Даже теперь, подумал Фрай, в стиле Бенни никогда не объявлять о своих планах. Он просто делает то, что считает нужным, а потом сообщает, если захочет. Два года провел во Вьетнаме, а как редко он рассказывает об этом. Он рассказал о том, как повстречал Ли, влюбился в нее и женился — в Сайгоне. Он рассказывал о некоторых своих вылазках, об одном вьетнамском друге, который спускался в туннель, когда никто больше не смел. Он рассказывал о пьянстве и наркотиках, о сумасбродах и киллерах. Но сам Беннет в этих рассказах почему-то всегда оставался на заднем плане. Многое он хранил глубоко внутри себя как очень личное и сокровенное.

Фрай опять посмотрел на косметичку.

— Как она здесь очутилась? Она была в гримуборной Ли!

— Не твое дело как, — огрызнулся Беннет.

Фрай проследил за быстрым обменом взглядами, тревожной и выразительной беседой глаз, в которой принимали участие все, кроме него. Ким принесла ему чашку чаю, которую наливала с понимающей полуулыбкой. Фрай откинулся на мягкую кушетку. Ну и хрен с ними, плевать, подумал он, просто это косметичка, которая умеет перемещается сама собой.

— Кто-то оставил на ее туалетном столике три бутылки шампанского. И написал слово «бан» на зеркале — ее губной помадой. И еще было написано «ты проиграл». «Бан» по-вьетнамски что-нибудь означает?

Беннет поднял взгляд, внутри него происходила некая мрачная церемония.

— Полицейские мне ничего не сказали про шампанское.

— Может, они подумали, что оно стояло там раньше. А его не было. Я заходил к ней прямо перед концертом.

— Чак, пойдем со мной. Имею удовольствие у тебя кое-что спросить.

Беннет пригласил его пройти в спальню. Фрай последовал за ним по коридору, вновь ощущая великое неприсутствие Ли. Все словно говорило о том, что ее нет. Беннет достал из-под кровати сигарный ящик и протянул его Фраю. Ящик, обернутый слоем влагостойкой бумаги, был легок. Голос Беннета звучал глухо:

— Я хочу, чтобы ты взял это и спрятал куда-нибудь подальше, Чак. Так далеко с глаз долой, насколько это возможно, вот что я имею в виду. Всего на день-два. Вот и все.

— А что в нем?

Беннет приложил палец к губам и покачал головой.

— Неважно. Не открывай его. Не трогай его, ничего с ним не делай, просто спрячь и забудь о нем.

— Но почему я?

— Потому что ты мой брат. — Беннет положил сильную ладонь на запястье Фрая. — Я могу тебе доверять, Чак. А сейчас я сомневаюсь, что могу сказать такое о многих.

— Конечно, Бенни, я спрячу.

— Чак, я хочу попросить тебя сделать для меня еще одну вещь. Это важно. Будь завтра в восемь утра на острове. Залей полный бак бензина и не опаздывай. Сможешь?

Фрай кивнул, испытывая гордость избранного.

— Что ты обо всем этом думаешь? Кто похитил Ли? Зачем?

Беннет долго смотрел вниз, словно что-то искал на ковре.

— Не знаю.

— И нет никаких мыслей?..

— Черт возьми, я же сказал: нет!

— Ты не знаешь, кто бы мог?..

— Это что, интервью?

— Значит, у тебя вообще нет никаких соображений?

— Мы самая богатая семья в нашем округе. Поразмысли над этим, Чак.

— А может, это из-за ее концертов? Она пела политические песни. А здесь не церемонятся.

Беннет помедлил, затем развернулся к двери.

— Она для этих людей героиня. Он готовы умереть за нее. Но ты знаешь, как бывает — стараешься помочь кому-нибудь, а кто-то другой думает, что ты гоняешься за их задницей. А теперь выходи через черный ход, Чак. Не хочу, чтобы кто-то видел тебя с этой штуковиной. Даже те люди, что сидят в моей гостиной.

Фрай прошел по коридору, вновь бросив взгляд на грамоты и награды, развешанные на стене. Они вошли в маленькую хозяйственную комнату, и Беннет отворил дверь.

Фрай вышел на крыльцо.

— Я буду завтра в восемь с полным баком бензина. Ответь на один вопрос, Бенни. Что такое «бан»?

Беннет повернулся к двери.

