Надя молчала.

-    Помнишь, Фима, - неторопливо заговорила она после некоторого раздумья, - ты как-то рассказал мне о старом докторе? Он тогда, сам того не подозревая, дал тебе ключ к пониманию всего, что происходит в нашем славном Отечестве?

-    Ты имеешь в виду его слова о государственной и общественной Системе? Полагаешь, что с рызгаловским делом я упрусь в нее, как в непробиваемую броню?

-    Вот именно. Может быть, ты в азарте забыл о ней - о всемогущей и всеохватывающей, как сам назвал однажды?

-    Ничего я не забыл. Забыл - она о себе напомнила бы. Это ведь не преграда, которую можно обойти или перепрыгнуть. Но все же, пусть очень редко, а берут за шиворот высокопоставленных воротил, судят, сажают и даже расстреливают. Почему это не может произойти с Рызгаловым? Надо что-то придумать.

-    Придумай, на первый случай, где нам добыть деньги до получки.

Вскоре произошло первое приятное событие в затянувшемся «свадебном путешествии» молодоженов. Вернее, не одно, а даже целых два.

Тетка их сожительницы по комнате, девочки Маруси, посчитала, в конце концов, что содержать в Москве племянницу дело накладное: ведь Маруся еще училась, никаких средств к существованию не имела. Тетка увезла ее к себе в Рязань, где Маруся намеревалась поступить в какой-то техникум. В связи с отъездом она предложила Сегалам купить ее платяной шкаф, кровать с пружинным матрацем, кое-что из посуды. За всю эту неслыханную роскошь Маруся запросила, в общем-то, сходную цену. Однако и такой финансовой малости у Сегалов в наличии не оказалось. Ждать уплаты некоторое время Маруся отказалась наотрез: «Деньги на бочку (так она и заявила), или завтра все увезу отсюда».

Пришлось опять лезть в кабалу к завкомовскому бухгалтеру. С обычными упреками и причитаниями, он неохотно вытащил из сейфа несколько купюр в обмен на расписку, грозно предупредил: «В получку все выдеру!» Добавили немного из имеющихся на текущие расходы денег, вручили несговорчивой Марусе, оставив себе мелочь — на два дня до зарплаты.

Зато - о, радость! О, счастье! О, не сравнимое ни с чем наслаждение! Наконец-то, после пятнадцати месяцев супружества, Ефим и Надя стали единоличными владельцами комнатушки в засыпном бараке, пусть без самых элементарных бытовых удобств, пусть с тремя соседями по коридору, но одни, без посторонних в комнате, в комнате с мебелью - их собственной: шкафом и кроватью и даже обеденным столом, который Маруся великодушно оставила Сегалам «за так». Да еще со своей посудой и утварью! Нет, не пережившему такое счастье не понять, просто не представить себе состояние людей, у которых воистину только что не было ни гроша, да вдруг... Словно поглотив солидную дозу возбуждающего, Сегалы неестественно повеселели. На радостях они и не заметили поначалу, что Маруся унесла свои стулья и им не на что сесть - одна табуретка на двоих. Однако и этот пробел чудодейственно восполнился. А вышло так.

В разных комнатах Дома общественных организаций без особой, видимо, надобности стояло множество стандартных конторских стульев, неказистых, но прочных. Ефим решил попросить у коменданта Дома пару стульев во временное пользование. Пожилой комендант оказался ; человеком понятливым. Без лишних слов, вместо двух он презентовал Сегалам четыре стула, и не на время, а навсегда, к тому же выбрал покрасивее и получше. Вдобавок, что уже походило на фантазию, он подарил им списанный старенький, но довольно-таки приличный, даже мало поцарапанный, однотумбовый письменный стол, покрытый дерматином.

Надраив некрашеный пол до желтизны, побелив печку-шведку, расставив с максимальным эстетическим эффектом мебель, Сегалы устало уселись на конторские дарственные стулья и молча, час или два, - счастливые часов не наблюдают - любовались «своим гнездышком».

Кто знает, сколько бы времени продолжалось блаженное любование, если бы Ефиму вдруг не захотелось есть.

-    Надюша, - сказал он ни к месту и ни ко времени, - не мешало бы немножко подзаправиться...

