17. Флот без “Цесаревича”
Возвращение эскадры в Порт-Артур и даже отделение "Цесаревича" еще не означали проигрыша войны. Положение можно было исправить, корабли — воссоединить, попытку прорыва возобновить. Но ни о чем подобном "пещерные адмиралы", вернувшись в вожделенный Артур, думать и не собирались. Полностью утративший моральное право 'на командование эскадрой, но тем не менее оставаясь ее полновластным начальником, князь Ухтомский продолжал свою предательскую "линию". Вместо экстренных ремонтных работ и восстановления артиллерии адмирал чуть ли не с первого дня по возвращении начал с готовностью отдавать на сухопутный фронт корабельные пушки.
Прозревший, наконец, наместник добился его незамедлительного смещения. По решению генерал-адмирала от 14 августа князя назначили "в распоряжение" наместника, а командовать эскадрой поручили капитану 1 ранга Р.Н. Вирену (1856–1917) с производством его в контр-адмиралы. Но и в этом назначении режим фантастически промахнулся. Недавний боевой командир "Баяна", создавший своему кораблю такую рекламу, что потерявший голову царизм поспешил по его образцу заказать еще три подобных, Р.Н. Вирен проявил себя (что он и ранее не скрывал) столь же "принципиальным" крепостным оборонцем, готовым продолжать дело бесталанного князя.
Его назначение со всех точек зрения было столь же нелепо, как и происходящее на наших глазах до недавнего времени назначение невесть откуда взявшихся чиновников на руководящие посты в правительстве России. В догадках о произошедшем с Р.Н. Виреном "затмении" терялся единственный сторонник выхода эскадры в море Н.О. Эссен. Высказавшись категорически против каких-либо попыток прорыва на совещании, которое 6 августа успел провести князь Ухтомский, новый командующий уже через неделю после вступления в должность (князь ему свои полномочия уступил 24 августа) высказал свою концепцию ведения войны. Коротко говоря, это была декларация о полной несостоятельности нового командующего как флотоводца. Словно и не было заветов великих флотоводцев прошлого и блестящей, так быстро начавшей давать весомые результаты школы С.О. Макарова. Р.Н. Вирен обстоятельнейшим образом доказывал, что ни прорваться, ни победить японцев он не может.
Уверяя в донесении наместнику (он же был и главнокомандующий) от 2 сентября, что все его "мысли и стремления" направлены к выполнению данных предначертаний и "высочайшей воли" (с повторением директивы о прорыве), новый начальник в самых мрачных тонах рисовал сценарий заведомо и со всех сторон безнадежного исхода боя с превосходящим в силах и скорости противником. Никаких путей и вариантов тактики, которые позволяли бы компенсировать японское превосходство, даже не упоминалось. Новоиспеченный адмирал, который не участвовал в бою 28 июля, ни в чем не пытался опереться на богатейший боевой опыт, который вынесли из боя командиры и офицеры теперь уже обстрелянных кораблей.
Невнятной остается в истории и роль почему-то упорно остававшегося в стороне командующего флотом в Тихом океане вице-адмирала Н.И. Скрыдлова (1844–1918). Командуя эскадрой до войны, он почему-то ни сам (после назначения командующим флотом 1/14 апреля 1904 г.) не спешил пробраться в Порт-Артур, ни считал нужным поручить это назначенному командующим 1-й эскадрой флота Тихого океана вице-адмиралу П.А. Безобразову (1845–1905). Он, видите ли, не считал возможным подвергать такой рискованной операции имевшего слишком уже будто бы почтенный возраст (59 лет) адмирала.
Опыт австрийского фельдмаршала Радецкого (1766–1860), который свою самую блестящую победу одержал в возрасте 82 лет, русскому адмиралу известен, видимо не был. Дело, как говорят некоторые сведения, объяснялось проще: давними неладами в отношениях с наместником. И не потому ли в ответ на директиву наместника от 14 октября о необходимости прорыва командующий флотом 29 октября высказал полное согласие с позицией Р.Н. Вирена.
