— Ну как, хорошо повеселился? — спросил Хью, когда Джеймс объявил, что ему пора домой.

— Отлично.

— Значит, все в порядке? — не унимался Хью, неестественный в своем чрезмерном оживлении.

— В полном.

— Не теряй связи, старина. — Он хлопнул Джеймса по спине, хотя знал, что тот терпеть этого не может.

Каким облегчением было снова оказаться в машине, нацепить разболтанные очки и покинуть этот наманикюренный уголок сельской местности ради безобразного и родного Джерико! Джеймс чуть не повернул на юг, чтобы объехать Лондон по периметру и бросить взгляд на Осни, но подумал, что бередить воспаленные чувства так же глупо, как трогать больной зуб. Он отправился домой, намереваясь провести целый час в саду, что-нибудь подстригая или выпалывая сорняки. В прошлом это, конечно же, было обязанностью Кейт… Впрочем, Кейт любила ухаживать за садом.

О том, что Леонард пообедал, недвусмысленно повествовали сковорода, вся в застывшем жиру, и сток раковины, забитый остатками консервированных бобов. На столе красовалась грязная тарелка. Кое-как свернутая воскресная газета была в красных кругах от стакана, початая бутылка стояла открытой, а пробка валялась под столом. Казалось, в доме обитает сразу два морально незрелых, безответственных подростка. Наполнив сковороду горячей водой, Джеймс начал пробивать сток. Он думал о том, как же, черт возьми, удается сосуществовать членам других семей и как женский пол выдерживает все это свинство. Неудивительно, что время от времени какая-нибудь домохозяйка приканчивает всех своих близких! За этот каторжный труд по меньшей мере надо платить, вот только мало какой муж зарабатывает достаточно, чтобы окупить жене потраченные нервы! А уж если на шее сидит парочка вроде Джосс и Леонарда…

Дядя был у себя и делал вид, что с головой погружен в кроссворд.

— Неужели трудно убрать за собой, а? — с порога спросил Джеймс.

Леонард начал гудеть себе под нос какой-то мотивчик.

— Где Джосс?

— Шляется. Совсем обнаглела! — ответил Леонард, хватаясь за шанс сменить тему.

— Она не говорила, когда вернется?

— Скажет она, как же!

— Если так пойдет и дальше, Джосс вылетит отсюда в Осни, а ты — в дом престарелых.

— Шутишь? — вздрогнул Леонард.

— И не думал.

— У тебя же доброе сердце!

— Было доброе, но вы по нему слишком нагло топчетесь, — с горечью заметил Джеймс. — За все время ни один ни разу не помог, даже по мелочи. Не надейся, что на ночь я буду поить тебя чаем!

Он вышел, хлопнув дверью. Леонард осторожно расслабился.

— Я и не надеялся, — проворчал он.

К восьми часам (крайний срок по воскресеньям) Джосс домой не вернулась. Не было ее ни в девять часов, ни в десять. Леонард, который упорно дулся на Джеймса, наотрез отказался разделить его первоначальную тревогу и последующий гнев.

— Может, пора звонить в полицию?

— И как ты это подашь? «Чужой ребенок не вернулся ко мне домой»?

— Может, и чужой, но вверенный моим заботам!

— Позвони тому, кто тебе его вверил. — Кейт? Ты с ума сошел!

— Это ее ребенок, не чей-нибудь. Ее треклятое отродье!

В конце концов, измученный усталостью и страхом, Джеймс набрал в кабинете оставленный Кейт номер владельца дома.

— Слушаю! — завопили в трубку, стараясь перекричать звуки оркестра Сэма Донахью.

— Мистер Уинтроп? Можно к телефону Кейт Бейн?

— Ее нет! Где-то ходит!

— А когда вернется?

— Не знаю! Она мне не докладывается!

На другом конце линии положили трубку, и Джеймсу пришлось сделать то же. Он прижался к телефону лбом и несколько минут сидел с закрытыми глазами и сжатыми кулаками. Потом прошел к письменному столу, вырвал из блокнота листок и мрачно стал писать.

«Дверь заперта. Трезвонить бессмысленно. Отправляйся в Осни».