— Это на вьетнамском. Это значит «друг». А ты уверен, что шампанского не было, когда ты зашел туда в первый раз?

— Уверен.

Глава 3

Он не мог спать. Не мог спокойно сидеть. Не мог сосредоточиться. Всякий раз, когда от ветра начинали постукивать ставни, его сердце взлетало и воспаряло как птица. Ему слышались звуки. Он мерил шагами дом-пещеру, вновь и вновь видя воочию, как Ли стаскивают со сцены, вновь вновь слыша ее последний крик сквозь вопли толпы в «Азиатском ветре».

Он постоянно звонил на остров Фрай, чтобы поговорить с родителями, но обе линии были все время заняты. Почти в четыре утра наконец пробился. Эдисон велел ему быть на островке в восемь, потом передал трубку матери. Фрай чувствовал, как Хайла изо всех сил старается придать голосу непоколебимый оптимизм.

— Я почему-то знаю, что с ней все будет в порядке, — уверенно произнесла Хайла. — Знаю, и все. Молись, Чак. Помогает.

— А я вот собрался утром приехать к вам, — сказал Фрай.

Хайла растерялась.

— О, Чак, как это здорово.

— Мы вернем ее, мама. Я тоже знаю.

Он взвесил на руке сигарный ящик, потряс его, поднес к уху, словно то был рождественский подарок, и поставил на место. Внутри что-то твердое. Весит около фунта. Живое, растительное, минеральное?

Ни на минуту не забывая о запрете Беннета, Фрай все же стал открывать ящик, слой за слоем снимая серебристую, липнущую к пальцам, водонепроницаемую бумагу. Он поднял крышку, заглянул внутрь, затем вытряхнул содержимое: видеокассету в черном футляре, перемотанную на начало.

Фрай вставил кассету в магнитофон, приглушил звук и начал смотреть. Плохие цвета, камера дергалась во время съемки. Затем возник Нгуен Хай, молодой лидер вьетнамской диаспоры, одиноко сидящий… в ресторане?

Вот Хай посмотрел на часы. Сделал глоток чаю из чашки. Через пятнадцать секунд появился какой-то человек в футболке и саржевых брюках, с кожаным дипломатом в руке и в темных очках. Он был довольно высок, с развитой мускулатурой, с хватким взглядом — когда снимал очки. Незнакомец носил рыжие усы — тяжелые, опущенные вниз. Пожав друг другу руку, они сели и начали тихонько беседовать. Нгуен принял у незнакомца дипломат. Опять разговаривают. Рыжеусый удаляется. Хай закуривает сигарету, ждет полминуты, затем кладет дипломат перед собой, открывает крышку и демонстрирует на камеру аккуратные пачки двадцатидолларовых купюр. Потом Хай улыбнулся, закрыл дипломат и ушел.

Изображение исчезает, затем опять появляется Нгуен — или, во всяком случае, кто-то очень похожий на него. Этот человек пока находится далеко от камеры, он стоит под деревом у гуманитарного корпуса в университетском городке. Съемка, должно быть, велась ранним утром. Студентов не видно. Нгуена снимали сверху, из административного здания или, может, с пятого этажа особняка, в котором находится германский факультет.

Фрай сразу узнал это место, потому что когда-то был исключен из этого самого университета.

Хай курит и ждет. Вскоре подходит Рыжеусый. На этот раз на нем пиджак, галстук и профессорские очки. Но его безошибочно можно узнать по волосам и стройной спортивной осанке. Дипломат выглядит точно так же, как в первый раз. Они беседуют. Рыжеусый уходит. И опять Нгуен ждет, потом идет на камеру, останавливается под ней на тротуаре и с улыбкой открывает дипломат.

Опять деньги.

Это больше, чем мое недельное жалованье, с усмешкой подумал Фрай.

Он прокрутил пленку на начало следующего фрагмента с участием Нгуена. На сей раз видеопленка запечатлела неподвижные кадры уголка городской площади на Южной Набережной, рядом с каруселью. Нгуен один сидит на скамейке. Рыжеусый появляется с дипломатом и удаляется без оного. На сей раз Хай не демонстрирует свою добычу, он просто смотрит в камеру без всякой улыбки, затем берет дипломат и уходит.

И это был гранд-финал.

Любопытная тема, право. Единственное, что смог понять Фрай — это если ты что-то получаешь, то непременно должен что-то отдать взамен. Особенно если ты получаешь набитый деньгами чемодан.