Уже говорилось о «вытеснении» Цицианова из исторической памяти. Первые усилия в этом направлении сделал его преемник на посту главнокомандующего в Грузии Иван Васильевич Гудович Он принадлежал к старинному дворянскому роду польского происхождения, получил хорошее образование в Кёнигсбергском и Лейпцигском университетах. В 18 лет поступил на военную службу инженер-прапорщиком, состоял адъютантом при генерал-фельдцейхмейстере (начальнике артиллерии) графе П.И. Шувалове и генерал-фельдмаршале А.И. Шувалове. Его брат был любимцем Петра III, и после прихода к власти Екатерины II ему пришлось просидеть три недели под арестом, но потом императрица посчитала возможным не ломать карьеру молодому офицеру и назначила его на пост командира Астраханского пехотного полка. Гудович успешно действовал в Польском походе 1764 года и в войнах с Турцией 1768—1774 и 1787—1791 годов. Части под его командованием отличились под Хотином, сыграли решающую роль в сражении при Ларге, при взятии Бухареста. В 1785—1789 годах он служил рязанским и тамбовским генерал-губернатором. После начала Русско-турецкой войны 1787— 1791 годов Гудович вымолил разрешение вернуться в армию и был «определен» на Кавказ. Здесь он сначала действовал не очень удачно — попытка взять важную в стратегическом отношении крепость Ахалкалаки закончилась неудачей. Но вторая его крупная операция — поход на Анапу — привела к падению этой турецкой крепости, что повлияло на согласие Стамбула заключить мир на условиях, выгодных России. Грудь Гудовича украсил орден Святого Георгия 2-й степени — очень высокая награда. Отправляя войска в Персидский поход в 1796 году, Екатерина II назначила главнокомандующим Валериана Зубова — родного брата своего фаворита Платона Зубова. Поскольку полководческими талантами он не блистал, в помощники ему, как и следовало ожидать, дали настоящих боевых генералов. Одним из них стал П.Д. Цицианов. Гудовича оскорбило то, что предпочли младшего по чину, и, самое главное, то, что ему досталась унизительная роль провиантмейстера. Здесь истоки неприязни Гудовича к Цицианову — неприязни, которая пронизывала всю его позднейшую деятельность на посту главнокомандующего на Кавказе.

Но противостояние этих двух фигур основано не только и не столько на личной неприязни. Наследник «переиначивал» дела предшественника не только по принципу «от противного». Они имели диаметрально противоположные представления о задачах империи на Кавказе, о методах управления приобретенными там владениями, об отношениях с горскими племенами и владетелями. Фактически Гудович дезавуировал систему отношений, созданную Цициановым: он стал щедро одаривать ханов, тщетно надеясь добиться их верности, отказался от политики жестких репрессий за малейшие проявления непокорности, ориентировался на местных феодальных владетелей как на опору имперской власти. Если последнее в долгосрочной перспективе могло принести плоды, то методы оказались абсолютно непригодными, свидетельствующими, что главный российский начальник на Кавказе совершенно не понимал вверенного ему края. Только человек, не способный отказаться от тех идеологических схем, которые он привез из Германии, мог после нескольких лет службы на Кавказе дать своим подчиненным следующие наставления по обращению с горцами: «…внушайте им всемерно о спокойной их жизни, о домостроительствах, скотоводстве и хлебопашестве, как о таких вещах, от которых их состояние зависит; вперите в мысль их, колико постыдно воровство и разбой…»[856]

Чтение бумаг, вышедших из-под его пера, наводят на мысль о том, что Гудович не очень ясно представлял себе ситуацию. В 1791 году он предлагал поселить на Кавказской линии 10 тысяч крестьян, которые, не имея опыта жизни в условиях фронтира, стали бы жертвами горских набегов. Его попытки мирными методами добиться подчинения горцев, путем увещеваний прекратить набеги оказались тем более безрезультатными, что на фоне недавней цициановской жесткости выглядели проявлением слабости. Такая резкая перемена курса объясняется сразу несколькими обстоятельствами. Кризис политики устрашения был очевиден, и новый главнокомандующий попытался найти альтернативу бессмысленному кровопролитию. Покорение Азербайджана и разгром Персии были не таким легким делом, как это поначалу казалось. Малочисленность русских войск в Закавказье не позволяла ставить заслоны на всех путях вторжения турок и персов, а мобилизация ресурсов самого края предполагала лояльное отношение к коронной власти со стороны туземцев.

