Можно, кстати, поразиться творческой прозорливостью Ласкера. Находясь в Петербурге на международном турнире, который проходил в феврале 1909 г., Ласкер задолго до начала матча Капабланка — Маршалл предсказал победу кубинцу и заявил, что ему, Ласкеру, «скоро, вероятно, придется играть матч за мировое первенство с Капабланкой». Московский журнал «Шахматное обозрение» квалифицировал высказывание Ласкера как шутку, но чемпион мира знал, что говорил, и ему было не до шуток! Как мы знаем, он уже встречался с юным Капабланкой в Манхэттенском клубе и сразу распознал в нем гениального соперника.

Капабланка вспоминал о матче с Маршаллом так:

«Организация матча с Маршаллом не встретила препятствий. Маршалл согласился играть, так как, естественно, рассчитывал на победу. Результат матча показал, насколько он ошибался. Я выиграл восемь партий, проиграл одну и четырнадцать свел вничью. Могу с уверенностью сказать, что никто из шахматистов не делал в своей карьере подобного скачка! Ведь это была моя первая встреча с маэстро, да еще с каким — входившим в десятку сильнейших шахматистов мира. Самое поразительное было то, что я играл не вооруженный никакими знаниями по теории дебютов, буквально не раскрыв ни одной книжки... То, что я знал из опыта или понаслышке, составляло мой теоретический багаж перед матчем. Моя победа сразу выдвинула меня в число крупнейших маэстро. Самый матч показал, что я был слаб в дебюте и силен в „простых“ позициях. Основная моя сила появлялась в эндшпиле, а также в комбинациях в середине игры. Я обладал тонким пониманием позиции, когда нужно было решить, выиграно или проиграно данное положение, и умел защищаться в тяжелых позициях как мало кто: это я доказал не раз в матче, отражая яростные атаки Маршалла. Могу добавить, что хотя стиль моей игры еще не сформировался и был несовершенен, но отличался разносторонностью. Я мог атаковать почти столь же хорошо, как и защищаться, и комбинировал в миттельшпиле почти столь же хорошо, как проводил эндшпиль, в котором себя чувствовал как рыба в воде и был определенно сильнее всех».

Читателю наших дней покажутся странными неоднократные утверждения Капабланки, будто он, будучи уже опытным маэстро, не знал дебютной теории. Частично это, конечно, щегольство собственным талантом и красивое преувеличение, но есть здесь и немалая доля правды. В девятисотые годы теория большинства дебютов не была так скрупулезно разработана, как сейчас, и достаточно было владеть основными методами развития в наиболее ходовых дебютах, чтобы получать приемлемые позиции. А то, что Капабланка «вынес из опыта» и «понаслышке» хотя бы только в течение предыдущих 130 гастрольных поединков с сильнейшими шахматистами разных штатов, составило, конечно, порядочный теоретический багаж. Каждый мастер-практик знает, как много дает тщательный разбор своей выигранной, ничейной и (особенно!) проигранной партии.

К тому же и сам Маршалл тоже не был знатоком теории дебютов и в матче с Капабланкой сначала явно недооценивал своего молодого противника и пускался на сомнительные эксперименты. Маршалл по стилю игры был блестящим мастером атаки, своего рода шахматным Мюратом, который легко преодолевал сопротивление средних маэстро той эпохи, но был бессилен против таких виртуозов защиты, как Капабланка и Ласкер.

Не случайно результат Маршалла в матче против Ласкера был очень схож с результатом против Капабланки: +8, -0, =7 в пользу Ласкера!

ЮНЫЙ КАПАБЛАНКА И ТЕОРИЯ ИГРЫ

Каковы были творческие установки Капабланки перед матчем с Маршаллом? Решающее значение он придавал искусству эндшпиля, как видно из фрагментов его лекции, прочитанной в 1941 г. в Гаванском шахматном клубе:

"Для изучения теории и практики шахмат надо разделить партию на три части: дебют, миттельшпиль и эндшпиль. Эти три компонента тесно связаны между собою, и было бы грубой ошибкой изучать дебют без учета миттельшпиля и эндшпиля, так же как неправильно изучать миттельшпиль, не учитывая эндшпиля.

