— «Джаганнатха»? А где сейчас войд-коммандер Трее?

В наступившей тишине был только шорох каталки. Мне отчего-то показалось, что невидимые санитары переглянулись.

— Она в медикаментозной коме.

— В коме?

— Э, да. Вообще-то, по логам вашего фрегата, вы ее и ввели в кому. Множественные повреждения брюшины, отсечены обе ноги, черепно-мозговая…

Голос санитара уплывал в боль.

Ну, здравствуй, мой новый призрак. Голос Трее, руководивший мною в Закате. Ее советы, ее образ в командирском кресле — ты не можешь без дырки в голове, госпожа инквизитор Кальтенборн.

«Но я прогрессирую, — улыбнулась я. —Теперь мой внутренний голос хотя бы живой».

— Черт, но что за тревога-то была?

— А кто его знает. Думаешь, опять не расскажут?

Я очень хотела сказать, что тревога была отличнейшая. Что Дональд Эшспэрроу снова сбежал, что он подставился, выкачал из имперских лабораторий все данные о Лиминалях и красиво ушел. Я очень хотела объяснить двоим случайным попутчикам, что все так получилось благодаря печати высшего допуска, триумфу по случаю завершения миссии и банальному разгильдяйству.

Я хотела пообещать, что Трее выздоровеет, даст мне фрегат, и я поймаю ублюдка, который решил, что может просто так сбежать от меня.

Каждому свое, Алекса. Но как же они похожи: сын, ударившийся в вечные бега, и отныне вечно воюющий на своем черном сверхдредноуте канцлер Мономифа, бессмертный Его Меч.

Post Occasum ^[2], или Я могла это видеть

Наверное, там было темно. Был длиннющий коридор, в котором вместо колонн стояли статуи. Или не статуи, но что-то такое же, с ногами. Допустим, просто ноги. Наверное, это какой-то дурацкий символизм, но статуи были видны только до колен, а остальное тонуло в тени. Пантеон Конструкторов смотрел на своих гостей из глубокого мрака. Я, конечно, натура непоэтичная, но если статую не видно, то это просто дурной вкус и нездоровый пафос: додумайте, мол, сами, какие мы великие.

А вот сун цу Трее — которая, да, уже почти месяц как «сун цу», — мне воображать не надо: Кацуко-сан выглядела наверняка как всегда.

Опираясь на тяжелый меч в ножнах, как на трость, она шла по коридору. Как она умудряется сохранять такую осанку при больных ногах, я не в курсе. Форма войд-адмирала, неизменный берет, переживший полную колоду флотских нашивок… Впрочем, я увлеклась. Пока я тут мечтала о том, чтобы в ее возрасте выглядеть так же, женщина открыла неприметную дверь и исчезла между двумя статуями.

— Мое почтение, гений «Фойершельда».

Трее подошла к единственному столу, который бледно светился в центре небольшого стрельчатого зала. Из стола рос голубоватый полупрозрачный куб, размеченный на кубики-ячейки. Я никогда не любила гипер-шахматы, но что поделать, и мне пришлось спешно учиться.

По другую сторону стола стоял адмирал Хименес.

— И тебе мое почтение, герой столичной обороны, — сказала Кацуко-сан, ставя меч у стола. — Давно ждешь?

— Да так, — неопределенно пожал плечами тот. Ему всегда шла парадная форма, сколько я его помню. Улыбка поверх стольких наград — это круто вдвойне.

— Понятно, — ответила войд-адмирал и стянула с руки перчатку. Под ней оказалась еще одна — тонкая, с кругляшами сенсорного управления. У Трее чертовски дорогая модель — два моих жалования. Старую она подарила мне и, как на мой вкус, могла бы и не менять: ведь это всего лишь интерфейс управления фигурами, ну не изнашивается он.

Впрочем, я просто не игрок, мне не дано.

— Я рад, что мы друг друга поняли, — сказал Хименес, сжимая и разжимая пальцы. Почти наверняка модель перчатки у него поскромнее, чем у Кацуко-сан, во всяком случае, мне очень хочется так думать.

— Твоя аудиенция у Первого Гражданина длилась почти час.

— Твоя — почти полтора.

