– Вот тебе и кузнечики! – радостно произнёс Боря. – На кузнечика сильно берёт, только не надо показываться над водой. Я так в камышах и сидел. А ты знаешь, Ваня, как и-интересно? Сидишь, сидишь, а у тебя поплавок даже не качается – замер. Потом как по-поедет! Подсечёшь, а тут язь и пойдет ходить, и пойдет!
Я всё ждал, что Юра извинится перед Борисом, но он не извинялся, нарочито громко говорил, обращаясь к нам обоим, а Боря словно не слышал его слов.
Мы сели обедать, и Боря даже не удивился тому, что кто-то без него приготовил обед, только спросил: «А откуда взялась дичь?» И когда я объяснил, равнодушно протянул: «А-а!» Потом мы легли в камыши отдыхать, и Юра всё время балагурил и распевал песни. Боря, ухмыльнувшись, сказал мне:
– Пойдём, Ваня, рыбачить. Разве тут уснёшь?
Я взял Федины донки, свою удочку, потом полез в палатку доставать червей. Боря остановился с удочкой около входа, заметил Юрины чучела, и я видел, как в его глазах вспыхнуло оживление, но он тут же отвернулся.
– Вы что же, друзья, на рыбалку приехали или в экспедицию? – сказал Юра. – Так давайте продолжать эти… изыскания.
– А ты продолжай, продолжай, – откликнулся Боря. – Веди свой дневник, а мы тебе материал носить будем.
– Да какой же материал… Вас от рыбалки и за уши не оттянешь.
– Пошли, Ваня! – торопил меня Боря.
Так они и не помирились.
Мы забросили удочки там, где Борис изловил своих язей. Я только сел чуть подальше от камыша, где можно было свободно забрасывать донки.
Не успел я размотать удочку, как на одной из донок леса натянулась и зазвенел звонок. Я подсек. Леска просто рвалась из рук. После продолжительной возни я вывел к берегу большого золотистого сазана, но он, ткнувшись головой в грязь, ушёл в глубину. У меня даже руки и ноги задрожали. Всё-таки я вывел опять к берегу сазана. Он устал, и я потащил его, как чурбашку, прямо на траву.
Поймал ещё пару сазанчиков поменьше, да на удочку вытащил полдюжины хороших лещей. А Боря снова отличился: четыре его язя весили никак не меньше шести килограммов.
Эх, если бы это было в Свердловске, вот порадовал бы я папу и маму! Серёга Лузин с ума бы сошёл от зависти.
Уже темнело. Юра сидел около палатки и снимал шкурку с какого-то зверя. Наш учёный секретарь сразу бросил работу и подошёл к Боре.
– Знаешь, Борис, я очень, очень извиняюсь. Неудачником я тебя никогда не считал… Давай помиримся.
Боря толкнул Юру в бок:
– Помирились, Юрик. А что это ты за зверя свежуешь?
– Э, брат… Знаешь, это кто? Ваш утренний вор. Ондатра! Это же она поела утром рыбу на кукане.
Юра, оказывается, выследил, как ондатра охотится за рыбой, поставил капкан, ондатра и попалась.
Из палатки Юра вынес, свои трофеи. На плаще расставил черепаху, лягушку, ужа и утку, с которой успел набить чучело.
– Завтра я ещё добавлю к этой группе ондатру. Весь животный мир озера будет как на ладони.
Мы разожгли костёр. Я побежал за водой. Юра собирал топливо.
– А знаешь, Фиц-Рой, что видел в Южной Америке Дарвин? – сказал Юра, возвращаясь с охапкой сухих коровьих котяхов. – Там есть одно интересное животное – гуанако. Так вот у гуанако привычка откладывать свои котяхи в одну и ту же кучку. И индейцы пользуются этим, когда собирают топливо. Вот бы сюда нам гуанако, а? Хорошо! Подъехал к куче и навалил целый воз.
Боря стал чистить рыбу. Потом, когда костер уже разгорелся и в котелке кипела картошка, Юра достал свою тетрадь и начал читать.
ВТОРАЯ ЗАПИСЬ УЧЁНОГО СЕКРЕТАРЯ
«Сегодня я целый час лежал около воды на бугорке и смотрел в бинокль на дно, освещённое солнцем. И вот что я увидел.
