— Сделаю, — ответил ему Владимир, остальные подтвердили свое согласие кивками.

— Какое к лешему поражение в правах? — продолжал майор. — Никаких «чистых» и «нечистых». Два народа должны стать одним. Вы поняли? — он обвел взглядом собравшихся. — Вся надежда на вас. Но не возноситесь слишком. Ищите хороших людей, на которых можно опереться. Они есть и здесь, и там на Алтае. Только так выживем. Наш главный враг не мазаевы. А кто, по-вашему?

— Пиндосы, — с ходу ответил Богданов.

— Эх ты. Совсем не изменился, — с добродушным прищуром усмехнулся Сергей Борисович. — Нет. Свихнувшихся климат планеты Земля, вот наш главный враг. Помните об этом, товарищи.

Он перевел дух. В последние дни Демьянов чувствовал, что совсем сдал. То от того, что им пришлось сделать, то ли просто кончился завод у пружины. Он мало спал, даже тогда, когда время для этого было, и много думал о плохом, даже когда заставлял себя этого не делать.

Они сели на каменистом пустыре, поросшем скудной растительностью, в десяти километрах к югу от города, который раньше был центром молочной промышленности. Помня о том, что даже без «Шилки» сбить винтокрылые машины с земли могут без труда, они проложили маршрут над самыми безлюдными горными районами и без того малонаселенного края. Там, где и раньше никто не жил, где нет ни сел, ни дорог.

Во время перелета Демьянов почти все время пребывал в полусне. Когда он просыпался, то видел в иллюминатор падающий снег. Внизу тянулся холмистый и овражистый край, один раз на горизонте проплыла каменная гряда. Дважды за время перелета начиналась сильная болтанка, и Демьянов чувствовал, что все вокруг него, как и пилот в кабине, молятся и клянут его за то, что он их в это впутал.

И все же трофейные вертолеты, взятые у алтайцев вместо своих сбитых, дотянули до Заринска, и даже сумели благополучно сесть.

Топор встречал их один в условленном месте через трое суток. Его жуткая образина на секунду заставила Демьянова забыть, что человек это неплохой, хоть и со слабостями. Например, людей живьем режет.

Он пришел в Подгорный с востока примерно год назад, о себе рассказав только имя — дядя Саша — и то, что воевал. Документы, мол, сгорели. Лет ему было на вид столько же, сколько майору. Фамилию для документов он себе взял Скоторезов. Ну что ж, не он первый из тех, кто назвался вымышленным именем. Пройдя карантин и показав себя адекватным, пришелец поступил в охотники. В городе он почти не задерживался, ни с кем не общался, а пропадал в одиночку в лесах и на заброшенных землях, возвращаясь всегда через неделю с добычей, будь то белки, лисы, собаки или волки. Не гнушался даже грибы и травы собирать. А потом вдруг он попросил перевести себя в разведчики.

С тех пор, как они узнали о Заринске, Скоторезов начал курсировать между Подгорным и Алтаем, каждый раз доставляя ценные сведения. Он был незаменим и на войне, ставя лишь одно условие — что работает один. Недавно майор узнал из донесения двух бойцов, заставших Топора за работой, как тот допрашивает «языков», превращая людей в живой конструктор. Как он каждый раз достает из рюкзака набор давно не чищенных хирургических инструментов, раскладывая все это в обычном тазике, в котором можно было бы готовить фарш для пельменей.

Демьянов не был чистоплюем и знал, что у покойного Черепа таких специалистов был не один десяток, но дал себе зарок, что больше такого не позволит. Хватит уже.

— Какие силы в городе? — с ходу спросил майор.

— Человек четыреста, — ответил дядя Саша, из уважения к Демьянову прекративший точить свой нож. — Но это не бойцы.

— А кто, палачи и каратели?

— Они-то? — Скоторезов усмехнулся. — Да что они знают о палачестве, ха-ха? Это крысы тыловые. Раскиданы Мазаем по всему городу для видимости. Эти нас не должны волновать. Сам хозяин со своими шестерками заперся у себя на даче. Хочет новую армию собрать, но не знает, как.

