Дождь лил не переставая. Безветрие сменилось вихрями и шквалами. Судам пришлось залечь в дрейф. Во время бурь мореплаватели видели огни св. Эльма, которые были сочтены за доброе предзнаменование. Это явление, которое было непонятным для людей XVI в., — не что иное, как атмосферное электричество, скапливающееся в форме звезды или кисти на верхушках мачт.

От экватора Магеллан повернул к «Земле Святого Креста» (Бразилия), и 13 декабря 1519 г. флот бросил якорь в великолепной гавани Санта-Люсия, известной теперь под именем Рио-де-Жанейро. Впрочем, Магеллан был не первым европейцем, посетившим эту бухту, как долго полагали историки. С 1511 г. ее обозначали как залив Холодного Мыса (Баия-ду-Кабу-Фриу). За четыре года до Магеллана ее посетил Перу Лопиш, с начала XVI в. сюда, кажется, приплывали моряки из Дьеппа, наследовавшие страсть своих предков, норманнов, к авантюрным путешествиям; во время этих странствий они познавали мир и основывали то тут, то там поселения или торговые конторы.

Здесь за стекляшки, ленты, ножницы, бубенчики, рыболовные крючки и прочую мелочь испанская экспедиция приобрела большое количество первосортных продуктов. По свидетельству Пигафетты, на борт были погружены ананасы, сахарный тростник, бананы, куры и мясо «анта» (по-видимому, это тапир).

Сведения, сообщаемые Пигафеттой о нравах, бразильских индейцев, настолько интересны, что мы передадим их дословно. «Здешний народ, — пишет он, — не христиане и ничему не поклоняются. Они живут сообразно с велениями природы». Какая необычная фраза в устах итальянца XVI в. — времени, исполненного суеверий! Эти слова могут только подтвердить, что идея божества отнюдь не является врожденной, как уверяют теологи (богословы), а возникает в ходе самой истории.

Но вернемся к запискам Пигафетгы.

«Как мужчины, так и женщины, — сообщает он дальше, — ходят нагие. Они живут в продолговатых домах, называемых „бойни", и спят в хлопчатобумажных сетках „амаке" (гамаки), привязываемых внутри этих домов концами к толстым брусьям. Под этими сетками на полу разложен очаг. В каждом из „бойни" помещается по сотне мужчин и женщин с детьми, отчего стоит большой шум. У них есть лодки „каноэ", выдолбленные из одного громадного дерева при помощи каменных топоров. Так как у местных жителей нет железа, то они пользуются камнем так же, как мы пользуемся железом. В подобного рода лодке помещается от 30 до 40 человек… Мужчины и женщины такого же сложения, как и мы. Они едят мясо своих врагов не потому, что оно вкусное, а таков уж установившийся обычай. Туземцы разрисовывают тело и лицо удивительным способом при помощи огня на всевозможные лады; то же делают и женщины… Одеты они в платья из перьев попугая, у пояса же носят круг из самых больших перьев, — вид прямо-таки уморительный. Почти у всех, за исключением женщин и детей, в нижней губе проткнуты три отверстия, из которых свисают круглые камушки длиною около пальца. Цвет кожи у них не черный, а желтоватый… Своего повелителя они называют касиком».

Мы уже имели случай упомянуть, что плащи из перьев попугаев были в употреблении на берегу Тихого океана у перуанцев; интересно отметить, что перья попугаев служили своеобразной одеждой и бразильцам. Что касается обычая продевать камушки через отверстия в нижней губе, то этому не приходится удивляться. Такой способ носить украшения, кстати, весьма распространенный и среди туземцев тихоокеанских островов, по сути, мало чем отличается от обычая цивилизованных женщин прокалывать уши и вдевать в них серьги.

Бразильские индейцы были добры и доверчивы. Во время мессы, дважды отслуженной на берегу, они, как и европейцы, стояли на коленях и поднимали сложенные руки, повторяя все движения богомольцев. Любопытство и переимчивость этих дикарей произвели на Пигафетту такое сильное впечатление, что он не преминул заметить в своих записках: «Их можно легко обратить в веру Иисуса Христа».

