Несколько дней спустя Чигорин в очередном письме развивает ту же тему: «Удивительное дело! Найдут ход, против которого нет спасения – по их только словам – сами не могут справиться, и сейчас же „вывод“! Я начинаю ополчаться против нынешних шахматных редакторов и разных аналитиков. Поверите ли, читать тошно! Большинство шахматистов не замечают, сколько „специального“ вранья плодят наши, не только наши, но и всего света, журналы и шахматные отделы… Для меня эти примечания все равно, что фальшивый вечно тон для музыкального уха. Начал уже поход против господ редакторов. Если не пройдет охота, дойму их. Прочитайте мои отделы, обратите внимание, как я всегда осторожно выражаюсь, не из боязни, нет, а вполне сознавая, что в каждом сложном положении „есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам“. Я начинаю поход, как сказал, против разных аналитиков, редакторов. Наживу еще врагов. Господь с ними! Гладишь их по головке и приятелем их зовешься, а как только хлопать их начнешь – врагом станешь».

В другом письме Михаил Иванович подчеркивает трудности шахматного анализа: «Сидишь, работаешь, кажись, все предусмотрел, и вдруг какой-либо простой ход разрушает все тонкие и действительно преинтересные комбинации. Я потерял всякую веру в анализы и смотрю на них с другой точки зрения. Мой личный опыт заставляет меня относиться с недоверием и к своим собственным анализам. Я ничего и никогда не буду доказывать!»

Наряду с такими чисто творческими сомнениями у Чигорина порою вырывается и настоящий стон фанатика-исследователя: «О, как трудно дать хороший анализ!

Сколько времени идет только на проверку его!»

Часто в этих письмах Михаил Иванович жалуется на недобросовестность своих оппонентов и на грубые искажения ими его утверждений.

«С нашими „полемистами“ вести полемику по существу нельзя. Если вздумаешь им возражать, то придется указывать, что там-то искажена моя мысль, там-то переиначена моя фраза и пр.».

Особенно много писем Чигорина, порою чуть ли не на десятке страниц, с подробнейшими вариантами и примерами, посвящено анализам Алапина, причем написаны они в раздраженном тоне, показывающем, как нервно реагировал Михаил Иванович на искажение истины.

И нельзя не согласиться с Чигориным в таком тезисе:

«Беда, когда пишут анализы с предвзятой целью что-либо доказать, в особенности для защиты „своих“ ходов».

Постоянно встречаются в письмах Чигорина призывы к самокритичности и тщательности аналитических оценок:

«О, как я боюсь этих страшных слов: „лучшая“ защита, „лучший“ ход, „сильнейший“, „правильный“ ход. И сам грешу иногда. Дело в том, что „лучшим“, „сильнейшим“ ходом он оказывается сегодня, а назавтра он уже ослабел».

Как видно, Михаил Иванович был прирожденным диалектиком!

Очень полезен такой совет даже для аналитиков наших дней:

«Остерегайтесь ставить вопросительные и восклицательные знаки (так комментаторы шахматных партий оценивают слабые или сильные ходы. – В. П.). Если хотите обратить внимание читателя на какой-либо ход, лучше подчеркнуть его (жирный шрифт или курсив в печати). Осторожность, право, не мешает. Не десятки, а сотни примеров, тысячи даже, можно привести, в которых знак ! должен превратиться в ? и наоборот. У Тарраша в одной партии наставлено 17 (!) восклицательных знаков к своим ходам, и получал проигрышное положение».

Такую же точность и любовь к делу Чигорин проявлял даже к чисто технической стороне своей работы и в выполнении обязательств по отношению к читателям.

Он прилагал все усилия, чтобы его нововременский шахматный отдел, обычно появлявшийся по понедельникам и четвергам, не сходил с графика.

Такая заботливость диктовалась исключительно интересами дела и читателя, так как Михаил Иванович гонорара вообще не получал, а только твердый оклад (в этот период лишь 50 рублей), и ему лично от появления лишнего отдела было ни тепло ни холодно.

