Судьба маршала Марильяка отличается от судьбы Бассомпьера тем, что она трагична. Если вина Бассомпьера состояла в том, что он дал волю своему злословию по адресу великого человека, оказавшегося в затруднительном положении, то вся вина маршала Марильяка заключалась в том, что его старший брат должен был занять место кардинала.

Сразу же после аудиенции у короля в Версале Ришелье отправил в действующую армию офицера связи, который вез приказ об аресте маршала Марильяка. Приказ был направлен Шомберу, другому военачальнику, командовавшему французскими войсками в Италии. Спустя десять дней Марильяк был арестован лично Шомбером и отправлен под конвоем в столицу. Тюремное заключение и суд над ним продолжались полтора года, после чего он был казнен.

Почему кардинал решил лишить его жизни? Маршал Марильяк не принадлежал к числу его врагов и не участвовал в заговоре против него. Я могу предложить читателю следующее объяснение. Во-первых, его старший брат был связан с Марией Медичи, и кардинал не мог приговорить его к смертной казни. Поэтому он арестовал его младшего брата, за которым водились какие-то грешки, так что никто не мог сказать, будто он арестован из-за своих родственных связей. Во-вторых, он был военачальником и мог быть впоследствии опасен. Он был казнен лишь тогда, когда открылось, что существовал заговор, целью которого была передача Марии Медичи крепости Кале, то есть когда среди военных оказались изменники.

По приказу короля Мария Медичи была отправлена в ссылку в город Мулен, центр провинции Бурбоннэ, которой ей было поручено управлять. Она жила в своем дворце в Компьене, горько жалуясь придворным дамам на свою судьбу. 18 июля 1631 года она бежала из Компьена.

Предполагалось, что она укроется в небольшой пограничной крепости Ла-Капель, с тем чтобы потом организовать новое восстание. Комендант крепости, молодой военачальник, был готов поддержать ее. Но Ришелье разгадал ее план и назначил комендантом крепости другого военачальника, отца молодого военного, которому кардинал полностью доверял. Ворота крепости Ла-Капель оказались закрыты, и Мария Медичи вынуждена была бежать в испанские Нидерланды, то есть в ту часть Нидерландов, которая после отпадения северных Нидерландов осталась за Испанией. Затем начались ее переезды от одного владетельного двора к другому. Повсюду она старалась восстановить властителей против ее недостойного сына и предавшего ее кардинала. Это продолжалось почти двенадцать лет, до дня ее смерти. Она умерла в полной уверенности, что никто не знает о ее планах, не ведая между тем о том, что ее личный врач был агентом кардинала.

Гастон, брат короля, еще раз доказал, что он всего лишь ничтожество. Зная о своей неуязвимости, он оскорбил кардинала, но испугался своей дерзости и принес кардиналу извинения. Затем он послал своему царствующему брату памятную записку, в которой перечислялись преступления кардинала — ничего глупее он не мог бы придумать — и среди них отравление кардинала Берюля. Не находя себе покоя, он бежал из Парижа в Орлеан, где пытался поднять восстание. Когда из этого ничего не вышло, он бежал в Лотарингию, избавив тем самым кардинала от хлопот. Между прочим, кардинал в своих мемуарах сетует на то, что лица королевской крови не могут быть привлечены к суду.

Последним отголоском событий, связанных с «Днем Одураченных», было восстание на юге Франции, в Лангедоке. Армия наемников под предводительством Гастона была сформирована на территории Лотарингии — герцог Лотарингский с радостью поддерживал всех врагов французской короны — и насчитывала три тысячи человек пехоты и около двух тысяч человек конницы. Три пушки составляли всю огневую мощь армии. Но ее главной ударной силой была конница, набранная из валлонов, испанцев и хорватов.

Армия Гастона вторглась в Бургундию и подошла к Дижону. Гастон рассчитывал, что Дижон поддержит его, но губернатор Дижона отказался открыть ворота крепости, и армия Гастона двинулась на юг, чтобы соединиться о армией Монморанси, поднявшего на юге восстание. Казалось, дело идет к тому, что вспыхнет новая гражданская война.

