— Могло ли быть иначе? — он широко улыбнулся, почувствовав, что лед начинает постепенно таять. — У вас, конечно, найдется толковый парень?

Она слегка повела белесой бровью.

Оба они понимали, что по соображениям секретности бремя гида возложить не на кого: вопросы, которые могли возникнуть у президента «Эпсилона», выходили за рамки компетенции персонала. Кроме Марты, никто в этом здании не имел полного допуска. Следовательно, сопровождать его, хочет она того или нет, придется именно ей, и никому другому.

— Черт вас возьми, Питер! — почти дружески выругалась она. — Вечно вы подворачиваетесь под руку, у меня уйма работы!

— Черт вас возьми, Марта! — ответил он ей в тон. — Вечно вы заняты, когда мне — в кои-то веки! — нужна ваша помощь.

— Предупредить заранее не догадались?

— Дорого бы я дал, если бы меня предупреждали заранее, а то выдергивают, как рыбку из воды.

— Хороша рыбка! Да вы бульдог с мертвой хваткой… Ладно, пойдемте. Только снимите часы, если не хотите их выбросйть. — Она резко поднялась и, не повернув головы, направилась к двери.

— Сильное магнитное поле? — Джонсон послушно отстегнул платиновый, с золотыми винтиками браслет. Он выложил за «Картье» четыре тысячи долларов и дорожил своим астрономически точным хронометром. — Представьте себе, что я несмысленыш, которому нужно все разжевать, начиная с самых азов, — он догнал ее по пути к лифту. — Вроде тупого студента.

— Таких не держу.

«Лектор она блистательный, этого не отнимешь, — подумал Джонсон, — но и стерва, каких поискать».

Они спустились на семь этажей ниже цоколя. Здесь, на глубине в сто двадцать футов, размещался бункер, экранированный от посторонних излучений листами свинца.

Охранник в синей фуражке притронулся к козырьку и помог открыть тяжеленную дверь гардеробной.

— Пожалуй, это вам подойдет, — кивнула Марта, приоткрыв первый попавшийся пенал.

Джонсон натянул пластиковые тапочки и облачился в зеленый халат. Как ни странно, пришлось впору.

Аппаратная, куда они поднялись по винтовой лестнице, напомнила ему пункт космической связи в Хьюстоне: те же ряды терминалов, электронные блоки, компьютерные шкафы. Судя по вращающимся катушкам, запись шла в непрерывном режиме. Подрагивали плазменные огоньки сигнальных лампочек, бдительная автоматика подводила стрелки приборов к режимной черте.

Марта села за пульт и один за другим включила несколько полыхнувших небесной синью экранов. Ми-красных, желтых и зеленых точек молниеносно сгруппировались в пятна различной насыщенности, словно звездные миры, охваченные спиралью туманностей.

— Похоже на цветомузыку, — проронил Джонсон. Он впервые увидел живой мозг в неуемном броуновском коловращении точек.

Неуловимо изменялись расплывчатые контуры пятен. То расширяясь, то суживаясь, они беспрерывно меняли свою астральную цветность, откликаясь на мерцание каждой клеточки, наполненной необоримой жизненной силой. Полным откровением явился тот очевидный факт, что мысль — идеальная мысль! — оказалась сопричастной с этим зримым движением, с его очевидной механикой.

«Непостижимо!»

— Это… живой человек? — шепотом спросил Джонсон. Он был восхищен; восхищен и подавлен.

— Люди, — не повернув головы, бросила Марта. — Живые люди, — добавила, переместив изображение на дисплей, занимавший добрую четверть стены. Мозаичная, расчерченная на квадраты панорама обрела большую наглядность и, вместе с тем, грубость организованной материи.

— Сейчас у нас под наблюдением находятся семь человек: четверо практически здоровых и трое больных, — объяснила она, передвигая световую стрелку. — Это мужчина тридцати семи лет, белый, с детства страдает эпилепсией. Видите очаг возбуждения? — стрелка очертила красное пятнышко. — Даже сейчас, в состоянии ремиссии, температура остается повышенной.

— Пылает огнем, — поддакнул Джонсон. — Красный сигнал.

