У двери ее спальни он помедлил. Она чертовски проницательна, а он не хотел, чтобы она угадала, что его заботит. Но при этом он нуждался в ней сегодня ночью, как, впрочем, и всегда.

Он подождет, пока она погасит свет, а потом войдет. И он овладеет ею с такой страстью, что она уже не сможет думать ни о чем, кроме удовольствия, охватившего ее тело.

А завтра, сказал себе Рейн, он попробует разрешить эту проблему.

Джоселин вяло вынырнула из глубокого удовлетворенного забытья. Вчера Рейн был таким страстным любовником. И поэтому она долго спала, а он уже встал и уехал. Ее щеки зарделись от одной мысли об этом. Он овладел ею быстро и решительно, а потом начал все сначала и медленно и томно любил ее еще несколько часов.

После такой ночи она должна только радоваться, что дела в Кингсбюри задержат его сегодня вечером. Днем она может начать готовиться к большому балу, который запланировал Рейн, чтобы отпраздновать их брак, познакомить Гэрриков с местным дворянством и представить Джоселин как виконтессу.

Раз муж уехал, она сможет провести вечер с Александрой, быстро ставшей для нее хорошим другом, а потом почитать. Она должна радоваться спокойному вечеру.

Но к тому времени, когда они с Алекс — с Алексой, поправила себя Джоселин с улыбкой — закончили ужинать и Джоселин удалилась к себе в комнату, чтобы почитать, настроение у нее переменилось.

Она немного разочарованно вздохнула. Она уже скучала по Рейну, а ведь он отсутствовал еще не полный день. Это только еще раз доказывало, как сильно она его полюбила.

Ее охватило чувство вины. Вчера Рейн десять раз сказал ей о своей любви. Он говорил эти слова, целуя ее губы, произносил их, лаская ее грудь, шептал их между поцелуями, которыми осыпал ее живот и женские прелести.

Но она не говорила этих слов ему в ответ.

Почему? — задумалась она, стыдясь этого, потому что давно знала, что это правда. Она любит Рейна. Почти с самого начала. Почему же она не сказала об этом, если понимала, как нужны ему эти слова?

Доверие, решительно приказала она себе. После всего, что произошло между ними, она должна быть уверена, что может доверять ему. Она содрогнулась при мысли, что лжет сама себе. На земле не было человека, которому бы она доверяла больше, чем Рейну.

Джо покраснела, когда начала осознавать горькую правду. Наказание. Она заставляла Рейна платить за свои страдания. Это было эгоистично и зло, и все же она не могла остановиться. Всякий раз, когда Рейн говорил о своей любви и она не отвечала ему, она заставляла его расплачиваться за то, что ей пришлось пережить.

Но разве Рейн не страдал? — возразил ей внутренний голос. — Неужели ты все еще играешь в месть? Или ты уже готова отбросить прошлое и стать доброй и преданной женой человеку, которого любишь?

Святой Боже, безусловно, своей нежностью и вниманием, своей любовью и заботой он уже расплатился за все.

Словно рассеявшиеся после грозы тучи, мысли Джоселин стали светлыми, ее смятение прошло. Прошлое забыто. Она любит Рейна, а он любит ее. И пора ему сказать об этом.

Улыбаясь, с радостно бьющимся сердцем, Джоселин пересекла комнату. Она не могла дождаться возвращения Рейна. Господи, она так хотела, чтобы он вернулся сегодня. Он не приедет, но сегодня она будет крепко спать. Она приняла решение. Ее сердце наконец-то освободится от груза.

Сквозь сон Джоселин едва расслышала, как тихо пробило три. Трудно было выбраться из ласковых рук Рейна, хотя она и понимала, что это всего лишь сон.

Какое-то неясное беспокойство овладело ее чувствами, превратившись в уверенность — что-то не так.

Джоселин открыла глаза с большим трудом, чем должна была бы. Веки казались тяжелыми и ватными, минуту спустя их стало щипать. В это мгновение она вздохнула и поняла, что воздух тяжелый от копоти, дышать почти невозможно. От кашля она окончательно проснулась и осознала, что комната пылает.