Двадцать шестого декабря, после тринадцатидневной стоянки, флотилия снялась с якоря и продолжала свой путь к югу вдоль берегов Южной Америки. 10 января 1520 г. под 34°40' южной широты экспедиция достигла устья большой реки, опресняющей на большом пространстве морские воды. Это была Ла-Плата.

При виде испанских кораблей здешние жители пришли в такой ужас, что обратились в бегство, захватив все свои пожитки.

В 1515 г. в стычке с туземцами на берегах Ла-Платы погиб испанский мореплаватель Хуан де Солис. Напавшие на него индейцы были вооружены страшным оружием: два камня, соединенные между собой тонким ремнем, мечутся с далекого расстояния, и ремень, обвиваясь вокруг тела жертвы, будь то человек или животные, лишает его возможности двигаться. Подобный метательный снаряд, называемый болас, и сейчас еще в ходу у аргентинских пастухов — гаучо.

Эстуарий[144] Ла-Платы испанцы приняли за пролив, ведущий в «Южное море». Немного южнее эстуария Ла-Платы, когда-то считавшегося морским проливом, который выходит в Тихий океан, флотилия сделала остановку в порту Дезире. Для экипажей пяти судов там запаслись провизией — мясом пингвинов, являющимся далеко не самой вкусной пищей.

Наконец, достигнув 49°39' южной широты, флотилия 31 марта 1520 г. вошла в удобную бухту, названную гаванью Сан-Хулиан. Здесь Магеллан решил остаться на зимовку.

Однажды, после двухмесячного пребывания на этом безлюдном, суровом берегу, испанцы увидели человека, показавшегося им настоящим гигантом. Заметив, что на него обратили внимание, тот стал петь, а затем пустился в пляс, посыпая себе голову землей. Это был патагонец. Магеллан знаком пригласил его на корабль, и туземец был поражен, когда его подвели к большому металлическому зеркалу. «Когда он увидел в зеркале свое лицо, — пишет Пигафетга, — он был страшно испуган и шарахнулся назад, опрокинув при этом на землю четырех наших».

Магеллан дал туземцу несколько погремушек, зеркальце, гребешок и отпустил на берег. Хороший прием, оказанный ему белыми людьми, ободрил его соплеменников, не замедливших явиться к месту стоянки. На корабль прибыло еще восемнадцать гостей — тринадцать женщин и пять мужчин. Рослые, широколицые, краснокожие, с желтой каймой вокруг глаз и с волосами, выбеленными известью, они были закутаны в шкуры гуанако (разновидность ламы) и обуты в широкие меховые сапоги, что и дало испанцам повод назвать их «патагонцами» (большеногими). Роста они были, однако, не столь уж гигантского, как это показалось нашему простодушному рассказчику, поскольку в действительности рост патагонцев составляет 1,72 — 1,92 метра, что, во всяком случае, превышает средний рост европейцев. Вооружение патагонцев состояло из короткого массивного лука и тростниковых стрел, снабженных острыми наконечниками из кремня.

Желая доставить в Европу несколько туземцев, капитан-генерал пошел на хитрость, которую мы назвали бы сейчас гнусной и отвратительной. Но нельзя забывать, что в XVI в., когда на негров и индейцев смотрели как на животных, такой недостойный образ действий никем не осуждался. Магеллан вручил патагонцам так много всяких подарков, что они уже не в силах были захватить заманчивые железные кольца, соединенные толстой цепью. Тогда им посоветовали надеть эти кольца на ноги, что они и сделали, не чувствуя подвоха. Матросы заперли на кандалах замки, и патагонцы очутились в плену. Невозможно описать охватившую их ярость, когда они поняли, что стали жертвой обмана, достойного скорее дикарей, чем цивилизованных европейцев! Затем испанцы попытались захватить еще двух туземных женщин, но во время погони один из матросов был ранен отравленной стрелой, вызвавшей почти мгновенную смерть. Этот печальный случай заставил испанцев отказаться от своего намерения.

Патагонцы — прекрасные охотники. Больше всего они ценят мясо и шкуры гуанако. (После удачной охоты они наедаются до отвала, потому что охота далеко не всегда бывает успешной и нередко им приходится голодать. Прожорливость патагонцев привела Пигафетту в изумление: «Каждый из захваченных нами великанов съедал по корзине сухарей и залпом выпивал полведра воды».)*