— Предпочитаю доску и мел, — улыбнулся Эрик. — Числа правят миром, как учил Пифагор. Математика — вот истинная реальность; остальное — наваждение, бред… Кстати, что представляет собой твой «черный ящик»? Надеюсь, это не безумный секрет?
— Безумный, — кивнул Хейджберн. — Ты попал в самую точку. Но от тебя у меня нет тайн. Это человеческий мозг, Эрик.
— Мозг! — невольно вскрикнул Эрик и, покачав головой, повторил: — Мозг… Электромагнитные волны мозга… Ничего у вас не получится, — протянув тяжелую паузу, бросил с блуждающей улыбкой. Собачий бред.
— Ты так считаешь?.. Но почему?
— Помнишь теорему Курта Геделя?
— Теорему неполноты?.. Весьма смутно.
— Суть ее проста и беспощадна. Нельзя получить всех сведений о системе, если задаваться вопросами о ней на ее собственном языке. Отсюда следует, что нужен метаязык более высокого уровня. Вам такая задача не по зубам.
— Что ты можешь знать о нас, мальчик из Окленда? О наших возможностях?.. Ты смотришь на мир из-за частокола тензоров и интегралов, но математика — это только модель. Натюрморт в абстрактной манере. Поедем со мной и ты получишь такой полигон для своих формул, что небу станет жарко? Давай попробуем, Эрик, хотя бы из любопытства. Неужели тебе не интересно?
— Нет. И хочешь знать, почему? Я не верю, что барон Мюнхаузен мог вытащить себя за волосы из болота. Да еще вместе с кобылой!
Авентира двенадцатая
Москва, Россия
— Hello. Is this mister Bortsov’s residence?[41]
Звонок Джонсона застал Борцова врасплох. Он никак не ожидал, что рекогносцировочные авансы мошенника из «Зенита» обернутся явью. И так скоро! Сразу же возникла проблема, где принять американца. Квартира пребывала в перманентном запустении. Еще менее способствовала первому контакту благоухающая помойка под окнами.
Джонсон говорил по-английски, что вынуждало Ратмира тянуть долгие паузы: сказывалось отсутствие практики. После конгресса в Гааге минуло три года, а короткие поездки в Китай и Корею — не в счет. Подбирая подходящие случаю словесные блоки, Ратмир лихорадочно соображал, как выйти из положения.
В довершение прочих бед вспомнились тараканы, с прошлой зимы наводнившие дом. Впрочем, с ними вроде бы удалось совладать. Пусгь на время, но опрыскивание сделало им укорот. Счастье еще, что в шкафчике, вмонтированном в стену туалета, нашелся баллончик с «киллером». Запасы Ники!.. Хлопот было порядочно. Попугая и горшки с чампой пришлось переселить на неделю к соседям, а самому убраться из Москвы на заброшенную холодную дачу.
Погрузившись в невеселые думы, Борцов отвлекся и пропустил то ли вопрос, то ли конкретное пожелание американца, который, видимо, ожидая ответа, надолго умолк. Переспросить или отделаться междометием показалось неудобно.
— Well, — пробормотал он и, словно кидаясь с обрыва, выпалил: — I weit You! Do You now my address?[42]
Адрес Джонсон знал и пообещал приехать в течение часа.
Ратмир заикнулся было насчет кода, но вовремя вспомнил, что пульт — в который раз! — был взломан и выпотрошен подчистую.
«Пусть увидит все, как есть, — с какой-то мстительной радостью подумал он, вешая трубку. — Ему еще крупно повезет, если работает лифт».
Перед мысленным взором до отвращения ярко возникла загаженная кабина с прожженными кнопками и процарапанными на стенах непотребными надписями. В последние дни к ним, словно предвосхитив визит, добавились и характерные английские выражения, любовно выписанные красным фломастером.
Пророческий век Водолея ухитрился и тут намекнуть о себе разнузданной сексомагией.
Повторилась привычная последовательность метаний: электробритва, веник, газеты на полу, книги на диванах и креслах, переполненные пепельницы, пустыр сигаретные пачки.
Джонсон появился, как обещал, по истечении часа. Рослый, поджарый, с темным загаром, выгодно оттенявшим тусклое серебро волос, он производил впечатление сильного и уверенного в себе человека. К тайному облегчению Борцова, сразу же заговорил по-русски, с характерным акцентом, но очень правильными короткими фразами.
