— Мелочи? — бронзовое лицо Джонсона обрело меланхоличное выражение. — В сущности все в жизни — мелочи. Кроме конечной цели, которую мы сами себе выдумываем. У вас есть такая цель, Тим?

— Конечная цель — достойно встретить смерть. А она, простите, придумана не нами.

— Мило. Очень мило… Но не будем терзать себя безысходными мыслями. Пока я есть, смерти нет, когда приходит смерть, нет меня. Не помните, кто это сказал?

— Кто-то из бессмертных, но грош цена их бодряческим сентенциям.

— Вы экзистенциалист?

— Я против всяких «измов». За одним-единственным исключением.

— И это…

— Буддизм.

— Ах, да! Как это я сразу не сообразил. Четыре благородные истины вполне укладываются в ваше миросозерцание. Книги, путешествия, ночевки в монастырях, дружба с далай-ламой…

— Вы и впрямь знаете все мои книги?

— Наивный вы человек! Индустрия кино ворочает миллиардами долларов. Мы очень осмотрительно подходим к каждому кандидату на самую проходную роль. Тем более, когда встает вопрос о сценаристе. Да, я собрал на вас пухлое досье, хоть это и вызвало у вас определенные подозрения. И я совершенно обдуманно заговорил с вами по-английски, чтобы понять, насколько быстро вы адаптируетесь в нашей среде.

— Едва ли я смогу написать сценарий по-английски.

— И не надо! — Джонсон в шутливом испуге замахал руками. — Не делайте этого, ради Бога. Как будто мы не найдем подходящего переводчика… Ту же Нину де Буа, что столь блестяще перевела «Абсолют». Помните Нину?

— Еще бы! — оживился Ратмир. — Очаровательная женщина.

— Чуть не забыл! — Джонсон распахнул чемоданчик и вынул коробку, блиставшую черной с золотом этикеткой старого скотча. — Вам от нее привет и подарок… Вы действительно любите виски?

— Спасибо, — Борцов был тронут и обрадован: чем оживленнее развивалась беседа, тем меньше оставалось поводов для сомнений. Они совершенно истаяли, когда Джонсон упомянул Нину Буа. — Люблю, а этот в особенности… В тропиках можно пить только виски. Кондиционер, виски и холодная кока-кола — с ними комфортно даже в аду. — Он незаметно увлекся и принялся непринужденно болтать о былых похождениях.

Джонсон слушал внимательно, не упуская даже самой ничтожной подробности.

— Не забудьте вставить панегирик кока-коле в ваш сценарий. Мы сдерем с них за скрытую рекламу, — вклинился он в короткую паузу. — И долго вы пробыли во Вьетнаме?

— В общей сложности порядочно.

— Меня тоже малость поджарило на этом огне. Жаль, что мы оказались по разные стороны баррикад.

— Вы воевали?

— В принципе да, хотя ни разу не выстрелил во вьетконговца.

— Моим орудием была авторучка.

— Рейд по тропе Хо Ши Мина, Долина Кувшинов в Лаосе, вертолетная атака в плавнях Меконга… Надо там быть, чтоб понять, чего оно стоит.

— Вы и репортажи читали?

— Бюро вырезок и книжные дилеры присылают нам всю печатную продукцию, где упомянуто ваше имя… Читать, конечно, не обязательно. Достаточно беглого просмотра. Но я, признаюсь, читал. И книги, и очерки в центральных газетах, где вы воспевали стойкость и мужество вьетов, противостоящих агрессии американского империализма.

— А также сайгонского марионеточного режима, а затем и китайского гегемонизма, — тон в тон добавил Борцов.

— И не раскаиваетесь теперь, когда многое выглядит в ином свете?

— Многое, но не все. Ни тогда, ни теперь я не воспринимал мир в черно-белых тонах и не запятнал себя ложью. Умолчание — это другая статья — было. И официальная риторика, пусть в гомеопатических дозах, тоже была. Куда от нее денешься? «Мы жили тогда на планете иной»… Так, кажется, у Георгия Иванова. В чем же раскаиваться? Жил, но не умер?.. Во Вьетнаме для этого было самое подходящее место. Бегая в туалет, надевали каски. А кассетное бомбометание? От улиц в Виньлине остались только полосы пепла. Как и все там, я жил глубоко под землей. Да, это была не моя война. И я не взял автомат, хотя мне предлагали. И нырял в болотную жижу, когда ваш вертолет, расчесывая тростник лопастями, палил сразу из двух пулеметов. В чем я должен раскаиваться? Из первых рук я знал о стратегическом плане вьетнамского руководства: сначала Юг, потом Лаос и Кампучия, а после — Таиланд и Бирма. Сказал ли я хоть слово в поддержку? Что же до симпатий к вьетнамцам, они были искренни. Мы ели из одного котла и в любой момент могли подорваться на одной и той же мине, что, впрочем, не мешало охранникам регулярно обыскивать мой чемодан и калечить транзистор. Вдруг я чего-то не то слушаю? Ничего, мы, россияне, привыкли ко всему. Молчали здесь, смолчим и там. Сопротивляться? Сопротивлялся, подчас отчаянно, но не переступая последней черты.