— Компьютерные цвета условны. Температурные переходы «горячо-тело-холодно» закодированы спектром «красный-желтый-синий». Их можно варьировать, как угодно. — Марта пробежалась по клавишам пульта, и картина поменяла цвета. Воспаленный очаг окрасился студеной голубизной полярного неба.

— Понятно… А зеленое?

— Возникает при наложении синего и желтого. Вы никогда не рисовали цветными карандашами?

— Разве что в раннем детстве… Послушайте, Марта, они у вас так и живут с электродами в голове?

— Вы действительно ничего не смыслите, Питер, или просто валяете дурака?

— Я же чистый гуманитарий! — взмолился он. — Будьте уж настолько любезны… Что-то читал про золотые проволочки, вживленные в мозг: центр наслаждения, центр страдания и все такое. Энцефалографию, правда, видел в действии: альфа-волны, бета-волны. Похоже на электрокардиограмму и на детектор лжи. Немного знаю про левое и правое полушария. Вот, пожалуй, и все.

— Тогда не лучше ли нам ограничиться вопросами и ответами? Вы, кажется, прошлись насчет золотых проволочек. Метод электродов действительно подвинул нас на качественно новую ступень познания. Но, во-первых, центры эмоций оказались не столь строго локализованы, как это виделось поначалу Хуану Дельгадо, а, во-вторых, превратить мозг в утыканного иглами ежа немного хлопотно, согласитесь. Наконец, такую операцию, по соображениям врачебной этики, можно проделать только с больными, нуждающимися в электростимуляции людьми. Для исследования здорового мозга мы, до нынешнего момента, располагали ограниченным набором средств: тесты, меченые атомы и так далее. Остается ЭЭГ, энцефалография или, как вы изволили выразиться, детектор лжи. Полагаю, что здесь вы достаточно компетентны, не так ли, Питер?

— Вы язва, но я от вас без ума!

— Датчики снимают биотоки мозга с кожного покрова головы. Как и в случае с электродами, это предполагает непосредственный контакт, хотя и без проникновения внутрь мозга. Плюсы и минусы очевидны. Подкорковые зоны, древнего мозга, унаследованного, образно говоря, от ящеров, особенно трудно поддаются расшифровке. Насколько я понимаю, вы бы не хотели ограничиться одними полушариями?

— Я вообще против всяких ограничений, включая апартеид.

— Не люблю, когда начинают ерничать.

— Простите, Марта, я весь внимание.

— Словом, датчики во многом уступают точечным электродам. ЭЭГ дает интегральную картину, да и количество исследуемых зон ограничено. В сравнении со снайперской точностью электродного компьютерного стереотаксиса, ЭЭГ больше напоминает стрельбу по площадям. Теперь смотрите сюда, — она последовательно переместила на большой дисплей картинки с экранов. — Видите разницу?

Конфигурация и окраска пятен раз от разу менялись, но это ничего не говорило Джонсону.

— Ваши семеро пациентов, — сказал он с глубокомысленным видом. — Магическое число.

— Магия здесь не при чем. Как вы знаете, за этими стенами расположены одиночные палаты. Всего их десять, на сегодня заняты семь. Но если в случайном совпадении вам хочется видеть чудесное предзнаменование, пусть будет по-вашему…

Джонсон понимал, чем вызвано раздражение Марты. Она все еще не может простить, что он подсунул ей ясновидящего йога. Шиваит из Варанаси оказался явно не по зубам даже сверхсовременной технике. Уносясь в астрал, он путал все карты.

— Жаль, что я полный профан в технике, — посетовал он, вспомнив, для чего мадам ван Хорн понадобились оптические алмазы. Метод термоэнцефа-лоскопии был бесконтактным. Термодатчики могли уловить инфракрасное излучение мозга в тридцати сантиметрах от головы. Это давало пациенту необходимую свободу движений. Как можно было так опростоволоситься! У Марты были все основания посчитать его идиотом.

— Пациент К., сорок три года, белый, летчик военно-воздушных сил, практически здоров, — как пианист, она вслепую прошлась вдоль пульта, и на дисплее картинка сменилась. — Посмотрим, чем он занимается.

В левом углу появилось заключенное в рамку чернобелое изображение комнаты и человека с книгой в руках. Нажатие кнопки сфокусировало объектив следящего устройства на книге с какими-то графиками и математическими знаками.