На моих глазах безымянный и не способный держаться на ногах человечек превращается в мальчика, который в процессе анализа и переноса сможет воспроизвести (актуализировать) сцену убийства и смерти матери, с которой он, вероятно, навсегда распрощался. Но Луи все равно тоскует по матери и сердится на нее за то, что ее не стало: он рисует мать уже мертвой (в машине «скорой помощи», в земле) или в образе волшебницы. Он соглашается с тем, чтобы приемная мать заменила родную мать, и не скрывает, что нуждается в ее любви, но при этом очень досаждает ей своими выходками.

Узнав историю собственной жизни и происхождения, осознав принадлежность к мужскому полу (все эти знания он считает своим «приобретением»), Луи горит желанием расширить багаж школьных и культурных познаний.

Несмотря на внешне холодные отношения с отцом, он любит его и ищет всевозможные решения, чтобы снова обрести отца. Он способен символизировать его отсутствие и выдержать испытание на уважительное отношение к запрету. И если в начале он всячески пытается отрицать и нарушать установленное правило, то есть закон, то затем находит удовольствие в том, что как самостоятельный субъект устанавливает обязательную символическую плату за сеансы и добросовестно соблюдает ее.

Сегодня никто не может сказать, что станет с этим мальчиком завтра. Но благодаря любви к отцу и не отрицая при этом смертельной опасности, которую таят в себе свойственные отцу разрушительные импульсы, Луи в свои шесть лет проделал огромный путь. Он смог осознать, что свои собственные импульсы не будет реализовывать, отрицая и преступая запреты. Он понял, что выразить себя можно и по-другому. Этот мальчик самостоятельно строит отношения с обществом, сам артикулирует свое прошлое и будущее.

Знает ли отец Луи, что люди не вправе творить свои собственные законы, а обязаны подчиняться установленным законам? Что каждый человек — это слуга Закона? Боюсь, что нет. Совершив преступление и отбывая наказание, к которому приговорило его общество, он по-прежнему твердит, что сделал это «ради детей». Преступив запрет, он до сих пор так ничего и не понял.

Не трудно заметить, что дети, о которых я рассказывала, с точки зрения психики, не имеют между собой ничего общего. Их сближает только реальная ситуация: кто-то из их родителей совершил преступление, и детям это несет разлуку с близкими и оплакивание утраты. Сама по себе эта ситуация не провоцирует и не объясняет психической структуры детей, даже если и вызывает у них некоторые нарушения. Ведь ко мне на консультацию направляют не всех детей, которые попадают в ясли и пережили очень тяжелую ситуацию. Ко мне посылают только тех детей, у которых замечены нарушения, свидетельствующие о том, как мучительно переживает ребенок свалившиеся на него события. Чаще всего представители Службы социальной помощи детям сами справляются со своей задачей и, по возможности, точно сообщают ребенку о том, что произошло в его семье, после чего обеспечивают ему наилучший уход и опеку.

Чем же отличается их информация от той, что я формулирую во время своих сеансов? Я анализирую факты только по мере того, как ребенок заново переживает их, общаясь со мной. Я делаю это с помощью трансфера (переноса) и тех эмоциональных состояний, которые ребенок испытал до, во время или после драмы. Во время сеанса ребенок сталкивает свой воображаемый мир с реальностью. И обращаясь к теории психоанализа, своему опыту работы с детьми, личному опыту самоанализа, я стараюсь придать смысл выделенным мною знакам. При этом я называю эти знаки и сближаю их с реальными фактами, пережитыми ребенком или известными ему, как если бы каждый из этих фактов являлся составной частью семейного романа.

Анализ переноса необходим при любом возрасте пациента. Но он особенно важен при работе с совсем маленькими детьми. Аналитик может подменять собой одного из родителей только при переносе и только на словах.

В лучшем случае ребенок сможет выдержать правду и, при желании, пережитые им драматические события превратить в воспоминания, чтобы не страдать от этой незаживающей и постоянно напоминающей о себе раны.

ГЛАВА 3. МАТИАС, КОТОРЫЙ ХОТЕЛ СТАТЬ КОТЕНКОМ

Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал.. Апостол Павел, «Первое послание к Коринфянам»

Не все дети, содержащиеся в яслях, страдают от такого грубого разрыва семейных связей, как дети, о которых я рассказала в предыдущих главах. Но бывает, что сами отношения «родители-ребенок» могут послужить причиной для изоляции ребенка от родителей (не говоря, естественно, об очевидных случаях жестокого обращения с детьми). В подобных случаях неизбежно встает деликатный вопрос: позитивно ли сказывается на ребенке переселение его в ясли?

Известны случаи, когда дети, живущие в семье, вдруг перестают расти, но стоит их переселить в ясли, как они снова начинают расти. Но даже в этих случаях педиатры не признают, что разлучение с родителями оказывает целебное воздействие. Семья практически всегда рассматривается как идеальное место для жизни ребенка.

Декларация ООН со всей определенностью признает семью основной и естественной средой для благополучного развития всех ее членов, включая детей.

Статья № 7 уточняет, что ребенок с момента своего рождения и в дальнейшем имеет право знать своих родителей и быть ими воспитанным.

Однако мы все чаще сталкиваемся с жестоким обращением с детьми, когда ребенку угрожает опасность в его родной семье. В таких случаях нам ничего не остается, как менять свой взгляд на семью как идеальное место для воспитания ребенка.

Наше общество, чтобы защитить ребенка, позволяет нарушать профессиональную тайну, если это требуется для его защиты. И если кто-то знает о жестоком обращении или опасности, которым подвергается другой человек, но не предпринимает никаких мер, чтобы защитить этого человека, закон признает его виновным. Если становится известен факт жестокого обращения с ребенком, изоляция ребенка от родителей — это одна из возможных, но зачастую необходимых мер, призванных защитить ребенка. Поэтому трудно утверждать, что изоляция ребенка от семьи в любых обстоятельствах сказывается болезненно на ребенке.

Тем не менее некоторые судьи по делам несовершеннолетних, часть психоаналитиков и педопсихиатров продолжают придерживаться мнения, что изоляция от семьи во всех случаях негативно сказывается на ребенке. Такой же точки зрения придерживаются зачастую и люди, работающие в детских учреждениях. Это предопределяет и организационный принцип таких учреждений, которые рассматриваются как временные приюты для детей. Ребенок должен помещаться в них лишь на короткий срок, после чего его возвращают либо в родную семью, либо находят для него приемную, которая по своей структуре более похожа на «настоящую семью», чем приют или ясли. И надо сказать, такие приемные семьи обходятся государству дешевле, чем учреждения. Однако на деле дети остаются в таких учреждениях гораздо дольше, чем хотелось бы их руководителям, да и хорошие приемные семьи найти почти невозможно, особенно в Париже и его пригородах.

Есть немало учреждений, где имеются все возможности, чтобы не разлучать мать с ребенком, особенно грудным ребенком, отчего выиграли бы и мать и ребенок. Но как это ни парадоксально, в большинстве детских больниц и некоторых роддомах легко «забывают» о том, что разлучение матери и ребенка может вызвать травму. У нас слишком мало детских учреждений, где родителям позволяют оставаться с детьми. Чаще всего даже в роддомах новорожденного разлучают с матерью не только на ночь, но и на день, и мать общается с ребенком лишь в часы кормления. А ведь если вдуматься, подобное разлучение матери с ребенком можно было бы расценить как неоказание помощи личности, находящейся в опасности, если знать о тех драматических последствиях, которые влечет иногда такое совершенно неоправданное разлучение.