Два последующих главнокомандующих явно рассматривали Кавказ как временное назначение, что и подтвердилось их отзывом на «западный фронт». Тормасов пытался вести кавказскую политику «по-восточному»: вел долгие и витиеватые переговоры, торговался из-за уступок, плел интриги, натравливал одних владетелей на других, подбивал главу пограничного турецкого пашалыка на мятеж, обещая помощь оружием и деньгами. Когда имеретинский царь Соломон, бежавший в Турцию, сумел поднять восстание в своих владениях, главнокомандующий сам руководил действиями войск, применяя методы, которые впоследствии стали обычными для этой войны. Он разрешил гурийцам и мингрелам грабить имеретинские села. «Над бунтовщиками разрешаю оказать примерную строгость, не взирая ни на какое лицо и не делая им никакой пощады», — говорилось в одном из его приказов[857]. В 1810 году он распорядился дотла разорить Ахалцыхский пашалык, служивший туркам плацдармом для вторжения в Грузию. Необычные действия русских так потрясли местные власти, а ресурсы края восстанавливались с таким трудом, что война на этом важнейшем участке фронта фактически прекратилась[858]. Тормасов считал позволительным лишать жизни своих противников руками наемных убийц. Судя по его переписке с полковником Симановичем, царь Соломон не был отравлен или заколот только потому, что не удалось уговорить на такое дело никого из окружения царя[859]. Посылая полковника Лисаневича для подавления восстания в Кубинском ханстве, он писал о Ших-Али-хане: «…приложите все тщание, чтобы или достать его в наши руки, или убить, не имея против него ничего священного, а кто сие исполнит, тот получит в награждение тысячу червонцев и чин с жалованием или имение в Кубе, смотря по состоянию человека»[860]. Постоянно руководя военными операциями, Тормасов не имел возможности заниматься гражданскими делами края. Он терпеливо вел переговоры с имеретинским правителем, но когда выяснилось, что Соломон не в состоянии оказать серьезного сопротивления, главнокомандующий начал действовать умело и решительно, объявив о присоединении Имеретии к России[861]. Чтобы успокоить население, была введена система управления и судопроизводства, в наибольшей степени соответствовавшая народным обычаям и представлениям.

Его преемник Филипп Осипович Паулуччи родился в 1779 году в аристократической итальянской семье и к 1807 году, когда перешел на русскую службу полковником, успел поносить итальянский и австрийский мундиры. Успешным выполнением ответственного дипломатического поручения — переговорами с сербским вождем Карагеоргием, обеспечившими сближение России и Сербии, — Паулуччи обратил на себя внимание Александра I. Командование войсками во время войны со Швецией в 1808—1809 годах принесло ему чин генерал-майора. В 1810 году он возглавил штаб Грузинского корпуса, а в 1811 году занял пост «главнокомандующего Грузией и войсками, там расположенными». Ситуация была довольно сложной: неурожай поставил Закавказье на грань голодного бунта, турецкие и персидские войска, собранные на границе, намного превышали по численности полки Грузинского корпуса, сильно поредевшие от болезней и боевых потерь. Однако несколько решительных и внезапных ударов по турецким отрядам позволили переломить ситуацию в пользу России. Особую роль здесь сыграл разгром турок у крепости Ахалкалаки 5 сентября 1810 года. В феврале 1812 года Паулуччи сдал дела Н.Ф. Ртищеву, но отказался служить при Тормасове начальником штаба 3-й армии и занял пост Рижского военного губернатора. Он договорился с командиром прусского корпуса генералом Йорком о нейтралитете. Результаты его управления Прибалтийскими губерниями в 1812—1829 годах, проведение там различных преобразований позволяют считать, что в лице Паулуччи Кавказ мог иметь умелого руководителя, не обделенного ни военными, ни административными способностями.