Я говорю Матиасу о его боли, но и о его силе. О том, что ему можно помочь, а он отказывается от помощи. Возможно, он старался стать котенком, чтобы утешить опечаленную маму, когда ей на время пришлось расстаться со своими животными? Ему не удалось ее утешить, а его собственную боль никто не смог понять.

Сеанс заканчивается. Нянечка берет его на руки, чтобы унести. Он не сопротивляется, тут же прекращает плакать и улыбается всем присутствующим: он весь преобразился.

Этот сеанс поразил всех присутствующих, а я от него ужасно устала! Всех потрясло, как этот ребенок вдруг мгновенно вспомнил средства выражения, которые он должен был усвоить в пяти-шести месячном возрасте — это говорит о том, что в то время в его истории произошел какой-то разрыв, никак не выраженный словами. Его поведение во время сеанса не имело ничего общего с обычным поведением в яслях, когда он, по словам нянечки, «ребячится» или «капризничает». Грудной Матиас стал идентифицировать себя с маленьким зверьком и начал мурлыкать. Но свою принадлежность к роду человеческому и свои страдания он выразит словами, своими «да» и «нет», отвечая на обращенные к нему слова, которые помогут ему возвратиться в ту сферу, из которой он выпал, стараясь угодить матери.

Свалившаяся на меня усталость сродни той, что испытываешь после непривычной физической работы. Стараясь услышать и понять этого ребенка, я мобилизовала все свои скрытые возможности, которые в обычной жизни не находят применения. И это впервые в жизни, столкнувшись с дыхательной недостаточностью у маленького ребенка, я объясняю ее стремлением идентифицировать себя с животным…

Третий сеанс

Нянечка приводит Матиаса и помогает ему сесть рядом со мной. Я говорю ему, что у него открыт рот и высунут язык — он тут же прячет его. Нянечка сообщает, что Матиас по-прежнему капризничает и бьется об пол. На Рождество мать заберет его к бабушке.

Матиас очень любит есть. Он ест чересчур много и все подряд, даже из помойного ведра.

Матиас берет весь имеющийся у меня пластилин и держит его в руках, не зная, что с ним делать. Затем отделяет два кусочка и соединяет их в один. Он весь сконцентрирован на работе и снова высунул язык, совсем как грудные дети, когда слушают, что им говорят. Показав на коробку, где лежал пластилин, он говорит: «Больше нет». Некоторые звуки он при этом глотает. Он берет еще два кусочка и склеивает их. В конце сеанса он собирает все кусочки пластилина и кладет их в корзинку, что напоминает мне известное выражение: «Все мы находимся в одной лодке!»

Четвертый сеанс

Матиас отказывается входить ко мне в кабинет, как и в начале второго сеанса (может быть, он боится волнений, которые вызывает у него перенос чувств). Проблемы с легкими у него продолжаются. Но по мнению нянечки, он чувствует себя лучше. Как было заранее договорено, Матиас провел Рождество у родителей. Дома его обласкали и задарили игрушками (одна из них — резиновый голыш). Когда отец привез Матиаса в ясли, тот плакал. Он стал немного лучше говорить и не просыпается по ночам.

Во время сеанса он ведет себя совершенно спокойно и лишь временами высовывает язык (почти не изгибая его). Он лепит уже более сложные вещи из пластилина, а потом говорит: «Нет больше». Сегодня он не мурлычет. Я говорю ему:

— Ты уже не производишь шума, который издают горлом кошки. Ты работаешь руками с пластилином, чтобы что-то рассказать, животные не умеют этого делать.

Он сосредоточен, ловок и активен в течение всего сеанса, и я не ощущаю в нем ни малейшей тревоги. Он умеет пользоваться ластиком, карандашом и бумагой. В конце сеанса он раскладывает все предметы по местам. Я объясняю ему, что у каждого предмета свое место, но и каждое человеческое существо занимает свое место в собственной истории, в семье и в обществе. Тут вмешивается нянечка и говорит, что в семье Матиаса детей купают вместе с кошками… Это лишь подтверждает, что в этой семье бытуют очень смутные представления о том, какое место занимают в мире человек и прочие живые существа…

Пятый сеанс

Как всегда, Матиаса приносит на руках нянечка и сажает его на стул рядом со мной, хотя он сам умеет прекрасно ходить. Дыхание у него очень шумное. Я говорю: «Человеку не нужно дышать так громко, чтобы его заметили». Он кивает головой, соглашаясь. И втыкает карандаш в кусок пластилина, лежащий в коробке.