Прерванная партия выглядела сплошным хаосом. Трее замучила меня в госпитале «Джаганнатхи», пытаясь объяснить, как с ходу оценивают стартовавшую игру, но у меня там были немножко другие мысли. Не до шахмат мне было, короче говоря.

— Вопрос с новым канцлером пока остается в воздухе, — сказала Кацуко-сан, делая осторожное движение офицером. Всего один кубик вперед и вниз, на «а-дельта-четыре», и тут я бы окончательно потерялась.

— А, ну я так и понял.

Хименес протянул руку в куб и подсветил пешку. Фигурка сдвинулась, ставя под удар себя и свою соседку, а еще — открывая целое поле для маневра остальным фигурам адмирала-инквизитора. Вот игру Хименеса я понимала. Игру Кацуко-сан — нет. Эх, это всегда так.

— Тебя представили к награде. Или даже к двум, — небрежно бросила войд-адмирал, изучая новый простор. Он ей не нравился: слишком уж небрежен тон женщины.

— Я просил дать мне фонды на новые корабли.

— Хименес, ты остановил сцинтиан силами инквизиционного флота. Ты знаешь правила: денег могут не дать, но орден — обязательно, — и Трее взялась за рукоять меча: она до сих пор не может долго стоять без опоры.

— Я потерял сорок процентов своих подчиненных из пяти околостоличных округов.

— Должен был потерять не меньше девяноста.

— Должен был, — согласился Франциск. — Своими решениями ты дала мне возможность продемонстрировать редкостный тактический героизм.

Трее двинула рукой и сделала ход в совсем другой плоскости, словно издеваясь над хитрым маневром соперника. Думайте, сун цу Хименес, думайте!

— Своими решениями я без потерь уничтожила огромные силы у «Фойершельда», а уж Бездну Гадеса, извини, требовалось защищать куда лучше, чем Нуклеус.

— Хорошо-хорошо, — сказал Франциск, наблюдая за короткой прогулкой своего ферзя. — Мы с тобой герои. Но у меня рост преступности и инсургентских настроений, а людей и кораблей — мало.

Трее подалась вперед, опираясь на рукоять обеими руками. Она не отрывала взгляда от куба, разыскивая там что-то, чего не учел инквизитор. Инквизитор тер пальцем скверно выбритую щеку и сквозь куб изучал соперницу.

— Герои, — подтвердила наконец Кацуко-сан и щелкнула туру, сбивая вражескую пешку. Фигура пшикнула и растворилась.

— Ты мне хоть людьми отдай, — сказал Хименес, изучая меркнущую в сиянии куба серую кляксу. — Когда вернешь мне Алексу?

Трее неопределенно пожала плечами:

— Когда она закончит свою гонку за канцлеренышем.

— А он хорош, правда? — без перехода заметил Франциск и забросил всадника прямиком в расположение врага. Белым фигурам войд-адмирала резко сделалось неуютно, но это, конечно, на мой взгляд дилетанта.

— Еще как. Но Люэ я тебе не отдам. По крайней мере, пока не получу назад Эшспэрроу.

Игра замерла. Или я совсем ничего не смыслю в гипер-шахматах, или в партии наметился перелом. И при этом упоминается мое имя. Приятно.

— А если ты не получишь никого?

Кацуко-сан оторвала взгляд от куба:

— Нет, Хименес. Алекса Люэ уже немного не та, которой ты подстроил бегство.

Сун цу Хименес улыбнулся:

— Я что-то подстраивал?

— Вообще-то да, — упрямо сказала Трее, протягивая руку к строю пешек. — Но, как говорят у вас, «нет фактов — нет дела».

— У нас не так говорят, Кацуко.

— Почему ты не сгнил в Департаменте Реакции, Циско?!

Войд-адмирал не выдержала: этот спокойный тон, эта улыбка, этот бледный отсвет игрового поля на лице. Великий инквизитор всегда умел раздражать — когда ему это было нужно. Или когда просто хотелось.

— Александра Кальтенборн была отправлена на специальное задание, — просто ответил Хименес. — Протокол «дезертир» со всеми спецэффектами. Документы в порядке, как ты понимаешь.

— Полагаю, задание было настолько специальным, что сама Алекса не в курсе? — сказала Кацуко-сан.

Франциск улыбнулся и не сказал ничего. Он водил рукой около фигуры. Офицер подрагивал, кубик шел рябью — зрел решением.