— Судя по вашему портрету в книге, вы превосходно сохранились, Ратмир Александрович. Время, притом трудное время, к вам явно благоволит.
— Вы превосходно владеете русским, мистер Джонсон.
— По образованию я русский и, как всякий русист, люблю Россию. Это не комплимент, Ратмир Александрович. Скорее констатация профессиональной болезни. Признаюсь, что я намеренно заговорил с вами по-английски… У вас отчетливая и ясная речь. Небольшие нелады с грамматикой, но это легко поправимо. Месяц-другой в языковой среде, и вы заговорите, как Джефферсон. Насколько я знаю, вы бывали в его доме? В Монтебелло?
— Вы хорошо осведомлены, — сдержанно ответил Борцов. Манера американца не то чтобы покоробила, но заставила внутренне подобраться. За его словами проглядывала четко выстроенная система. Не только вопросы, но и утверждения, подозрительно напоминали тест.
— Я бы солгал вам, не сознавшись, что знаю о вас достаточно много, — почувствовав настроение хозяина, Джонсон поспешил раскрыть карты. — Вы были в Америке, кажется, шесть раз, включая Гавайи?
— Семь, мистер Джонсон. Первый раз я увидел статую Свободы с борта контейнеровоза и водным путем проследовал до Балтимора.
— Любопытно. Я не знал о вашем первом визите, поскольку о нем не оповестили газеты, зато в дальнейшем вы не могли пожаловаться на невнимание прессы. Вырезки с вашими фотографиями составили целое досье.
— Досье, мистер Джонсон?
— Зовите меня просто Питер, Ратмир Александрович, а я, если позволите, стану называть вас Ратмир. Идет?
— Можно Тим.
— Отлично! Тим и Пит. Подходящее название для мультфильма… Между прочим, Ратмир — это из «Руслана и Людмилы»?
— В честь деда по матери, но не исключено.
— Понимаю, что вас, как в недалеком прошлом советского человека, насторожило слово «досье». Спешу объясниться. Мы — я имею в виду нашу кинокомпанию — заинтересовались вашим творчеством сразу после появления американского издания «Абсолюта». Подумывали о запуске фильма, но опцион перехватила другая фирма… Кажется, дело не сладилось?
— Не по моей вине.
— Понимаю, такое сплошь и рядом случается на кинорынке.
— Именно это и отбило у меня охоту к экранизациям.
— Один ваш фильм я видел. Он не столь плох и с успехом прошел на Бродвее. Однако ваше замечание обескураживает. Я как раз хотел предложить вам ввязаться в очередную мясорубку.
Ратмир сделал удивленное лицо. Упоминание о досье действительно настроило его на вполне определенную волну. И опять же совпадение, которое никак не могло пройти мимо: Петр Иванович и Питер Джонсон — Петр, Иванов сын. Он решил, что не станет упоминать о своей встрече с гендиректором «Зенита». В неопределенной ситуации лучше всего выжидать. Тем более, что американец упомянул о досье намеренно. Это был вызов, а не случайная оговорка наивного простака. Но зачем? С какой целью?
— Вы слушаете меня, Тим Александрович?.. Простите, прорто Тим? — Джонсон с добродушной ухмылкой заглянул в отрешенное лицо собеседника. — Помните Наполеона? «Сначала ввяжемся, в там будет видно».
— Простите, задумался… Так куда вы хотите ввязаться?
— В производство потрясающей суперленты по мотивам вашего произведения. Последнего, смею заметить. К «Абсолюту» мы, возможно, вернемся как-нибудь потом.
— Вы хотите получить право экранизации?
— И вас в качестве сценариста.
— Почему бы нет?
— Вот именно, почему? Во-первых, будет меньше вранья, во-вторых, вы получите значительно более высокий гонорар. Когда обе стороны в выигрыше, то о мелочах не спорят. Верно, Тим?
— Смотря какие мелочи, Пит, — принужденно рассмеялся Борцов.
— Отлично! Значит, в главном согласие достигнуто?
— Выходит, так, — уклончиво ответил писатель, решив, что под «мелочами» подразумеваются деликатные моменты вознаграждения: аванс, проценты и все такое. Он готов был загодя принять любые условия и не выносил торга, однако готовил себя сыграть роль искушенного метра.