— Александра Кальтенборн-Люэ. Ин… Нет, капитан имперского флота.

Голос получился очень даже симпатичный. Ничего такой голос.

— Хорошо, — сказало склонившееся надо мной лицо. — Как зовут меня?

Я прищурилась, разглядывая лицо против света. Глаза слушались меня неуверенно, а маячки во всем теле пели приятную песню о том, сколько в меня вкатали анестетиков. Где-то внутри росло раздражение: да она что, издевается, сука?

«“Издевается”, “сука”— ба, да это же ключевые слова».

— Доктор Окамото.

— Молодец, родная моя, — произнес голос без нотки родственного тепла. — Посадите ее.

Каталка с жужжанием наподдала мне в спину, и там, в поясничном отделе, в густом тумане проснулась тупая боль.

— Что со мной?

— Последствия перегрузок. Восемь секунд тридцатисемикратной.

Восемь секунд — это в кашу, в кисель. Глаза, небось, спешно регенерировали, чтобы я с ума не сошла.

— Пока ты не начала спрашивать, скажу кратко.

В дымке щелкнула зажигалка, и я наконец рассмотрела окрестности. Коридор на почтенном расстоянии заполняли люди, рядом стояли санитары, одетые в многолапые медицинские экзоскелеты. Оперировали меня на ходу, я так понимаю.

Доктор Линда Окамото прикуривала, глядя в сторону. «Линда, Линда… У нее же на бейдже написано имя».

— Кратко?

— Да. А ты дополнишь. Во-первых, «Тень» успешно достигла Заката.

Я прикрыла глаза. «Тень».

…Громада сверхдредноута валилась нам навстречу из фиолетовой бездны, корабль с ходу открыл заградительный огонь, позади меня кого-то порвало в клочья, а я чувствовала только боль-боль-боль рвущего жилы корабля…

— Понятно, — сказала я, задирая голову. Лампа по контрасту с силуэтом СД выглядела как взрыв солярной боеголовки. — «Дыроколы» сработали через семь минут тридцать две секунды.

— Вероятно, какой-то временной сдвиг, — пожала плечами Окамото.

Ну, конечно. Почему бы и нет, подумала я, пытаясь ощутить хоть одну конечность. Судя по тому, что шея двигалась, что-то у меня осталось. Если так разобраться, то у меня при любом раскладе осталась я, остался обормот, а остальное дорастят и отрегенерируют.

«Обормот?..»

— Что с Дональдом? — спросила я.

— А это надо уточнить у тебя.

Я посмотрела в облако дыма, почти скрывающее лицо доктора Окамото.

— Объясните, — потребовала я.

«Дональд, черт. Ты ведь должен был вернуться, идиот. У тебя же должно было хватить везения на нас на всех».

— Фрегат «Телесфор» сильно поврежден, стоит сейчас в шлюзе, но мы не смогли в него попасть.

— Что?!

Окамото пожала плечами:

— Он держит полное силовое поле, связи с ним нет. Дистанционно управлять мы почему-то не можем.

«Интересно, почему бы это», — стиснула зубы я. Корабль в ходе миссии получил высшие коды доступа, то есть, пока пилот и корабль едины, никто другой вмешаться в систему не может. Значит, он хотя бы жив. Значит, все…

Я запнулась. В моих воспоминаниях зажглась крылатая звезда.

…А потом у фрегата «Телесфор» выросли пылающие крылья.

Когда ослепшие глаза пришли в себя, я вызвала Дональда, но на экране были только помехи. Предвестия поднимались к нам все выше, Предвестия опускались к нам все ниже, а «Телесфор» горел звездой, и наконец связь установилась.

Запуская пинками застывшее сердце, я смотрела на финал своего давнего кошмара.

Горящая белым пламенем последняя из Лиминалей привлекла к себе обормота и поцеловала его в губы. Я уже слышала треск рвущейся кожи, слышала фарфоровый звон лицевых костей, и длилось это звенящую вечность, и, кажется, в меня попали, и еще раз, а потом все закончилось, и я тупо смотрела, как между губами отстранившихся Дональда и Реи тянется тоненькая ниточка слюны.

«Прости меня».

Я вздрогнула. Голос шел отовсюду, и градары взбесились: вокруг «Телесфора» из кипящего газа появлялись нечеткие силуэты, огромные призраки. Они обретали плоть Заката и становились кораблями.