Пожар! Господи, Господи, только не это! Комната была заполнена густым черным дымом, по занавескам побежали язычки пламени, уже пожиравшие край ковра. Пожар! Это давно уже стало для нее кошмаром — с той ночи в коттедже. Джо охватила паника, на мгновение она перестала что-либо понимать. Она не шевелясь сидела на кровати, не сводя глаз с огненной стены, со все растущим ужасом понимая, что если она сейчас ничего не предпримет, дым поглотит ее прежде, чем кто-либо догадается, что случилось.

Она попыталась заставить губы шевелиться, попыталась выдавить из себя крик, но звуки не шли из ее горла, парализованного, как и ее руки и ноги.

Ты же не можешь просто так сидеть и ждать — сделай же что-нибудь. Но тело не повиновалось ей, а огонь подбирался все ближе. Где же слуги? Почему никто не идет ей на помощь? Тут Джоселин подумала, что первым могло загореться это крыло, и поэтому тревога еще не поднялась.

Она одна знала о страшной опасности.

В глубине ее сознания вспыхнуло иное пламя. Злобный огонь пожирал ее маленькую гостиную, лизал крышу, поглощал стены, уничтожая все следы дорогого ей мира. Гудение пламени наполнило ее уши, но не смогло заглушить крики. Голос ее отца проникал даже через оглушительный треск рассыпавшегося дерева.

Она могла бы так и остаться сидеть, вспоминая ужасы прошлого, глядя на приближающееся пламя, если бы не зашевелился ребенок. Его желание жить было гораздо сильнее ее собственного, и тоненький голосок пробился в ее молчащий разум.

Господи, Господи, только не ребенок! Инстинкт, живший в тысячах поколений, победил страх и заставил Джоселин двигаться ради ребенка. Занавески полыхали, через окно бежать было невозможно, к тому же ее комната находилась на третьем этаже.

Соскользнув на пол, прижимая руку к тяжелому животу, Джоселин поползла к двери. Огонь уже лизал косяки, но даже треск пламени и толстое дерево не могли заглушить крики перепуганных слуг, спешивших ей на помощь.

Джоселин схватилась за ручку двери, но с криком выпустила ее — горячий металл обжигал пальцы. Наклонившись ниже, чтобы вздохнуть, она бросилась к комоду, схватила полотенце, обернула им дрожащую руку, пробралась назад и распахнула дверь.

— Джоселин!

— Слава Богу, миледи!

Это кричали Александра и толпа перепуганных слуг, боровшихся с огнем вокруг зиявшей в полу холла огромной дыры.

Западное крыло дома являло собой ад в миниатюре — стены объяты пламенем, оранжевые языки поглощали персидские ковры, потолок казался живым от жестокого жара, и все это тонуло в густом угрожающем дыму, от которого было невозможно дышать.

— Вам не следует пытаться пройти здесь! — крикнул Фарвингтон, словно была иная возможность. — Вам придется вернуться!

Джоселин стало дурно.

— Но я не могу туда вернуться!

К этому времени комната была уже вся объята пламенем.

— Спускайтесь в холл! — крикнула Александра. — Попытайтесь найти спальню, где нет огня.

Пламя лизало стены за спиной Джоселин, но пол остался нетронутым, насколько можно было различить в густом дыму.

— Не могу! Я не могу этого сделать!

Но ей нужно было думать не только о своих страхах. Ей нужно было помнить о ребенке Рейна. Она не могла позволить ему погибнуть.

— Джо, это нужно сделать! — требовала Александра. — Мы попробуем добраться до вас по черной лестнице. Вам нужно хотя бы дойти до конца коридора!

С развевающимися волосами Александра побежала вниз по главной лестнице, за ней последовало полдюжины заплаканных слуг.

— Быстрее, миледи! — крикнул Фарвингтон. Он и другие слуги еще боролись с огнем, пытаясь сбить его в крыле, где она оказалась в западне. Но до нее им было не добраться. — Быстрее!

Кашляя от дыма, заполнившего ее легкие, сгибаясь в попытках вздохнуть, Джоселин молила Бога даровать ей силы. Она прикрыла рот полой ночной рубашки и босиком бросилась в жар и дым. За первыми тремя дверьми оказались комнаты, напоминавшие пекло, сердце Джоселин падало при каждой неудаче.