Со второй половины дня 4 сентября идем параллельно Канинской земле, определяясь по счислению. Ни одного пеленга взять не удается, так как земля все время задернута туманом. Изредка на очень короткий промежуток времени раздернет, но, прежде чем штурмана успеют схватить какую-нибудь приметную точку для пеленгования, окно снова затягивается. Очень странно, что такой густой и постоянный туман держится при довольно сильном и ровном норд-норд-осте.

Несмотря на близость земли, крепко качает. Достаточно крепко для того, чтобы страдающие от качки не имели возможности выйти наверх полюбоваться канинской тундрой, даже тогда, когда туман, наконец, согнало.

На совершенно ясном горизонте предстали изжелта-зеленые пологие возвышенности канинского берега.

Повидимому, счисление было сделано верно и лаг врал относительно мало – мы вышли почти совершенно точно к заметному разлогу, у которого видны беленькие конуса двух палаток. Несколько левее на небо проектируется высокая ажурная башня: вероятно, это и есть новый знак.

Несколько дальше вглубь тундры, на косогоре, видно большое оленье стадо и около него белеет конус чума.

К тому времени, как мы приблизились к берегу на три-четыре мили, почти совершенно стемнело. Около знака закраснелась искорка костра. Постепенно искорка раздувалась и превратилась в мятущееся длинное пламя. Значит, нас увидели и показывают нам место своей стоянки. Капитан ухватился за рукоятку гудка.

Попеременно гудок и сирена кричали и выли в течение получаса, но на берегу не было заметно никакого движения, которое говорило бы о том, что оттуда собирается к нам шлюпка. Либо там нет никаких плавучих средств, либо рабочие не решаются итти в такой прибой. Широкая белая лента опоясала все побережье. Это говорит о том, что берег здесь отмелый. В некоторых местах приливная волна разбивается в расплывчатые белые пятна, далеко не дойдя до берега – там либо кошки, либо рифы.

В таких условиях вполне понятно, что с берега не решаются выйти на шлюпке.

Но ждать, пока спадет или переменится ветер, просто невозможно. Это может продолжаться и день, и два, и три. Всем надоело бесцельное мотание, и хочется скорее в Архангельск. Всем, кроме капитана, который совершенно стоически относится к таким вещам, как задержка на несколько дней.

– Путем штать потхотяшего фетра.

– Но, Александр Андреевич, ведь его можно ждать и неделю.

– Мошно и тфе. Я нишего не могу скасать.

– Этак пропадешь.

– Нишефо. Мы на якоре постоим. Это пустяки. Вот пыфало на паруснике в полосу штиля попатешь в открытом море, так тут уше не отстоишься – трейфует неисфестно куда и зашем… Пойтем люшше вкосла поикраем.

Однако за «козлом» я поднял «бузу»: не ждать, пока с берега придут к нам, а итти туда самим. Капитан только смеялся в седые усы. Пустошный безнадежно махнул рукой и ушел спать. Один «молодой» Андрей Андреевич принял мою сторону и согласился попытаться катером подтащить карбас к прибою, но с тем, что на берег-то мы будем выходить уже без помощи катера, во-первых, и с тем, что гребцами пойдут добровольцы, во-вторых. Нам только этого и нужно было. Быстро набрали нужное число гребцов и стали спускать карбас и мотор. Задача оказалась не такой простой. Карбас кидало волной и било о борт корабля. С большим трудом забрались в карбас и отошли от «Таймыра».

Зарываясь в волну вместе с защитным брезентовым чехлом, катер медленно тащил нас к берегу. По мере того как наш карбас то взлетал на гребень волны, то скатывался в глубокую темную бездну, буксирный фаллинь то натягивался как струна, дергая карбас так, что трудно было усидеть на банке, то свертывался и подпускал нас к самому катеру: вот-вот ударим его в корму своим носом. При каждом ударе волны в карбас нам наливало целые водопады воды.

Глядя с «Таймыра», мы недооценивали волну. Почти никто из нас не одел брезентовых костюмов, и теперь мы были мокры до нитки. Холодные струи воды сначала только щекотали спину. Затем я почувствовал, что сижу на холодных штанах. Наконец вода стала стекать по ногам. Мало-по-малу пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали: пронзительный ветер делал свое дело.

