Изменить стиль страницы

В Нойбе маленькая санитарная площадка, на которую можно сесть только с одной стороны, — с другой мешала гора. Чупров оставил поселок сбоку, и, когда домики нырнули под хвост, он круто развернул машину и пошел на посадку, целясь капотом на светло-серую, будто вылизанную языком, песчаную отмель. Самолет клонился к земле, снизу наползали деревья, валуны, аэродромные знаки.

После посадки Чупров подрулил к берегу. На бревнах, поджав под себя ноги, сидел начальник аэропорта Тимофей Лунев. Посасывая трубку, он спокойно смотрел на самолет. Неподалеку лежали собаки, они, как и хозяин, не выказывали особого беспокойства, казалось, дремали, лишь стоящие торчком уши как локаторы следили за приближающимся гулом. Чупров развернул самолет против ветра, выключил двигатель и высунулся в форточку:

— Тимофей Петрович, встречай! Почту привез, наверное, заждались?

Лунев вынул изо рта трубку, посмотрел в сторону поселка.

— А чего торопиться-то, никуда она не денется. Людей в поселке мало. Мужики в тайге. Сейчас Колька подъедет, разгрузим.

В это время послышался глуховатый звук мотора, заполнил собой речку, сдернул с места собак, они бросились к воде. Из-за поворота выскочила лодка, круто развернулась и, расталкивая лед, потихоньку заскользила к берегу. Мотор на полдороге внезапно осекся, глухо зашуршал под днищем битый лед, плеснула вода. Это была последняя на плаву лодка, остальные, будто вышелушенные семечки, уже лежали на берегу.

Лунев встал и, прихрамывая, пошел к берегу. Из лодки выскочил его сын Колька.

— Я тебя жду-жду. Думал, пропал совсем, — сердито проговорил Лунев. — Тут самолет уже полдня сидит, почту привез, разгружать надо. Чего он стоять-то будет.

— На Максимкиной шивере мотор заглох, — оправдываясь, сказал Колька. — Я хотел лодку у моста оставить, а потом слышу — самолет.

— Рыбу-то хоть поймал или опять пустым приехал? — почему-то поглядывая на Чупрова, спросил у сына Лунев.

— Плохо нынче. Никудышная рыбалка получилась, — подражая отцу, ответил Колька. — Малеха поймал, на две-три ухи.

— Давай ее сюда, — сказал Лунев. — А то вон Илья прилетел, надо угостить и Степану послать. Как он там?

— Лежит. Всем привет передает. Жалеет, что на охоту нынче не поедет. Он еще просил сберкнижку привезти и приемник. Ключ от дома у тебя?

— Зачем ключ, там никакого замка нет. Я дверь от собак закрыл.

Лунев посмотрел вдоль реки на гору.

— Надо торопиться, — поймав его взгляд, сказал Илья. — Снег идет.

Облако, еще минуту назад выглядывавшее из-за горы, поглотило склон, опустилось в ущелье и, отыскав удобную дорогу, стало быстро приближаться к поселку.

Колька со вторым пилотом принялись разгружать почту, а Илья с Луневым пошли в поселок.

Дом Оводнева стоял чуть в стороне, у самого леса. Дверь была подперта лопатой. Лунев отставил ее в сторону, потянул за ручку. Внутри было холодно и неуютно. Посреди комнаты валялись сапоги, на кухне возле печки — охапка дров, на плите — коробок со спичками. Тишина сторожила дом, держала вещи на тех же местах, где их оставил хозяин. Собственно, вещей-то, какие привык видеть Илья в других квартирах, не было. В закутке у печи ютилась кровать, рядом с ней грубо сколоченный стол, над ним на стене висел шкафчик. В углу на длинном гвозде умывальник.

Приемник Лунев разыскал под кроватью за старыми подшитыми валенками. Он смахнул с него пыль, вытащил блестящий прутик антенны, нажал кнопку. Приемник зашипел, Лунев чуть повернул колесико — полилась песня.

— Ты скажи, работает! — удивился он. — Хозяина нет, а приемник ждет. Гляди, нажал — он и заработал!

— Тут вот еще какое дело, — поглядывая по сторонам, сказал Илья. — Степан соболиные шкурки просил привезти; они у него в шкафу лежат. «Жене на шапку, — говорит, — вдруг приедет».

— Это какой жене — первой, второй? — вытаращил глаза Лунев.

Он выключил приемник, ладонью загнал внутрь антенну и некоторое время молча смотрел на Илью.

