— Предательство, Коленкур, повсюду предательство.

— Поражение, Ваше Величество, — проговорил спокойно Коленкур. — И стремление обеспечить безопасность Парижа. Русский царь обещал пощадить Париж, если французские войска уйдут из города.

— Так значит, царь в Париже.

— Вместе с союзниками, Ваше Величество.

— А что известно об императрице и Римском короле?

— Они покинули дворец еще до отвода войск и сейчас в Блуа.

Лицо Наполеона просветлело.

— Итак, жена и сын в безопасности!

Коленкур не стал указывать на тот очевидный факт, что императрица и Римский король пребывали в безопасности лишь временно.

— Следуйте в Париж, — приказал Наполеон, приняв мучительное решение. — Наделяю вас полномочиями вести переговоры с противником.

— Я правильно понял, Ваше Величество готовы отречься от престола? — прошептал Коленкур.

Какие чувства обуревали Наполеона в этот момент? Однако внешне он ничем не выдал себя и ровным голосом заметил:

— Отречься, безусловно. Но я должен спасти империю. Спасти ее для моего сына. Передайте им, что я готов отречься в пользу сына. До его совершеннолетия государством будет управлять регентский совет.

Когда Коленкур удалился, убежденный в бесполезности собственной миссии, Наполеон заставил себя написать Марии-Луизе, что он оставляет ее на период своего отсутствия регентшей. Когда она получила письмо Наполеона, с ней в Блуа находился мой брат Жозеф, раздраженный, сердитый и растерянный. Пользы от него Марии-Луизе было не больше, чем когда он являлся президентом регентского совета, но он был единственным человеком, к которому она могла обратиться в своем замешательстве. И Мария-Луиза вслух зачитала Жозефу письмо Наполеона:

«Я намеревался защищать Париж, но опоздал. Мне удалось собрать под своим командованием небольшую армию здесь в Фонтенбло, Здоровье в порядке. Страдаю от мысли, что вам приходится переживать. Бедная маленькая Луиза, увижу ли когда-нибудь тебя снова? Поцелуй за меня сына».

Здоровье в порядке! А в это время Наполеон страдал воспалением двенадцатиперстной кишки, приступами мигрени, и его мучили шишки.

— Бедный Наполеон, — рыдала Мария-Луиза. — Его сердце разбито.

— Он сам во всем виноват, — резко заметил Жозеф.

— Как злы и жестоки ваши слова! — запротестовала Мария-Луиза.

— У меня есть все основания быть злым, — ответил Жозеф. — В своем падении Наполеон увлек и нас за собой.

— Как вы можете говорить о падении, когда у него в Фонтенбло целая армия! — возмутилась Мария-Луиза.

— Целая армия? — презрительно усмехнулся Жозеф. — Всего лишь горстка людей.

Жозеф явно недооценивал. Императорская гвардия еще представляла собой определенную силу, однако Жозеф понимал, что положение Наполеона безнадежно. Если он станет сопротивляться, то попадет в плен, живой или мертвый.

Вся в слезах, Мария-Луиза спросила:

— Что произойдет со мной и моим сыном?

— Ваш отец позаботится о вас, — ответил Жозеф с кислой миной. — Ни один волос не упадет с головы дочери императора Франца и его внука. Быть может, Ваше Величество пожелает выехать в Париж к своему отцу?

Мария-Луиза, по словам Жозефа, немедленно продемонстрировала силу духа и решимость любящей супруги.

— Я бы предпочла отправиться к Наполеону в Фонтенбло, — заявила она. — Он несчастен и одинок. Мой долг быть рядом с ним. Прикажите подать экипаж и организуйте военный эскорт. Ничто не помешает мне соединиться с Наполеоном в Фонтенбло.

Не успела она и собраться, как из Парижа в Фонтенбло вернулся Коленкур. Он доложил, что внешне в городе все спокойно. Говоривший от имени союзников русский царь принял его очень любезно.

— Вам удалось достичь с ним определенных договоренностей? — спросил Наполеон, словно речь шла об обыденных вещах.

— Ваше Величество, — покачал головой Коленкур, — царь поручил мне передать вам: никаких решений принимать не будут, пока вы не подпишете документ об отречении.

