Подъехали Владимир Андреевич и Дмитрий.
— Князь Андрей! Давай разграбим этот проклятый город, чтобы не повадно было его жителям бросаться с ножами на князей, — предложил Дмитрий.
— Не следует этого делать, Дмитрий, — возразил полоцкий князь. — Иначе мы потеряем доверие остальных русских, населяющих Великое княжество Литовское, а без этого доверия невозможна наша победа. Я догадываюсь, кто послал этого человека.
— Кто же? — С любопытством в голосе спросил Владимир Андреевич.
— Позволь, князь, оставить пока что его имя в тайне. Прежде чем назвать его, я должен убедиться в его виновности. Хотя он и мой враг, я не хочу напрасно клеветать на человека. А может, этим человеком с ножом в руке двигали какие-то силы, неподвластные человеку, которые невозможно понять разумом.
Войско опять расположилось на отдых. Шло время, а военачальники ничего не предпринимали. Ратники начали выражать недовольство: добычи нет, провиант кончался, воинов с каждым днем кормили все хуже. Дружинники в поисках корма для лошадей, провианта и добычи начали небольшими отрядами делать набеги на окрестные села. Такие походы часто заканчивались кровавыми стычками с местными жителями, московское войско начало нести первые потери. И уж совсем не на шутку встревожились Владимир Андреевич и Дмитрий волынский, когда не вернулся в Стародуб целый отряд в пятнадцать человек, посланный ими за хлебом. Кроме того, из головы московских князей не выходил таинственный человек, покушавшийся на Андрея Ольгердовича.
Вскоре пришли вести о том, что из Вильно с войском выступил Ягайло. Встреча родных братьев — Андрея и Ягайлы — не предвещала ничего хорошего, хотя Андрей, руководствуясь больше чувствами, чем разумом, и желал ее. Он просил московских воевод двинуть свою рать навстречу великокняжескому войску. Еще раньше полоцкий князь слезно молил их не медлить, а тотчас же после взятия Стародуба двинуть московскую рать на Полоцк. Он уверял, что полочане также сдадут город без боя и присоединятся к московскому войску. Но малочисленность их воинства заставила воздержаться Владимира Андреевича и Дмитрия от такого шага.
В середине января 1380 года московское войско покинуло владения Великого княжества Литовского, так и не вступив в битву с приближавшимся Ягайлом. Вместе с ним в Москву уехал князь брянский и трубачевский Дмитрий Ольгердович с семьей, ближними боярами и воеводами, сдавшими Стародуб и Трубачевск. Дмитрий понимал, что Ягайло не простит ему измены. Московский князь принял Дмитрия Ольгердовича с честью великою и любовью, дал ему город Переславль со всеми его пошлинами.
Когда Ягайло узнал о почетном приеме, оказанном Дмитрием Ивановичем его второму брату-изгнаннику, то лишь произнес:
— Хитер московский князь. Этак он всех князей литовских переманит к себе на службу. Одно радует — их земли остались там, где и были — в Великом княжестве Литовском.
Мамай
Великий эмир Золотой Орды Мамай с утра рассылал гонцов во все концы необъятного ханства, принадлежавшего ему по праву сильнейшего. За этим занятием и застал его начальник дворцовой стражи, вошедший с каким-то человеком. Одежда его была сплошь покрыта пылью, грязью и имела довольно неприглядный вид. Если б он был одет несколько беднее, то вполне сошел бы за бездомного бродягу, но добротность наряда из довольно дорогой материи предполагали в нем человека, проделавшего немалый путь.
— Ты кого привел ко мне, Темир? — Спросил Мамай начальника стражи.
— Гонец из Кафы, — ответил тот.
— Очень хорошо, — обрадовался эмир и обратился к послу. — Какие вести ты принес?
— Первая колонна генуэзской пехоты выступила из Кафы, — ответил гонец.
— Сколько человек в колонне?
— Пять тысяч.
— Что ж, для начала неплохо.
Мамай щедро наградил серебром гонца, принесшего добрую весть, и приказал позвать Тюляка — визиря главного дивана, ведавшего всеми доходами и расходами.
— Тюляк, все ли деньги уплачены Кафе за наемников? — Спросил эмир вошедшего седобородого старца.
— Половина, великий эмир.
— Почему половина?
— Кафа задолжала нам налогами за два года. Что если, великий эмир, мы вычтем долг из платы за генуэзцев? — Предложил визирь.