Сотрудничество Чигорина в «Новом времени» Суворин очень ценил, поскольку оно способствовало распространению и популярности газеты.

Насколько шахматные отделы «Нового времени» были полезны и представляли собою не преходящую, а постоянную теоретическую ценность, видно из того, что они не только появлялись в самой газете, но и печатались отдельными оттисками, а потом по подписке рассылались любителям шахмат. В первые годы работы Чигорина в «Новом времени» вышло сорок пять таких отдельных выпусков, но с 1893 года их рассылка была прекращена. «Хлопот и неприятностей много, – объяснял Михаил Иванович, – вознаграждение просто мизерное, едва свожу концы с концами, несмотря на то, что не несу типографских расходов».

Наряду с напряженной журналистской деятельностью Чигорин ни на минуту не забывал главной цели: завоевания личного мирового первенства. Прелюдией к новому длительному единоборству со Стейницем явился телеграфный матч из двух партий между двумя великими шахматистами.

Матч начался 23 октября 1890 года и закончился 16 апреля 1891 года с перерывом на время матча Стейниц – Гунсберг с 9 декабря 1890 года по 22 января 1891 года.

Любопытно, что перед матчем по телеграфу со Стейницем Чигорин для тренировки и практической проверки своих анализов провел в августе – сентябре 1890 года матч по переписке с первокатегорником А. А. Марковым. Это был знаменитый русский математик, с глубоким уважением относившийся к Чигорину, один из передовых русских людей той эпохи. Например, в 1912 году, уже будучи академиком, Марков направил такое забавное демонстративное заявление «святейшему правительствующему синоду», в котором писал: «Честь имею покорнейше просить святейший синод об отлучении меня от церкви. Надеюсь, что достаточным основанием для отлучения может служить ссылка на мою книгу „Исчисление вероятностей“, где ясно выражено мое отношение к сказаниям, лежащим в основании еврейской и христианской религий».

По тем временам это был очень смелый поступок, и растерявшийся синод после тщетных попыток уговорить блудного сына вернуться в лоно церкви вынужден был удовлетворить его просьбу.

Вероятно, такую же смелость и самостоятельность критической мысли Марков проявлял и в шахматном анализе, и это позволило ему закончить матч по переписке из четырех партий против Чигорина с почетным счетом +1, –2, =1.

Можно пожалеть, что Чигорин и прежде и в дальнейшем не использовал А. А. Маркова как тренера перед своими кубинскими матчами со Стейницем.

По требованию Стейница телеграфный матч с Чигориным игрался на ставку в тысячу долларов, но эта сумма легко была собрана подпиской среди членов Петербургского шахматного клуба. Они знали, что это – верное помещение средств с гарантированной прибылью, так как в игре по переписке Чигорин, как мы знаем, был особенно силен. В ней в полной мере проявлялся его конкретный, глубокий, абсолютно точный анализ и не могли сказываться спортивные недостатки Михаила Ивановича, да и играл он в родном, привычном климате.

Матч имел большое теоретическое значение, что оба противника прекрасно понимали. Я имею в виду не только конкретные, избранные ими дебютные варианты, которые были опровергнуты Чигориным в этом матче и навсегда сошли со сцены. Белыми Чигорин играл гамбит Эванса, черными – защиту двух коней. В обеих партиях игра началась с дебютных позиций, которые были рекомендованы Стейницем в его «Современном шахматном руководстве» как выгодные: для черных в первой партии и для белых – во второй. Но сущность теоретического спора была не столь узка, как кажется на первый взгляд. Вопрос шел не только об этих вариантах и дебютах. Он заключался в том, чей принцип оценки позиции является правильным. Стейниц считал, что наличие лишней пешки у него в обеих партиях при хорошей защищенности короля является залогом победы, и готовился практически доказать провозглашенную им основную установку «новой» школы – примат защиты над атакой.