— И кто же дал тебе право делать ему укол с транками, Пит? — я требую ответа, дрожа от ярости, защищая Реми.

— Он и дал. Тысячи разгромленных отельных номеров, Брук. Я с ним уже десять лет, и столько же Райли. Он дороже в обслуживании всех кого ты когда-либо встречала!

Райли возвращается с угрюмым выражением лица.

— Они уже идут.

— Ты заказал двоих? — спрашивает Пит

— Троих. Новых. Посмотрим, может это подогреет его проклятый упертый аппетит.

Когда до меня доходит, о чем они говорят, я загораюсь желанием врезать им обоим.

— Три новых кого? Проститутки?

С новым проблеском беспокойства Пит гладит меня по плечу в успокаивающем жесте.

— Это стандартный протокол, ясно? Они чисты и очень дорогие. Ему плевать на них. Нам не стоило позволять ему так это запускать, особенно учитывая тебя поблизости. Прости за натурализм, но теперь это наша проблема и мы ее решим, он не может драться завтра в таком состоянии. Черт, это будет чудо, если мы вообще сможем вытащить его из койки.

Что—то мрачное и порочное движется внутри меня, яростно скручиваясь в груди.

— Я не желаю, чтобы эти женщины были здесь, — говорю я им обманчиво спокойным голосом.

Может, у меня нет права голоса в этом деле, но я помню поцелуй Реми, как нежно его ладони обнимали мое лицо. Его слова. Ты моя сегодня ночью...

Внезапно, яркая картинка его тела переплетенного с кем-то другим вызывает у меня желание помчаться в туалет и вырвать. Я немного пьяна, а может это уже похмелье. Не знаю. Но голова болит, а желудок сводит при малейшей мысли, что кто-то другой коснется его. И вот уже мне на самом деле приходится прикрывать рот рукой и мчаться в туалет.

Следующие десять минут я провожу здесь, после чего полощу рот, прибираю за собой и быстро иду обратно, как раз вовремя, чтобы застать приехавших вонючих проституток. Райли, кажется, пошел вниз в лобби, чтобы привести их — понятно, что ни один уважающий себя отель не пустит к себе этих женщин — и когда Пит, открывает дверь, чтобы впустить их, воняющих духами и переливающихся от страз и блесток, я замираю и чувствую, как внутри опять все скручивается.

Они такие красивые, я с ужасом понимаю, что принадлежу к тем пьянчужкам, которые начинают кричать на людей, а потом плакать, чувствую, что сейчас я и начну. Я настолько взбешена, что рвусь вперед и останавливаю едва вошедших женщин. Они замерли, увидев мои спутанные волосы и сердитый взгляд.

— Мы больше не нуждаемся в ваших услугах, девушки. Мне жаль потраченного вами времени, вот вам за издержки.

Я выхватываю сто долларов из бумажника Райли, потому что он стоял ближе всех и был тем козлом, который решил позвонить им. Я выпроваживаю женщин в холл и захлопываю дверь перед их лицами. Потом я разворачиваюсь, глядя хмуро.

— Это в последний раз вы позвонили какому-то мусору, пока он в таком состоянии, — говорю я, угрожающе тыкая в них пальцем, мое сердце учащенно бьется от гнева и желания защитить. — Я понимаю, что не в том состоянии, чтобы принимать решения, но он тоже. Он не хочет их! — кричу я.

Мужчины, совершенно трезвые и по обыкновению такие серьезные в своих «похожие-на-телохранителей» костюмах и галстуках (кроме Пита, потерявшего форму сегодня в потасовке), уставились на меня в крайней степени растерянности, заставляя меня чувствовать себя сумасшедшей.

Что ж.

Я сошла с ума?

Я не уверена. Но в груди болит за этого мужчину в спальне, и я тяжело дышу, борясь, отстаивая свою территорию. Я знаю, о чем эти парни думают. Я знаю, что они хотят знать, какого черта я не пустила сюда тех женщин. Они думают, что я хочу трахнуть Ремингтона, и что я думаю, он и правда хочет меня. Может и так. Я отчаянно этого хочу. Я не только хочу трахнуть его, я возможно испытываю к нему глубокие и запутанные чувства.

Но мысль о ком-то, кто прикоснется к нему, заставляет меня хотеть плеваться огнем. Меня не волнует, что он не мой. Меня волнует, что прямо сейчас Пит, вколол ему что-то, его прекрасное тело готово, а его мозги отключены. Если я могу остановить этот кошмар, то я так и сделаю, я так и сделала.

