться восвояси, в свой Авонли. Там продают неплохие сувенирные корзинки, знаете.

Наступила тишина, оба пристально смотрели друг на друга. Сердце у Бекки забилось чаще от возмущения — как он смел?

— Вы… самодовольный идиот, — вырвалось у нее. Годсон рассмеялся. — Как вы смеете так разговаривать со мной? Я пришла сюда ради интереса. Мне понадобилось целых две чертовых недели, чтобы найти вас. Я не туристка, я здесь живу.

— О, да? Я тоже. И что? — Он явно издевался над ней.

— А то… что ничего. Я не делец, и не турист. Я не собираюсь ничего вывозить из страны. Мне просто интересна ваша работа, только и всего. Я решила открыть свою выставочную галерею и…

— Что вы сказали? — Годсон перестал вытирать руки и уставился на нее. — Галерею? Вы хотите открыть галерею?

— Да, я пока присматриваюсь. Здесь так мало… Я как-то работала в одной в Лондоне. И подумала…

Годсон вдруг вскочил на ноги так, что гаечный ключ выпал у него на пол. Он смотрел на нее некоторое время и потом протянул ей руку.

— Послушайте, — начал он как-то невнятно. — Прошу прощения. Я принял вас не за того.

Бекки замешкалась, но потом ответила ему рукопожатием.

— Думаю, это легко исправить, — сказала она, помедлив. — Можем мы где-нибудь поговорить?

— Не здесь, — рассмеялся Годсон. — Вот что. Я встречаюсь с друзьями сегодня вечером в «Джаз-105». Вы останетесь в городе?

— Хоть и не в Авонли, — кивнула Бекки. Он смущенно взглянул на нее.

— Это на Секонд-стрит в центре города. Мы будем там в районе десяти вечера. Почему бы вам не присоединиться к нам? Там бы и поговорили. А теперь… — он указал на инструменты, лежащие на полу, — мне нужно закончить начатое.

— Да, конечно. Уверена, я найду вас. — Бекки вскинула сумку на плечо. — Что ж, тогда до встречи сегодня вечером?

— Ага.

Он снова устроился на полу. Бекки улыбнулась и вышла. Лицо у нее до сих пор горело от брошенного ей оскорбления. Она не привыкла к таким жестким противостояниям. Хотя в том, как они усмирили друг друга, как противоборствующие стороны, было что-то приятное. Она не знала почему, но чувствовала, что Годсон Маримба счел ее стоящим собеседником. Самодовольный дурак. Она улыбалась, пока шла по пыльной улице к главной дороге. Дети сновали вокруг, крича ей вслед: «Белая! Белая!» Она улыбнулась и помахала им. Она была в хорошем настроении. Вдруг Бекки увидела свое будущее как вживую. Она нащупала солнечные очки у себя в сумке и пошла дальше, продолжая улыбаться себе самой.

Тем же вечером она встретила Годсона Маримбу и его друга Томаса в клубе. Тогда она впервые увидела смешанную толпу: светлокожие и темнокожие горожане, туристы, сидящие вокруг бара так, словно они в Лондоне или Нью-Йорке, обменивались невероятными историями, распивая пиво и танцуя… Она осмотрелась вокруг с нескрываемым удивлением.

— На что вы так пристально смотрите? — прокричал Годсон из-за громкой музыки.

Она сделала большой глоток пива.

— Просто… Я впервые… тут столько разных людей, смешанная толпа, вот и все.

— Где, вы говорили, вы живете? — спросил Томас.

— На ферме. Рядом с Чинхойи. — Оба переглянулись.

— Что вы здесь забыли? — спросил Годсон.

— Я… ну, мой парень помогает на ферме с туристами… они занимаются поездками в сафари и все такое.

Лицо Годсона искривилось в усмешке.

— Видите? Я все-таки не ошибался.

Бекки состроила гримасу.

— Это работа, — сказала она извиняющимся тоном. — Именно поэтому я хочу заняться чем-нибудь другим.

— Давайте потанцуем. — Годсон вдруг встал с места. — Тут слишком шумно. Потанцуем и поговорим. — Бекки нервно взглянула на него. — Да перестаньте же. Я не укушу вас. Я женат.

Он протянул ей руку. Немного поколебавшись, Бекки взяла его за руку и пошла за ним в самую гущу танцующих. «Это сон», — думала она, следуя за ним сквозь толпу. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в свой волшебный мир, спрятанный в ней самой. А Зимбабве казалась ей огромной головкой лука, которую можно было бесконечно очищать от слоев: Генри и Фэафилды на ферме в той части страны, которая сойдет за английские Котсуолдс, коими их сделали бы их владельцы, отдав все свое состояние; Надеж с ее друзьями и до смешного устаревшим образом жизни; а теперь этот — Годсон и его мир молодых и современных горожан. Где же ее место?