Герцог де Монморанси принадлежал к высшей знати Франции, и, хотя в его жилах не было ни капли королевской крови, он был в родстве с принцем Конде[21], который был женат на его сестре. Его род был одним из старейших, его предки служили еще династии Каролингов. Он был губернатором Лангедока. Этой провинцией управляли еще его отец и дед, так что Монморанси рассматривал себя едва ли не королем маленького королевства со столицей в Тулузе.

Жители Лангедока говорили на южном диалекте, сильно отличающемся от парижского, и не любили парижан. Именно в Лангедоке возникла та система сословного представительства, из которой впоследствии развилась парламентская система. Монфор, познакомившись с этой системой, перенес ее в Англию, так что палата общин находится в родстве с местными органами управления. Разумеется, в Тулузе был свой парламент с судьями и адвокатами, должности которых переходили по наследству.

Анри де Монморанси не было еще сорока лет, но он выглядел гораздо моложе. Он очень нравился женщинам, хотя и был косоглаз. Не отличающийся большим умом, но щедрый и галантный, он высоко носил свою голову и был искренне любим всеми жителями Лангедока.

Несмотря на то, что он принадлежал в старинному рыцарскому роду, он начал с того, что обратился к испанской короне — Лангедок был пограничной провинцией — с просьбой дать ему денег, чтобы поднять восстание. Замечательно, что испанцы оценили услуги изменника всего в сто пятьдесят тысяч ливров. В то же самое время он просил, чтобы французская корона дала ему денег для отражения предполагаемого нападения испанцев.

Если бы Монморанси был гугенотом, то, вероятно, его восстание было бы поддержано всеми гугенотами юга, и разгорелась бы новая религиозная война, очаги которой, казалось, навсегда были потушены Ришелье. Но он был правоверным католиком, как и все его предки, и храбро сражался с гугенотами. Кроме трех полков наемников, набранных им в Севеннах, где большинство жителей были гугеноты, никто из тех гугенотов, что жили во многих южных городах, не примкнул к его восстанию[22].

Монморанси предложил, чтобы были созваны Штаты провинции Лангедок, которые поддержали восстание. Это был беспрецедентный случай, когда собрание выборных людей провинции поддерживает своего губернатора, выступающего против центральной власти. В данном исследовании уже приводились примеры, когда отдельные области и города восставали против королевской власти, но все эти восстания были связаны с борьбой за веру. Никто из мятежников до восстания в Лангедоке не выступал открыто против королевской власти, и ни один из органов сословного представительства до этого не поддерживал восстания против короля.

Успехи армии Монморанси были незначительны. Ему удалось овладеть тремя городами, но главный в стратегическом отношении город Ним взять не удалось. Лагранж, мэр Нима и гугенот по своему вероисповеданию, заявил, что он никогда не будет поддерживать мятежников против короля.

Армия Гастона осадила крепость Бокэр, но вынуждена была отступить. В данном исследовании уже не раз говорилось об осаде и взятии крепостей. Войны того времени велись наемными армиями, так что противник, осаждающий крепость, должен был взять ее, чтобы не получить удара с тыла. С другой стороны, если осада крепости затягивалась, то часто бывало так, что армия, осаждающая крепость, разбегалась, — наемники, не получая денег, искали другого хозяина. Поэтому успешное ведение войны в те времена состояло либо в том, чтобы удержать во что бы то ни стало крепость, например Казаль, либо захватить крепость, как, например, Ла-Рошель или Сузу.

30 июля армии Гастона и Монморанси соединились. Снова началась осада крепости Бокэр. Овладение крепостью давало возможность держать под своим контролем переправу через Рону. Отсюда, если двигаться на север вдоль берега реки, была дорога в Севенны. К югу от крепости находился Ним. Если бы удалось овладеть крепостью Бокэр, то падение Нима было бы предрешено. Так рассуждал Монморанси, и это было типично для любого военачальника того времени.