Нянечка рассказывает, что происходит с Матиасом во время дыхательной кинезитерапии. Матиас ходит на процедуры самостоятельно — он их просто обожает и с радостью подчиняется всем указаниям врача, даже медикаменты вдыхает с явным удовольствием. То послушание и даже удовольствие, с которым Матиас терпит неприятные процедуры, в том числе с ингалятором, ставят врача в затруднительное положение — она сомневается, должна ли она продолжать лечение. Она заметила, что вызывает у ребенка пассивную эротизацию. И ей в буквальном смысле неловко от того, что процедуры вызывают у этого ребенка совершенно очевидное мазохистское наслаждение. Как видим, любая часть тела может служить для ребенка источником эротических ощущений.

А Матиас той порой играет в довольно сложную игру, манипулируя металлическим колесом, обмотанным цепью. Эта игра, эта цепочка отдаленно напоминают ингалятор и резиновую трубочку, по которой медикаменты попадают в организм. Но если в реальности Матиас пассивно подчиняется процедурам, то в игре он руководит ситуацией.

Шестой сеанс

Матиас по-прежнему требует, чтобы его на руках вносили ко мне в кабинет. Воскресенье он провел у родителей, и утром в понедельник с ним невозможно сладить. Он капризничает, катается по полу, ничего не хочет слушать. Он тяжело дышит, и нянечка говорит, что он делает это «нарочно».

Матиас стоит возле входной двери, и слегка приоткрывает ее. Три пальца одной руки он засунул в рот, а другой — запихивает носовой платок в карман. Затем он начинает потихоньку выбираться из комнаты и прячется за дверью. Я говорю ему, что если он вышел из кабинета, то сеанс закончен. Тогда он стучит в дверь. Я несколько раз приглашаю его войти. Он мнется у двери, но не решается войти, а затем вообще уходит.

Нянечка передает мне, что его родители хотят встретиться со мной.

Седьмой сеанс

Через несколько дней Матиасу исполнится два года. Его родители впервые приходят ко мне в Центр. Я сделала записи, которые почти полностью передают наш разговор о Матиасе. Поздоровавшись и пригласив их сесть, я спрашиваю, что они думают о сыне.

Мать. Да у него все хорошо.

Отец. Лучше, чем у братьев.

Мать. Когда у нас будет дом, мы сможем его забрать.

Они хотят продать свой домики купить побольше.

Отец. Я родился в деревне. Сейчас я безработный.

Мать. Моя мать слышала об одном доме, что продается.

Я спрашиваю, как у нее проходила беременность, когда она ждала Матиаса.

Мать. Когда срок был четыре месяца, я боялась, что потеряю его. У меня было три кесаревых сечения.

Отец. Третьего (Матиаса) я не хотел.

Мать. А я все равно решила его сохранить. У меня есть брат, а я бы хотела, чтобы был еще один брат или сестра. Я сказала им (мужу и матери): это не вы, а я рожаю!

Отец (глядя на Матиаса). Мой отец был вроде этого: рот открыт и язык висит. У него было больше признательности, чем у его братьев. (Я прошу уточнить, что он имеет в виду). Он знал больше, чем братья. Мои родители умерли. У них было девять детей, я шестой.

Мать. А мой отец умер от рака, когда мне было десять или одиннадцать лет. Сейчас мне сорок два. Моя мать поселилась в домике. А мне плохо в нашей квартире. Мне нравится, когда дом отдельный. Каждые две недели я хожу к матери и когда возвращаюсь домой, то прямо погибаю. Мой муж много занимался Матиасом. Я нарочно его заставляла. Я сделала себе подарок ко дню рождения. Я хотела мальчика, а мама — девочку.

Матиаса кормили грудью всего неделю, после чего молоко у матери пропало. Она еще раз повторит, что рожала с помощью кесарева сечения. И равнодушно добавит, что во время родов, по просьбе мужа, ей перевязали трубы. Она провела в больнице всего два месяца (до родов и после).