— Перед дыбой? Кажется, так называлось в старину?

— Черт его знает… На дыбу, может, и пошел, если бы сразу, так сказать, экспрессом, минуя ГУЛАГ. Ну, не готов к этой мерзости, не хочу и не могу… Вам понятно?

— Чего ж тут не понять?.. А сами вы понимали, что живете в фашистской стране? И писали, тем не менее, пламенные антифашистские книги? И до крови дрались за них?.. Простите, Тим, но где логика?

— Не все так однозначно, как вам кажется издалека. Была логика, потому что была надежда. Всего не расскажешь, не объяснишь. Не начинать же с Двадцатого съезда? Это все самому надо пережить. Никогда не забуду, как полетел из окна комитета комсомола портрет генералиссимуса… Давайте лучше распечатаем сей изумительный штоф? — Ратмир махнул рукой и потянулся за коробкой.

— Не стоит. Я, признаться, с некоторого времени не пью.

— Тогда кофе? Чай?

— Лучше чай, но немного погодя. Не возражаете? Хочется обстоятельно поговорить.

— Извините. Я вас совсем заболтал. Меня куда-то не туда повело. Вы, наверное, торопитесь?

— Напротив. Никуда не спешу. Мне интересно говорить с вами на самые разные темы. Впрочем, вы правы. Лучше сразу покончить с формальностями, чтобы вам не подумалось вдруг, будто от нашей вполне непринужденной болтовни зависит конечный результат. Я понимаю и одобряю вашу позицию. Лично для меня все давно ясно, и я готов подписать контракт. — Джонсон вновь раскрыл чемоданчик из крокодиловой кожи и выложил на стол пластиковый пакет. — Ознакомьтесь внимательно с каждым пунктом. На всякий случай здесь приложен русский перевод. За идентичность ручаюсь.

Мимолетно глянув на золотую монограмму, вдавленную в овальные пупырышки в бозе почившего аллигатора, Ратмир пролистал контракт. В нем было семьдесят четыре параграфа. Но вдуматься в них не хватало терпения. Ошеломила общая сумма $ 2 000 000. О сроках ли было задумываться? О процентах и обязательствах?

Джонсон оказался абсолютно прав, обмолвившись насчет мелочей. Руки чесались немедленно изобразить небрежную подпись. Не деньги, как таковые, манили — неслыханные! сумасшедшие! — адским соблазном, но возможности, скрытые в них. Казалось, что можно перевернуть горы. И билось сердце в суеверной надежде, что еще не все кончено, и Ника жива…

— Читайте внимательно. Наши законы — не чета российским, — . вновь предупредил Джонсон. — Нарушение условий чревато штрафами и неустойкой. Никаких средств не хватит. Прошу отнестись с максимальной серьезностью. Ну, не стану вам мешать. — Неуловимым движением тренированного атлета он легко отделился от кресла. — Позвольте полюбоваться вашими трофеями?

Истинную цену поделкам, изготовленным на потребу непритязательных туристов, можно было определить с первого взгляда. Но собранные вместе, они производили определенное впечатление, эти африканские, индийские, ланкийские, мексиканские маски, календарный круг ацтеков, чучело крокодила, примитивное оружие.

Непритязательные копии на папирусе — самое большее двадцать баксов за штуку — привлекли внимание Джонсона, прежде всего, своими сюжетами: крылатая волшебница Исида, обнаженная, усыпанная звездами Нут и длинный свиток из «Книги Мертвых», увековечивший первую в истории сцену загробного суда. Собакоголовый Анубис взвешивает сердца. Тот записывает грехи, зеленый Осирис готовится вынести приговор. И жуткая посмертная дрожь сотрясает обреченную душу… Да, сюжеты определенно свидетельствовали о целенаправленном выборе. Сколь много способны поведать вещи: шкура леопарада, пробитая, судя по зияющим дырам, копьем, тыква-горлянка из арсенала заклинателя змей, кожа сетчатого питона. Такое нынче навряд ли отыщешь в туристической лавчонке. Не те времена. Да и через таможню провезти надо уметь. Сразу видна разница между бездушной копией и подлинником, хранящим свою тайную ману.[43]