— Я не пьяна сейчас — заявляю я мужчинам, которые так и продолжают пылиться на меня.

Оба зевают.

— Я иду в постель на случай, если он очнется, когда лекарство перестанет действовать, — говорит Райли и направляется к двери.

— Не ходи туда, — предупреждает меня Пит, указывая на дверь спальни. — Поспи в другой комнате. Он, наверное, не вспомнит ничего, что ты ему сейчас скажешь, а если то, что мы вкололи ему отпустит его слишком рано, то с ним станет так сложно, как ты себе даже не представляешь.

— Отлично, — вру я и ухожу в другую спальню за ночнушкой, но я не могу оставить все вот так. Только Реми и я спим в этом номере и, когда дверь за Питом захлопывается, я понимаю, что мы одни.

Петляя по минному полю из стекла и заталкивая поглубже потребность в наведении уборки, я иду в его спальню. Пульс неистово стучит в висках, когда я осматриваюсь. Шторы не плотно задернуты и желание обладать и защищать проносится сквозь меня, когда я замечаю его, отбрасывающего тень от слабого свечения городских огней за окном. Я убеждаю себя, что мне просто нужно убедиться, что он в порядке. Но я так напряжена и обеспокоена, я боюсь, что просто осмотра мне будет недостаточно и потребуется проверить пульс или что-то вроде того.

Тихонько заходя внутрь, я задерживаю дыхание и бесшумно закрываю за собой дверь.

Осторожно скинув туфли, я приближаюсь, мягко ступая по ковру, пока глаза привыкают к темноте. Он лежит лицом вниз на кровати, и, услышав его стон, мое сердце сжимается от боли. Простыни шуршат, а матрас скрипит, когда начинает ворочаться. Я настолько без ума от этого мужчины, так и съела бы его, не говоря уже об уйме других вещей, которые я никогда не хотела сделать ни с кем другим.

Желудок сводит, когда я вспоминаю, как он говорил Питу и Райли, что не хочет, чтобы я видела. Беспокоился ли он о том, что я подумаю о нем? Мне очень хочется сказать ему, что он для меня все так же важен и все тот же. Я хочу сказать ему кучу разных милых слов. Сказать, как круто он дерется. Сказать, что я считаю его самым сексуальным человеком из всех, кого я видела. Сказать, что я на вершине блаженства только от одних его поцелуев. Я знаю, как важно это слышать, потому что это требовалось мне самой, когда мой мир разлетелся на куски, мое тело было разбито, а дух сломан, и Мэл держала меня за руку и говорила мне, что я все еще ее номер один. Я хочу, чтобы Реми знал, что я тоже бы с гордостью держала плакат с надписью «я твой самый большой фанат!» Но я не могу произнести не слома из-за эмоций, комом стоящих в горле. Я так переживаю, видя его в таком состоянии, это съедает меня. И моя печенка не так уж хорошо справляется, так что я одновременно переживаю тысячу эмоций, не представляя, как со всем этим сейчас справится. Мне кажется, что я просто хочу заботиться и обнимать его, но боюсь, что он вышвырнет меня, если узнает, что я здесь.

Нервничая, я наклоняюсь и кладу руку на его большое обнаженное плечо. Его тепло просачивается в меня через его гладкую кожу, и я прижимаюсь к его уху, нежно проводя по нему губами, прямо как он делал тогда в самолете.

Запах его шампуня и аромата, который источает его тело, сводят меня с ума от страстного желания, я не могу остановиться, скользя пальцами вниз по его спине, к округлым изгибам его задницы. Он такой красивый, мое тело тянется узнать его ближе.

Я понимаю этот протокол «выработки» лишней энергии. Во многих проверенных случаях спортсмены соревнуются лучше, если накануне у них был секс. Эти недели с ним и меня держали в напряжении, каждый день я чувствовала все большее отчаяние, и неуравновешенность от боли из-за постоянного сексуального воздержания.

Переполненная сожалением от нашей потерянной ночи, я легонько коснулась изгибов его спины, задрожав от контакта с его теплой кожей, шелковистой и гладкой. Внизу живота все сжимается от тоски по нему, эгоистичная часть меня отчаянно желает, чтобы он открыл глаза, увидел меня и притянул к себе сильными руками и продолжал до тех пор, пока мы оба не будем задыхаться, истощенные.