— Может быть, Наташке из Шаманки? — раздумывая вслух, продолжал он. — В последнее время Степан к ней наведывался.

— Не знаю, может, и к ней. Что у него, гарем? — Илья засмеялся.

— Чего ржешь, — неожиданно оборвал его Лунев. — Степан мне друг, еще с войны.

Лунев открыл шкаф, пошарил внутри, затем открыл дверки пошире и вытащил завернутый в тряпку сверток. Глаза у него насторожились, вновь заглянул в шкаф, втянул в себя воздух, быстро развернул тряпку.

— Эх, Степан, Степан, пропащая твоя душа, — покачивая головой, воскликнул он. — Ну зачем он их здесь оставил? Другого места не мог найти, что ли? Ох, господи, ты только, Илья, посмотри, что они с ними сделали?

— Кто они? — не понял Илья.

— Кто, кто? Мыши! Все испортили.

Он взял одну шкурку, тряхнул ее, на пол серыми дымчатыми клочками, распадаясь на лету, посыпался мех.

— Ну куда их теперь? Вот утворил так утворил…

Лунев с досады сплюнул.

— А жаль, шкурки уж больно хороши были.

Илья растерянно смотрел на Лунева. Тот от огорчения достал трубку, подошел к печи, взял спички, прикурил. По комнате к потолку, закручиваясь спиралью, пополз дым.

— И откуда они их учуяли? — продолжал Лунев. — Все в доме съели, а потом и до шкурок добрались. Шутка сказать, пять соболей уханькали! Это тебе не белка. За ними ведь надо побегать. Иной охотник за сезон и этого не добывает, а Степан — фартовый мужик, они к нему сами шли.

— Что теперь сделаешь, — вздохнул Илья. — Как пришли, так и ушли. Прилечу — расскажу.

— Расстроится, поди, — огорченно причмокнул губами Лунев. — А ему сейчас расстраиваться нельзя. Я бы у мужиков поспрашивал, да они сейчас все в тайге. Ты ему вот что передай: доски для аэропорта завезли, весной думаем строить. Пусть поправляется. Директор леспромхоза прилетал, говорил, что они шибко на него надеются. Степану эта работа знакома, лучше никто не справится. И насчет заработка пусть не беспокоится.

— Ладно, передам, — пообещал Илья. — Он еще сберкнижку просил. Она у него в шкафу среди старых бумаг.

— Сейчас посмотрим, — сказал Лунев. — Если ее, как и шкурки, мыши не сгрызли. Вот она, сберкнижка. Целая. Держи. Ты скажи Степану, пусть не беспокоится. Все будет в сохранности… Снег-то какой повалил, — охнул вдруг Лунев. — Давай, паря, на аэродром, а то не улетишь.

Илья сунул в карман сберкнижку, схватил приемник и выскочил на улицу.

Уже подбегая к самолету, Илья остановился, оглянулся и ничего не увидел. Снег растворил в себе все: крохотный поселок, реку, дом Оводнева. Будто их и не существовало вообще.

— Командир! — крикнул от самолета второй пилот Егоров. — Чего стал, давай быстрей, а то ночевать придется.

Сразу же после взлета серая пелена окружила самолет, земля отодвинулась, пропала за снежным пологом, на какой-то миг Илья потерял ее, но потом сообразил, что в таких случаях лучше всего держаться реки, она хоть и удлиняет путь, но приведет к дому. Он снизился, отыскал речушку, она показалась ему темной трещиной на яичной скорлупе. Теперь можно было перевести дыхание.

Илья отдал управление второму пилоту, сам, положив на колени карту, стал следить за землей. Они летели на юг, то и дело меняли курс, стараясь не упустить из виду темную полоску воды. Мелькнула и тут же пропала Шаманка. Вскоре устойчиво заработал радиомаяк Чечуйска, и тогда Чупров засунул карту в портфель.

…Лобовое стекло скользнуло по зашторенной снегом вечерней реке, переползло через обрывистый каменистый берег и уперлось в темную, обозначенную крохотными светлячками полосу. Чупров слегка отдал штурвал, оставив между торцом полосы и капотом необходимый, привычный его взгляду просвет. Под самолет поползли деревянные, припорошенные снегом улочки, справа от самолета вырос и полез вверх заросший лесом склон горы. Все это он видел боковым зрением, сознание отмечало пространственное положение, и не более. Весь мир сузился, стал напоминать длинный тесный коридор, в конус которого открытой дверью блестела подсвеченная огнями полоса.