Однако я глубоко убежден, что для совершенствования в шахматах надо изучать в первую очередь эндшпиль, так как научиться хорошо разыгрывать окончания можно независимо от остальных компонентов, тогда как миттельшпиль и дебют тесно связаны с окончанием. Этот очевидный факт игнорировали почти все шахматные авторитеты...

...Мой приятель отдал много времени и энергии изучению дебютов. Мы часто беседовали о шахматах, он спрашивал меня о том или ином дебютном варианте, а я — к его великому удивлению — почти всегда отвечал:

— Я не знаю этого варианта.

Тогда он спрашивал:

— Как же вы разбираетесь в новых дебютных вариантах, если их вам навязывает противник?

И я на это неизменно отвечал:

— 90 процентов вариантов, изложенных в книгах, не очень много значат. Многие из этих вариантов ошибочны, многие исходят из таких оценок и предпосылок, которые я считаю неправильными. Оставьте в покое ваши дебюты и уделяйте побольше времени изучению эндшпиля — это принесет вам большую пользу.

В те времена мне было лет двадцать, а мой приятель был намного старше. Он не внял моим советам, поскольку, вероятно, считал их мнением недостаточно опытного молодого человека. В результате он так и не прогрессировал в шахматах. Он изучал новые и новые варианты различных дебютов, но в турнирах добивался лишь посредственных результатов. А мое уменье играть эндшпиль приносило мне много прекрасных побед".

Приведенное высказывание молодого Капабланки перекликается с известными словами Чигорина, который, несомненно, имел большое творческое влияние на кубинца, что видно из ранних партий Капабланки, приведенных далее в книге.

«В каждом дебюте, чуть ли не в каждом варианте его, можно избежать шаблонных, книжных вариантов, достигая при этом, разумеется, не худших, если не лучших результатов».

Или: «Нередко „теоретическое“ — синоним шаблонного. Ибо что такое „теоретическое“ в шахматах, как не то, что можно встретить в учебниках и чего стараются придерживаться, поскольку не могут придумать чего-либо более сильного или равного, но самобытного».

Но, разумеется, слова и Капабланки и Чигорина относились только к теории начала века, которая была еще довольно примитивной по сравнению с позднейшей. Капабланка несколько недооценивал роль дебюта только в молодости. Позже, как мы увидим, он внимательно следил за теорией шахматных начал, охотно применял дебютные новинки и модные системы, усваивая все новое и ценное из теоретических исследований современников. Ботвинник образно описал, как Капабланка уже на склоне лет (на турнире в Ноттингеме 1936 г.) буквально «на ходу» осваивал теоретические новинки: «Капабланка мало работал в области анализа (дебютов. — В. П.). Он высоко расценивал свой талант и считал, что всегда превзойдет партнера за шахматной доской. Но надо же быть в курсе современных начал? Капабланка и „подсматривал“, как играют его партнеры, критически оценивал эти варианты и, если нужно, применял их». И с еще большим вниманием Капабланка относился к самосовершенствованию в середине игры, все время помня отмеченную им взаимосвязь дебюта, миттельшпиля и эндшпиля и открыв новаторский закон: «Основной принцип середины игры заключается в координации действий своих фигур». Но к вкладу Капабланки в творческое понимание игры мы вернемся позже.

В годы же молодости наибольшее внимание Капабланка уделял эндшпилю. Нимцович так писал в своих советах молодым шахматистам: «Анализируйте также разные типичные позиции... Капабланка именно таким образом и работает. Он вечно анализирует и всегда именно типичные позиции. Капабланка знаком с массой таких положений (главным образом из области ферзевого и ладейного эндшпиля)».

Советский мастер И. Кан однажды наблюдал, как Капабланка, которому было уже сорок восемь лет, совместно с Ласкером анализировал одну позицию: «Печать необыкновенной природной одаренности была на стиле капабланковского анализа. Вдумчивая и неторопливая манера, с которой Ласкер анализировал заинтересовавшее обоих экс-чемпионов мира положение, являлась противоположностью почти молниеносной быстроте, с которой Капабланка демонстрировал тонкие и неожиданные варианты. Сказывалась, конечно, и необыкновенно высокая техника Капабланки», — заканчивает Кан.