«Я предала тебя твоему отцу. Я боялась за тебя».

Корабли рождались между крыльями, растущими из «Телесфора», и устремлялись в разные стороны. Дикой формы, древние, снятые давно с вооружения эсминцы, крейсера, тактические корветы, корабли РЭБ — я смотрела на эту рухлядь и понимала только одно: это все суда планетарной обороны.

«Я обманула тебя, чтобы быть рядом».

Эсминец поймал лобовой выстрел Предвестия, но все равно вышел к нему вплотную и вспух во взрыве собственного реактора. Прямо надо мной еще одно судно перехватило плевок врага, дало бортовой залп, уже исчезая в облаке рвущегося сквозь обшивку газа.

Мне только и оставалось, что вздрагивать от оглушительного шепота исповеди, исповеди вечной тихони, и вертеть головой, наблюдая за самым невероятным массовым самоубийством. Вокруг «Телесфора» в лучах крыльев кружились дома, мосты, пусковые мачты противоорбитальной обороны, кружились облака мусора, который когда-то был планетой.

Планетой, так и не закончившей свой бой с «Тенью»…

— Доктор Окамото! Мы получили телеметрию!

Я открыла глаза. Черт, я способна до сих пор что-то видеть, и это поистине великолепно.

Офицер подал Окамото планшет и почтительно отскочил в сторону, косясь на меня. Нашел чудо зазеркальное, подумала я и с удивлением поняла, что меня еще что-то в этом мире раздражает. Тоже, если разобраться, здорово — в этом сером коридоре, под этими тусклыми-тусклыми лампами.

А еще я спокойна, как корабль без запал-карты. Все равно мне все расскажут. Тянулась пауза, тянулись удары сердца, размазанные химией. Кстати, да: это же круто — у меня есть сердце. Ну, или что-то, к чему смогли прицепить водитель ритма.

— Хорошо, — сказала Окамото и посмотрела на меня. — «Телесфор» впустил наши программные модули, прошел проверку. Там некритичные повреждения, щиты до сих пор работают. Вопрос времени.

— В задницу ваши повреждения, — сказала я. — Экипаж?

— Десант не пережил перегрузок. Дональд Эшспэрроу стабилен, но самое интересное, что Лиминаль разобрала себя не полностью.

— Разобрала?

Окамото посмотрела на меня и кивнула, ища, куда бы деть докуренную сигарету.

— Разобрала. Мария Карпцова очень любила термин «дизассемблирование», — чертова доктор загасила окурок пальцами и сунула его в карман халата. Вот так взяла и сунула в карман. — Но Рея не прошла полного процесса.

— И сейчас она…

— Она в коме.

Я откинулась в своей каталке. К телу возвращалась боль, и в руку тотчас же что-то тупо толкнуло: кто-то из медиков вколол в меня добавки.

— Редкостный засранец этот Его Сын, — сообщила я потолку.

— Что ты имеешь в виду, моя родная?

— Ну, вы подумайте, с чего «Телесфор» вдруг впустил ваши программные щупы, но не убрал щиты.

Окамото бросила взгляд на планшет и вдруг сорвалась с места. Она бежала среди расступающейся толпы безликих солдат, и я в жизни не видела ничего прекраснее, а потом загремела тревога, толпы не стало.

— Хрень какая-то, — с чувством сказал один санитар другому.

— Не иначе. А с ней-то что делать?

— «Ее» можете и спросить, идиоты, — вздохнула я.

Страшно неохота думать о тревоге, о том, что Дональд — говнюк, что все так обернулось и вообще — я набор мясной вырезки, наполовину прооперированный, наполовину слепленный так, чтоб не развалился.

— Виноват, — сказал первый санитар. — Еще укольчик?

— Себе поставь. За мой счет.

Санитары хмыкнули.

— Вас в медотсек, видимо?

— Ну, мне кажется, да. Но вам виднее, — я замолчала: как-то вдруг сообразилось, что я до сих пор не знаю, где нахожусь. Тревога отзвучала, над головой снова мелькали лампы, в животе что-то больно-пребольно дергалось, будто полуоторванное.

— Что это за корабль? Где мы?

— Это «Джаганнатха», госпожа капитан, — откликнулись слева.