Однако долго нам мерзнуть не пришлось. Огромный пенистый вал подхватил нас самой вершиной. Одновременно карбас встал на попа, носом вверх. В корму хлестнуло волной, а на носу раздался треск, и фаллинь – просмоленный канат толщиной в руку – взвился в воздухе как оборванная тетива. Он лопнул.

– Весла на воду! – заорал во всю глотку наш рулевой.

Быстро стала согреваться спина. У некоторых от одежды начал клубиться пар. Надо было удержать карбас против стремительного напора прибоя и не дать его сносить, как попало, к берегу.

К нам должен был перейти с катера «молодой», чтобы стать на руль при выходе на берег, но катер болтался в четверти мили от нас. На корме его стоял «молодой» и что-то кричал. Ни слова не было слышно. Наш рулевой матрос не знал, что ему делать.

– Как, робя, к берегу пойдем, ай за Андрей Андреичем к катеру?

Не бросая гребли, стали подавать голоса.

– Ни к чему Андрей Андреич, сами дойдем.

– А куда выходить-то, ты знаешь?

– А он, думаешь, знает?

– Ну, на то он и командир.

– Верно, пускай отвечает, а то карбас в щепы разнесет – нам отвечать.

– Это не ладно, айда к мотору, возьмем Николаева.

Одновременно разобрали, что Николаев делает нам с катера знаки подойти к нему.

С большим трудом приблизились к катеру и осторожно подошли на расстояние двадцати метров. Взмахом набежавшей волны нас столкнуло с катером. На один только миг борта соприкоснулись, и снова катер как мячик отлетел от нас. Но «молодой» был уже у нас и выкарабкивался из воды со дна карбаса, чтобы стать на руль.

Стуча мотором и зарываясь в воду, катер ушел к «Таймыру», а мы стали бочком продвигаться к береговым бурунам. Однако после часа напрасной борьбы с приливом стало ясно, что сегодня у нас ничего не выйдет. Невозможно было отыскать в пене прибоя место, где вливается речка Москвина, чтобы войти в ее русло. Всюду бурлила белая пена.

Против разлога, откуда должна была вытекать Москвина и где стояли люди и махали нам руками, пена была особенно сильной.

«Молодой» не захотел рисковать карбасом и повернул обратно.

Совсем стемнело. «Таймыр» угадывается только по огням. Временами, когда между нами и «Таймыром» становятся высокие горы мятущейся в реве воды, исчезают и эти путеводные огоньки.

Грести невероятно трудно. Весло то уходит в воду по самую уключину, то невозможно достать до волны даже его концом. То-и-дело кто-нибудь срывается с банки и задравши ноги летит на дно карбаса. Подвигаемся так медленно, что совершенно не заметно приближения к судну.

Два часа ушло у нас на то, чтобы вернуться к кораблю.

Соблегчением услышали команду:

– Правая греби, левая табань!

Карбас нырнул с волны и вошел в более спокойную полосу с подветра «Таймыра». Один за другим развились сверху несколько фаллиней. Но их не так просто было от нас поймать. Карбас не стоял на месте.

– Суши весла!

По носу карбаса стукнул штормтрап и сейчас же исчез в нескольких метрах. Снова он рядом с нами и снова убежал. Так по одному, ловя мотающийся штормтрап с прыгающего на волне карбаса, мы перебираемся на палубу.

От сброшенной одежды потекла широкая полоса воды. В дверях появился юнга Алешка.

– Николай Николаевич, у вас опять с подмывальника ведро плещет?

Но, увидя груду мокрой одежды, только махнул рукой.

В кают-компании матшарцы встретили нас не особенно любезно.

– Эх, вы, морячки тоже!… До берега не дойти. Из-за вас теперь еще сутки потеряны.

Но на нашей стороне оказался капитан.

– В такой погод как мошно кафарить… ведь погода, это понимать нада.

Все примирились за ведерным чайником дымящегося кофе, заботливо приготовленного на паяльной лампе механиками.