— Сегодня же вышли в Кафу остальные деньги целиком и полностью. Иначе не сносить тебе головы. — Угрожающе предупредил эмир ревностного хранителя золотоордынской казны. — Долги свои будем собирать после победы над Москвой. А сейчас забудь, что Кафа не платила нам дань два года.
— Великий эмир, еще не выплатил дань Хаджи Тархан. С него тоже прикажешь пока не брать. — Залепетал испуганный Тюляк.
— С Хаджи Тархана бери, с него все равно толку мало. — Презрительно махнул рукой Мамай и тут же добавил. — Сегодня придешь ко мне и доложишь, что караван с платой за наемников отправлен в Кафу.
— Слушаюсь и повинуюсь, господин, — чужим голосом пробормотал дрожащий визирь и вышел исполнять приказание.
Вскоре вслед за Тюляком покинул дворец и Мамай. По пути к нему присоединились три здоровенных стражника, и великий эмир вышел на городскую улицу. Походка Мамая была неторопливой, вероятно, он просто решил прогуляться, вдохнуть свежего весеннего воздуха после многочисленных дел и забот. Около огромного здания медресе эмир увидел изрядную толпу мужчин, закованных в колодки.
— Кто они? Преступники? — Спросил Мамай.
— Не то, чтобы преступники, — замялся идущий рядом стражник. — Это должники. Они не в состоянии уплатить подать, и теперь ждут, пока за них уплатят родственники или друзья.
— А если за них не заплатят?
— Тогда они просто умрут от жажды и голода. Запрещено кормить и поить должников.
— Это не дело, чтобы здоровые мужчины гибли без пользы, — подвел итог беседы Мамай, и тут же распорядился. — Расковать по всему городу должников и направить их в войско. Налоги будут платить кровью.
Стражник бросился исполнять повеление, а Мамай с остальными двумя продолжил путь по многолюдному и разноликому Сараю, кипящему своей жизнью. Побродив по городу, Мамай вернулся во дворец. Там его ожидал посол от правобережной Волжской Болгарии. Завидев великого эмира, посол упал перед ним и терпеливо ожидал своего часа.
— Встань и говори, — разрешил Мамай.
— Господин, ты приказал всем нашим мужчинам выступить в поход. Но кто же будет пахать землю, сеять хлеб? Ведь мы кормим хлебом не только свои семьи, но и твою столицу.
— Не волнуйся, с голоду не подохнешь. Этот урожай хлеба мы будем собирать на Руси. А теперь иди и передай своему правителю, чтобы все его мужчины, эти земляные черви, способные поднять копье или лук, были в моем войске.
Кто же был этот всемогущий Мамай, распоряжавшийся всей жизнью Золотой Орды?
Чтобы ответить на этот вопрос, вернемся немного назад и рассмотрим, что представлял собой Улус Джучи в 14-м веке. Государство это, созданное монголами на землях покоренных народов, поражало своими огромными размерами. Владения потомков Чингисхана, раскинувшиеся в Европе и Азии, включали в себя Крым и Волжскую Болгарию, Среднее и Нижнее Поволжье, Южный Урал, Северный Кавказ, Хорезм, земли в бассейне Сырдарьи и бескрайние степи, лежавшие на север от Сырдарьи и Аральского моря.
Все гигантские государства древности, созданные мечем удачливых полководцев, как правило, существовали недолго. Улус Джучи в этом отношении не составил исключения. В начале 14-го века он распался на два государства — Кок-Орду и Ак-Орду. В Ак-Орду вошли земли в бассейне Южной Сырдарьи, а также территория на северо-восток от Аральского моря. Остальные земли вошли в состав Кок-Орды, которая в русских летописях именуется Золотой Ордой. Этой же Золотой Орде и принадлежало право собирать дань с русских княжеств, покоренных Батыем. И хотя Ак-Орда находилась в вассальной зависимости от Кок-Орды, такое разделение несколько ослабило Улус Джучи. Но основные события, способствовавшие упадку Золотой Орды, развернулись несколько позже.
В 1357 году хан Золотой Орды Джанибек покорил Азербайджан и, оставив управлять им своего старшего сына Бердибека, возвращался в свою столицу на Волге — Сарай Берке. По дороге домой Джанибек захворал и слег. Эмир хана Тоглу-бай, решил, что господин уже не жилец на этом свете и вызвал Бердибека, дабы тот принял верховную власть. Однако, пока Бердибек ехал, дела у отца пошли на поправку. И Бердибек был сильно удивлен, когда увидел своего отца живым и здоровым.