Записку Джеймс вынес на улицу и прилепил в самый центр парадной двери так, чтобы нельзя было не заметить. Вернувшись в дом, он запер дверь, заложил обе задвижки и вдобавок защелкнул тяжелую старомодную цепочку, которой не пользовался лет тридцать.

Джосс, пошатываясь, стояла на тротуаре перед домом. Была половина второго ночи. На вечеринке она выпила слишком много рома с кока-колой и несколько раз душевно затянулась «косяком», который кто-то пустил по кругу. Особого кайфа словить не удалось, зато теперь тошнило и хотелось забраться под одеяло в любимой спальне.

Записка была черным по белому такими крупными буквами, что прочесть можно было и с тротуара. Джеймс даже не затруднился подписать ее, и это немного пугало. Джосс шмыгнула носом и всхлипнула, поспешно отерев глаза рукавом, от которого крепко разило табаком, «травкой» и прочими радостями недавней вечеринки. Темная громада дома казалась крепостью, готовой к любой осаде, да и самый тон записки — суровый, бескомпромиссный — не оставлял надежды на хеппи-энд, поэтому Джосс не решилась бросить камешком даже в окно дяди Леонарда.

Продолжая шмыгать носом, она уселась прямо на тротуар, привалилась спиной к фонарному столбу и попробовала взвесить возможности.

Можно было вернуться на вечеринку, обещавшую гудеть до утра, — в пошлую дыру, где тусовался народ без определенных занятий, как правило, недоучки частных школ Оксфорда. Презирая скромную прослойку, из которой вышли, они из кожи вон лезли, чтобы искоренить в себе всякий намек на условности. Снова влиться в эту дикую толпу без Гарта было страшновато, а Гарт, конечно, уже был на Обсерватори-стрит со своими родителями, смотревшими сквозь пальцы на все, кроме грубости и неряшливости.

Джосс прикинула, не сунуться ли туда, но даже самым либеральным родителям надо быть хотя бы представленной, чтобы будить их в два часа ночи. К тому же Обсерватори-стрит была не просто далеко, а очень-очень далеко от Джерико, если принять во внимание социальный уровень.

В записке стояло «отправляйся в Осни». Эту возможность не хотелось и рассматривать. Чем ехать в Осни, думала Джосс, лучше уж перелезть через ограду в сад, вломиться в сарай и переночевать между газонокосилкой и пирамидой из пластмассовых кресел. Одно дело встречаться с матерью на нейтральной территории, и совсем другое — добровольно ступить на ее территорию, в ее так называемую новую жизнь. Однажды она уже сделала это, чтобы отстали, и будет теперь раскаиваться до скончания века. Нет уж, пропади этот Осни пропадом!

Джосс с трудом поднялась на ноги. Ей было по-настоящему плохо. На вечеринке Гарт… он… словом, сделал попытку. Джосс прекрасно знала, что рано или поздно попытка будет сделана, и ждала этого даже с некоторым нетерпением. В первый момент казалось, что будет приятно, но не было нисколечко, было больно и противно, но она не решилась вырваться. Хорошо хоть, дело не зашло слишком далеко — кто-то сунул нос в комнату и, как говорится, сломал Гарту весь кайф, а потом он был слишком «под балдой» для второй попытки.

Джосс вспомнила любимую подушку и одеяло, отделенные от нее толстыми стенами дома, и ей стало так жалко себя, что слезы градом покатились из глаз. Она потащилась к ограде и встала перед ней, высматривая, за что бы ухватиться. Увы, ограда была дощатая, сделанная навстык, и в ней не было даже вертикальных щелей. Прижав лоб к холодному гладкому дереву, Джосс подумала: «Ну и ладно! Ну и все равно! Останусь тут и буду стоять до утра…»

Внезапно она выпрямилась, пораженная неожиданной идеей. Постояла, поразмыслила. Почему бы и нет? Ничто не мешает хотя бы попробовать.

Покрепче стянув у горла куртку, девочка зашагала прочь от виллы Ричмонд на Кардиган-стрит, к мисс Бачелор.

Глава 10

— Я овсянку не ем…

— Сегодня ты ешь то, что дают! — отрезала мисс Бачелор.

Джосс со вздохом подумала, что в этом доме не имеет никаких прав, а если бы имела, у нее не хватило бы сил на протест, даже насчет ненавистной овсянки. Это серое месиво дожидалось своего часа, как расплата за содеянное.