К их позиции, что уже и вовсе непостижимо, вдруг присоединился и сам наместник. Произошло это 5 ноября 1904 г., когда он, смещенный с должности главнокомандующего, отбыл из Мукдена в Петербург. Сдав дела по командованию, он счел себя вправе сдать и принципиальную позицию о необходимости прорыва кораблей из гибельной, как уже было совершенно очевидно, ловушки Порт-Артура. Так избранные императором "флотоводцы" наперебой "сдавали" флот, который для них был не делом чести и совести, а всего лишь разменной картой в мелкой игре интриг и амбиций.
После таких индульгенций триумвират "пещерных адмиралов" (Лощинский, Вирен, Григорович) уже без оглядки начал разбазаривать флот. На берег отдавали новые и новые орудия и боеприпасы для крепостных орудий, свозились на позиции новые и новые десантные отряды. Моряки сражались так же доблестно и героически, как и их предки на бастионах Севастополя, но никакой героизм на суше не мог заменить действий флота в открытом море. Никто почему-то не хотел задуматься над тем, что все собранные на позициях и батареях фронта машинисты и кочегары, комендоры и сигнальщики, минеры и гальванеры, вернись они к своим постам на кораблях, могли бы оказать крепости пользу во сто крат большую. Ту самую, которую тщетно ожидали от них оказавшиеся более военно-образованными генералы крепости.
Самоотверженной работой под огнем японцев рабочие порта уже спустя неделю после возвращения эскадры сумели устранить главнейшие повреждения кораблей (наружной обшивки, мачт, дымовых труб и т. д.). Тем самым опровергались уверения Р.Н. Вирена о будто бы катастрофическом состоянии кораблей по их приходе в Порт-Артур. Очевидно несостоятельным становилось и мнение командира "Цесаревича" о показавшихся ему "ужасными" повреждениях его корабля. Их на корабле, как говорят документы, было не больше, чем на "Пересвете". Успевали исправить и повреждения 2-й очереди, и те, которые пока случайно вызывались обстрелом японской осадной артиллерии.
Экипажи кораблей во все большем количестве сосредотачивались на береговых позициях, и когда 10 августа была предпринята последняя попытка поддержать оборону крепости корабельным огнем, на вышедшем на рейд "Севастополе" вместо 620 человек команды в наличии оказалось лишь 300. Ослабло и внимание к тралению, отчего броненосец, возвращаясь после стрельбы в гавань, подорвался на мине.
Все больше оседало на берегу и офицеров-специалистов. Они распределялись по секторам обороны, поручавшихся князем Ухтомским (приказ от 7 августа) под полную ответственность каждого из кораблей 1 ранга. Корабли уже окончательно переместились на бастионы. Так, на ставший флагманским "Ретвизан" приходилось до 13 отдельных батарей, включавших 56 пушек, 4 прожектора и до 180 человек прислуги. Команда каждого корабля в большей своей части употреблялась на формирование новых и новых сухопутных рот. Их бросали в самые отчаянные бои, когда требовалось спасти от захвата какую-либо высоту или выбить уже овладевших ею японцев. Только на защите горы Высокой, ставшей центром обороны, морские команды потеряли убитыми 371 и ранеными 1033 человек.
Особенно большие потери понесла прибывшая 15 ноября в числе последних резервов десантная рота "Победы" в числе 117 человек. Вместе со многими матросами погибли оба офицера: командир роты мичман А.С. Бершадский и мичман Б.А. Флейшер. 18 декабря при отражении штурма Митрофаньевской горы погиб командир десантной полуроты "Победы" мичман С.И. Воронцов-Вельяминов. Вместе с пропавшим без вести 13 мая командиром окруженной на Киньчжоуских позициях батареи мичманом Н.М. Шимановским "Победа", которая в боях на море не потеряла ни одного офицера, лишилась на суше четырех.
Не прекращалась и перекидная стрельба кораблей, все более обращавшихся в малоподвижные плавучие батареи. За август по береговым позициям японцев было выпущено 79 305-мм, 52 254-мм, 1128 152-мм и 44 120-мм снаряда. Критический срок ухода кораблей были близок. Уже 10 сентября Р.Н. Вирен доносил главнокомандующему: "Забрав все из порта, имеем снарядов немного менее половины боевого запаса" Но вывода о том, что это уже означало ту "крайность", которая, согласно директиве командующего флотом, обязывала флот уходить из обреченной крепости, адмирал почему-то не делал.