Духовный настрой, в котором создавалась «Философская логика», склонял к тому, чтобы, опираясь на реализовавшее себя в жизни мышление, видеть в абстракции фундаментального нечто подлинно конкретное, сохраняющееся при всех обстоятельствах. Разумеется, в логике требуется только обрести ясное понимание тех пространств, в которых нам являют себя истина и бытие. Однако в процессе достижения такого понимания оказывают свое влияние и содержательные моменты традиции, выражающие себя в этих пространствах. Книга была написана в сознании того, что распространился недуг неистинности, недуг превратно понятой истины, недуг зла. Я хотел принять твердое и непоколебимое решение, со всей ясностью закрепив свой выбор: либо — либо. Выбор, который означал бы, что я больше не приемлю, а только отвергаю. Но мне хотелось и повысить свою способность проникать, используя понимание, в любую возможность истинного, содержащуюся даже в самом что ни на есть неистинном. Зыбкость всего истинного, сомнительность того истинного, которое пытается подавать себя как общезначимое, само собой разумеющееся; зазнайство обладателей истины — все это нужно было показать так же ясно, как и надежность той основы, которая не поддается объективации напрямую. Упомянем здесь некоторые мотивы из этого произведения.
1. Ситуация философии такова: нет истины в целом, однако истина встречается многообразно в историчном своем обличье. По этой причине сообщество всех людей возможно не благодаря признанию одной — единственной истины, а только благодаря предшествующему коммуникационному пространству. Осознать это посредствующее пространство и открыть, насколько это возможно, доступ в него, а сверх того — высветить смысл, обеспечивающий его экзистенциальную надежность — таковы задачи философской логики. Она изучает, с одной стороны, условия для реализации беспредпосылочной воли к коммуникации, а с другой стороны — формы нарушения коммуникации, ее смысл и последствия.
2. Коммуникация требует от разума самосознания, то есть знания о тех формах и методах, в которых совершается мышление, требует общей ориентации в ремесле мышления — вплоть до ясного осознания первоначал. В той мере, в какой разуму удается это самосознание, мысль обретает власть над самой собой: тот, кто мыслит философски, становится господином над своими мыслями — вместо того, чтобы бессознательно оставаться привязанным к привычным путям и формам мышления.
3. Чтобы проникнуть к самым первоначалам, мышление должно обрести совершенство и завершенность, что представляется невозможным. Мы мыслим предметно, мышление остается «во плоти» предметов, на которые оно интенционально направлено. Однако задача основной операции философствования во все времена заключалась в трансцендировании, в выходе за пределы сферы только предметного — туда, откуда проистекают и само предметное, и мышление, интенционально направленное на это предметное. То, что не есть ни предмет (объект), ни мыслительный акт (субъект), а соединяет в себе и то и другое, я именую «всеобъемлющим». Оно сказывает себя не через объект сам по себе, не через субъект сам по себе, а через то и другое в одном — как то, что трансцендентно и сознанию, и бытию.
Такова основная мысль. Ее трудно провести, но она только и проясняет философствование, да, собственно говоря, только и делает его возможным. Зато, постигнутая однажды в своей небывалой простоте, эта мысль оказывается предельно самоочевидной.
С разворачиванием этой философской мысли в философской логике происходит не обретение какой‑то научной, обязывающей и принуждающей ключевой позиции, но обретение идеи широчайшего пространства для содержаний — пространства, еще не связываемого с каким‑то определенным истинностным содержанием. Это — попытка обрести посредствующее пространство коммуникации в наиболее охватывающих формах, какие только можно помыслить.
4. Если парадоксальность философствования заключается в том, что оно все‑таки не имеет в предметном никакого предмета, что же тогда еще является философским мышлением? Если мы назовем предметное мышление рациональным, то мышление, поддерживающееся предметного как канвы, но выходящее за пределы предметного, само уже больше не является рациональным, хотя и связано на каждом шагу с рациональными актами.
То, что такое мышление имеет основу в самом себе— ибо оно есть первопричина и первоначало всех вещей, — может быть постигнуто только самим этим мышлением. То, что оно необходимо, может быть постигнуто на рациональном пути при выходе на границу рациональности. Поэтому философская логика поначалу должна указывать на кажущуюся замкнутость рационального в себе, как о том известно с давних пор, демонстрируя его формальные принципы (закон противоречия, закон исключенного третьего, закон достаточного основания, закон недопустимости тавтологий и кругов). Затем она, приходя к сознанию, затрагивающему существенные для философии вопросы, проявляет интерес к тем неразрешимым проблемам, которые возникают в пределах самого рационального; к возможности неизбежного краха рациональности, замкнувшейся в себе, когда она основывается только на себе самой, абсолютизирует себя, приходя в соприкосновение с бесконечностью. Философская логика должна показать, как недостаточность рационального для постижения основных философских вопросов приводит к развитию мышления, выступающего против принципов рационального, которое движется, впадая в противоречия, тавтологии, круги, но не для того, чтобы нарушать эти принципы произвольно, как угодно — нет, оно исходит из некоего иного порядка, вполне просматриваемого методологически.
В столь антилогических и алогичных формах общая сообщаемость осуществляется не так, как в формах научных. Философское содержание, желающее сообщить себя в таких операциях, должно быть ориентировано на того, кто сделает шаг навстречу. Если научное знание реализует себя в формах рациональности, доступных созерцанию каждого, то реализация философских идей происходит только через историчную действительность и возможность экзистенции «другого». Предложения и последовательности предложений, которые для одного человека всегда будут оставаться лишь пустой «беспредметной» болтовней, для другого человека станут посредствующим воплощением глубочайшей истины.
Философская логика может сделать все осознанным, не принуждая насильственно признавать его. Она лишь открывает в этой области возможности, которые могут оказаться исполненными смысла или бессмысленными.
5. Благодаря философскому мышлению происходит прорыв сквозь рациональность, желающую утвердить себя как абсолютную, но происходит он с помощью рациональных средств. Достигается выход за пределы рассудка, но — не теряя рассудка. Обретенное таким образом посредствующее пространство мышления называется — также в отличие от рассудка — разумом.
Этот прорыв не должен привести к новой вовлеченности в какое‑то предметное образование, которое — как, например, насильственный круг кругов — снова замыкало бы в себе то знание, которое в полной мере может быть постигнуто только как невовлеченное и незахваченное. Чистота метафизики — при отбрасывании всего якобы вовлеченного в него познавания объектов — методологически возможна. Она может двигаться поистине экзистенциально.
Работа над решением таких задач дает удивительные результаты. Тебя охватывает сила вещей, которые в то же время в предметном смысле исчезают. В таком формальном постижении уже происходит обретение покоя и открытости, необходимых для чистой встречи с бытием, которое обращается к нам во всех способах бытия всеобъемлющего.
Для разработки «Философской логики» я набросал себе следующую схему:
—