-    А? - встрепенулась Надя, будто очнувшись от волшебного сновидения. - Что ты сказал?

Ефим повторил свою прозаическую фразу.

-    Ой, я тоже кажется проголодалась. Но у нас не осталось ни копейки. Так что...

Но тут случилось новое чудо. В комнату без стука вошла соседка Лена и ахнула:

-    Ба! Как у вас хорошо-то! Как господа зажили! Не хотите облигации проверить? Может, выиграли? - Она протянула газету.

-    Выиграли! - вскрикнула Надя. - Тысячу! Два раза по пятьсот!

-    Не может быть! - не веря в удачу, воскликнул Ефим. -Проверь еще раз.

Проверили еще раз, все, по очереди. Ошибки не было, выигрыш состоялся!

-    Вот здорово-то! - по-хорошему позавидовала Лена и, почему-то вдруг пристально глянув на Надю и Ефима, спросила: - А сейчас-то у вас деньги есть? Могу выручить: мой вчера получку принес... А потом сама у вас стрельну. Теперь вы богатые, я с вами вожусь.

Сегалы не успели ни согласиться, ни возразить, как Лена вернулась с полсотней, В барачном раю люди понимали друг друга без лишних слов.

Через час, вернувшись из продмага, Сегалы пировали. Услада от этого пиршества могла бы сравниться разве что с той, которую испытают люди, когда придет Мессия. Счастливо возбужденный, Ефим даже спел Наде в приблизительном переводе с древнееврейского песню «Когда явится Мессия»:

Неслыханные яства будем есть,

Тончайшие вина будем пить,

Вкуснейшими лакомствами будем наслаждаться На том чудесном пиру, на том чудесном пиру...

Блаженно умиротворенные, Ефим и Надя роскошно расположились на широчайшем просторе — полуторном Марусином матраце. Словно ангелы безгрешные, безмятежно и сладко проспали сказочную ночь.

Грядущий день принес событие общегосударственного порядка: вместе с отменой карточной системы, в СССР была объявлена денежная реформа. Сегалы встревожились за свой выигрыш: вдруг обесценится? Они поспешили получить деньги в сберкассе, большую часть выигранной суммы отрядили на погашение долга и хлеб насущный. Остаток употребили на покупку двух вещей для пополнения интерьера: настольных часов в деревянной оправе и пластмассового радиорепродуктора. Установленный на шкафу, он каждое утро начинал с песнопения во славу, в ознаменование и т.д. Большей частью он был у Сегалов выключен: они щадили свои уши, души свои.

Часы торжественно водворили на письменный стол. Мерно тикая, они вели отсчет времени следующего этапа «свадебного путешествия» молодой четы.

Ненадолго блеснуло солнышко на сплошь затянутом облаками небе Сегалов... И это бы ничего, привычно... Но на горизонте показались тяжелые тучи, предвещавшие то ли бурю, то ли грозу, а может быть - грозу с бурей...

Ефим не предчувствовал, знал: время его пребывания в редакции исчисляется несколькими месяцами. Щукина предрешила это в первый же день вступления на редакторский пост. Дело было за немногим: создать, именно создать подходящий повод и ... марш, Сегал, на все четыре стороны! А следом и Надя. Пока же Ефим упорно обдумывал, как защемить в капкан грязные да загребущие лапищи Рызгалова. Теперь, с отменой карточной системы, сделать это стало еще сложнее. Что было — то сплыло, есть ли надобность старое ворошить? — могут сказать влиятельные заступники афериста.

С кем бы посоветоваться, ломал голову Ефим, где найти сильного мира сего, который захотел бы заинтересованно выслушать и — о фантазия! — принять сторону справедливости?

Вообще-то такой человек был у Ефима на примете. Он играл видную роль в политической жизни страны, в журналистской среде слыл относительно либеральным и принципиальным, в чем-то, учитывая суровое сталинское время, и смелым. Попасть на прием к личности такого масштаба - дело чрезвычайно трудное, если не безнадежное...

Не видя иного выхода, Ефим решил попытаться: недели две, почти ежедневно, звонил помощнику этого человека. Тот не отказывал. Без особого энтузиазма, скорее всего желая отделаться от назойливого просителя, советовал: «Позвоните, скажем, денька через два-три, попытаюсь...»