— И большая дача? — Демьянов при слове «дача» представил себе бревенчатый домик с огородом и банькой.

— Как Эрмитаж.

С Топором было человек сорок разагитированных им «повстанцев». Сорок разбойников, как про себя окрестил их Демьянов. С первого взгляда было видно, что это не идейные бойцы, а те, кто имеет на Мазаева зуб, то есть личную обиду. Глядя на их угрюмые лица со свежими шрамами, которые могли быть нанесены только кнутом, Демьянов подумал, что на эту пеструю компанию стоит полагаться в последнюю очередь. У одного отсутствовал нос, у двоих уши. Их собрали с самого дна этого общества, а они просто выбрали меньшее из зол. Четыре десятка отщепенцев с автоматами смотрели на майора и его людей тоже без приязни.

— Саня, как только его гвардия опомнится, нас прихлопнут. Ты обещал, что с тобой будет больше народа. Где остальные?

— Сидят по хатам, зубами от страха стучат. Ждут чья возьмет. Мазаева они ненавидят, но и вас, северян, боятся до усрачки. Хорошо хоть за хозяина они не пойдут.

— И то хлеб, — кивнул Демьянов, изучая диспозицию по карте с пометками.

Местным действительно не за что было любить новосибирцев. Тут почти в каждой семье кто-нибудь погиб в битве за Подгорный. Хорошо, что они еще не знают всех подробностей, а только слухи.

Может, когда-нибудь они простят. Но для этого надо было как можно скорее закончить эту шекспировскую драму.

Сам Заринск был погружен во тьму. Ярким пятном горела только электростанция. Неужели экономят?

— Я устроил небольшую диверсию с трансформатором, — объяснил Мясник. — Оставил город без тока. Все равно по телевизору смотреть нечего.

— Хорошо. Но ведь починят.

— Без него не починят, — Скоторезов отдал короткий приказ, и двое его молодцов привели на поляну связанного мужика с кляпом во рту.

— Приехала «аварийка», а в ней этот гном и еще двое старперов-работяг. Их мы тоже пока живыми взяли.

У пленника было морщинистое лицо старого выпивохи, но Демьянов подумал, что ему от силы пятьдесят. Глаза при этом оставались незамутненными, хитрыми, да и страха в них не было. Если и боялся, то виду старался не подавать. А ведь про мясницкие наклонности Топора люди обычно понимали сразу.

— Я Николай Павлович Бурлюк, начальник единой энергосистемы Заринска, важно представился он. — А кто вы такие?

— В гости к вам приехали, — ответил майор. — Плохо встречаете!

Обут мужичок был в резиновые сапоги, но под грязной спецовкой на нем был потертый пиджак. Дуралей Мазаев заставлял своих управленцев одеваться как до войны.

Уже через пять минут допроса Демьянов понял, какого типа перед ним человек. До 23-го августа Бурлюк был главным инженером городского водоканала, а туда поднялся с самых низов и без блата. Был из тех, про кого говорят, что они женаты на собственной работе, хотя семью имел. Пил, естественно, много.

Дядя Саша добавил еще пару слов к портрету инженера. Оказалось, в девяностые тот вместо того, чтоб тащить то, что плохо лежит домой, покупал запчасти для городского энергохозяйства чуть ли не на собственную зарплату. С помощью рационализации энергопотребления и загрузки мощностей экономил киловатты для города так, будто платил за них из своего кармана.

Не удивительно, что даже сейчас, когда черт знает сколько мужчин сгинуло, энергосистема города работала как часы. Силами одних стариков, женщин и подростков Бурлюк поддерживал работу всей инфраструктуры. Он был из тех, кто честно трудится на любой режим, не задавая вопросов. На таких людях, подумал Демьянов, эта страна держалась. Да и этот мир, скорее всего, тоже. Иметь у себя такие ценные кадры Мазаев явно не заслуживал. Ну ничего. Закончится война, и его руки пригодятся, подумал майор.

Через полчаса они уже были возле поместья, которое сначала приняли за небольшую деревню.

Здесь тоже было темно, но, как объяснил Топор, это была светомаскировка. Электричество у них было — от генератора.