На илистое дно, ровное, как площадь, вышли откуда-то два больших сазана. Они копались в иле, что-то доставали и, приподняв головы, с независимым видом жевали. Потом к ним присоединились линь, много краснопёрок и другой мелочи.
Линь поднял кверху хвост и, зарывшись головой в ил, стоял так, пока сазан не двинул его рылом.
Сазан и линь отыскали большую улитку. О, что здесь началось! Они попеременно овладевали улиткой. Втягивали её в рты, выбрасывали, пока наконец сазан не раздавил улитку. Из-под жабр сазана полетели куски раковины, а краснопёрки и другая мелочь быстро растащили хрупкие осколки.
Я пошёл вдоль берега и недалеко от него увидел кузнечиков. Самых разных: и малых, и больших, и жёлтых, и зелёных, и чёрных. Но вот что интересно: на небольшом участке пашни всё попадались чёрные, с красными подкрылками. В траве же не было чёрных, а только зелёные.
Или чёрные кузнечики не выходят на траву, чтобы не быть заметными, или в траве их быстро обнаруживают и истребляют птицы. Как бы то ни было, но факт борьбы за существование этим ещё раз доказан. Если ты зелёный – не высовывайся на чёрное, если чёрный – не лезь в траву.
Много комаров. Для опыта я выставил одну руку минут на десять, и вскоре она была серой от этих кровососов. Мне кажется, их было никак не менее пятидесяти, и все они жадно сосали мою кровь. Но ведь здесь человек бывает очень редко, животных мало. Чем же питаются эти неисчислимые тучи кровопийц?»
Между тем Боря уже накрывал на «стол»: расставлял миски, резал хлеб, доставал из сумки помидоры.
Мы поужинали при затухающем свете костра. Комары, противно звеня, садились на шею и лицо. Я оглянулся. Вокруг было темно, свет костра иногда становился ярче, и тогда наша палатка выскакивала из темноты и снова исчезала. Почти рядом раздалось громкое «ать-два» дергача. Ещё один раз из тьмы показалась палатка и окончательно растворилась во мраке.
– Иди, что ли, Ваня, – послышалось Борино ворчание из палатки.
А я прислушивался к озеру. Оттуда доносились слабые всплески, словно кто грёб вёслами. Я выпрямился во весь рост и, не мигая, глядел на воду. Она тоже покрылась тьмой, но мне чудилось, что мимо плывёт лодка.
– Эй, возьмите меня с собой! – на всякий случай крикнул я.
– Кому ты кричишь, Ваня? – спросил из палатки Юра.
С озера никто не ответил. Но мне показалось, что лодка пошла быстрее и всплески от вёсел стали глуше. Я влез в палатку и рассказал обо всём ребятам. Юра поднялся с места.
– Пошли ловить. Это, наверно, браконьеры.
Мы побежали к берегу. Но сколько ни ходили вокруг камышей, сколько ни кричали, те, кто ехал в лодке, словно провалились.
– Померещилось тебе, – сказал, укладываясь, Борис. – Целый день глядишь на воду – не мудрено.
Тогда я, ни слова не говоря, побежал туда, где мы с Борей видели днём лодку.
Лодки не было.
Мы с Юрой шли вдоль берега и там, где рос ивовый кустарник, собирали сухие веточки, вырывали с землёй корни – это было самое лучшее топливо: оно давало очень много дыма и не горело ярким огнем.
То и дело перед нами показывались какие-то маленькие птички. Они ловко лазали по камышам, взбирались по тростнику снизу на самый верх, то вдруг исчезали, и мы никак не могли понять, куда они девались.
– Это знаешь кто? – спросил Юра. – Это береговая камышевка, или трескунчик. Так называет её Брем. Ну, а по-русски говорят проще – камышевка-барсучок.
МЫ ЗАНИМАЕМСЯ РАССЛЕДОВАНИЕМ
У меня из-под ног вылетела довольно большая птица, а у самой земли на трёх камышинках лежало маленькое гнёздышко. Мы, раздвинув ветви, склонились над ним. Там лежало пять яичек.
– Вот так класс! – закричал Юра. – Да это гнездо барсучка, а в нём… яйцо кукушки!
Кукушка! Так вот что за птица вылетела у меня из-под ног. Юра достал из гнезда два яичка. Одно было совсем небольшое, закруглённое, с острым концом, и словно мраморное, а другое – кукушечье, голубоватое, чуть-чуть побольше.