Наполеон побледнел от гнева.

— Итак, от меня требуют безоговорочной капитуляции без малейших гарантий сохранения империи для моего сына!

Коленкур промолчал, Империя Наполеона больше не существовала, осталось одно название. В Париже было создано временное правительство, чтобы подготовить восстановление правления Бурбонов. Возглавил это правительство, состоявшее из изменников, самый большой изменник — бывший министр иностранных дел Талейран.

— Я скорее пойду на Париж с остатками моей армии! — вскричал Наполеон.

— Ваше Величество, результатом будет бесполезное кровопролитие.

Вздохнув, Наполеон согласился. Затем его мысли внезапно перескочили на другой предмет, и он заявил, что предательство Швеции задело его сильнее предательства Мюрата. Наполеон имел в виду Берна-дота, мужа Дезире Клари, девушки, которую он променял на Жозефину. Здесь мне следует вернуться несколько назад, к тысяча восемьсот десятому году. Тогда умер наследник шведского престола принц Аугустенбург. В соответствии с законом шведскому парламенту надлежало назначить нового преемника. Стремясь угодить Наполеону, парламент избрал Бернадота. Наполеон одобрил: он все еще сохранил сентиментальные чувства к Дезире; таким путем Бернадот стал наследным принцем Швеции. Сейчас во главе своей армии он находился в Париже вместе с победоносными союзниками.

— Любовь делает мужчин глупцами, — заметил Наполеон, уставившись на Коленкура невидящими глазами.

Его вновь охватило уныние и чувство нереальности происходящего. Наполеон удалился в небольшую комнату и пребывал там наедине со своими, никому так и не ставшими известными, мыслями до тех пор, пока не пришло известие, что императрица и Римский король захвачены отрядом русских солдат.

— Ее Величество, — объяснил Коленкур, — пытались проехать к нам в Фонтенбло.

— Глупость, конечно, но как восхитительно и благородно! — улыбнулся ласково Наполеон. — Они проявят к ней должное уважение и доставят к отцу… Я готов отречься, — внезапно по-деловому закончил он тремя роковыми словами.

Задумавшись на несколько мгновений, Наполеон затем потребовал перо, чернила, бумагу и написал торжественную декларацию об отречении.

Коленкур немедленно отправился с документом в Париж. На следующий день он вернулся в Фонтенбло с той же бумагой, завизированной членами временного правительства. Почему Талейран выпустил из своих рук столь важную декларацию, я, по-видимому, никогда не пойму. Возможно, ему хотелось — таково уж его чувство юмора — предоставить Наполеону, который часто его бранил, неопровержимое доказательство своего влияния среди союзников. Коленкур привез с собой выработанные им условия.

— Ваше Величество, вы сохраняете титул императора, получаете в свое владение остров Эльба с правом держать армию и военно-морской флот, соответствующие нуждам этого островного государства. Кроме того, вам устанавливается ежегодная пенсия в два миллиона франков.

Наполеон горько усмехнулся.

— Император крошечного острова, конечно же, надежно охраняемого союзниками, и два миллиона франков в год на текущие расходы! Великолепно!

— Императрице, — продолжал Коленкур, — присваивается титул герцогини Пармы, Пьяченцы и Гостайи.

— Я хочу, чтобы она была со мной на Эльбе!

— Ваше Величество…

— Ладно, забудьте. Что-нибудь еще?

— Не забыты императрица Жозефина и члены вашей семьи. Они будут получать ежегодно два с половиной миллиона франков, которые следует поделить между ними равными долями.

Наполеон неистово захохотал.

— Неожиданный и щедрый жест, но передайте царю, что этой суммы едва хватит для одной только Жозефины с ее экстравагантными запросами. Другие же члены моей семьи вообще ничего не заслуживают. Неблагодарные твари, все, за исключением императрицы-матери… Бедная Жозефина, хотелось бы вновь увидеться с ней, — закончил он задумчиво.

— Это, Ваше Величество, невозможно.

— Когда я должен отправиться на Эльбу?

— Как только Ваше Величество пожелает.