— Кто? — это был голос Эрделюака.

— Ник, открывайте быстро, это Андрей.

Дверь распахнулась. Андрей, а за ним и остальные ввалились в коридор, отшвырнув Эрделюака к стене.

— Вы что, взбесились? — заорал он.

— Погасить свет, включить наружное освещение, — командовал Андрей. Неожиданные гости, гася свет, прошли в комнаты первого этажа и заняли оборону по четырем сторонам дома.

На площадке второго этажа появились Мари, Николь, Вера и Арбо. Лица их были встревожены.

— Ник, что происходит? — голос Николь дрожал.

— Черт его знает, — откликнулся тот.

— Ник, подойдите ко мне, — громко позвал из мастерской Андрей, — остальным оставаться наверху и к окнам не подходить.

Эрделюак махнул рукой стоящим на площадке, словно загоняя их в комнаты, и быстро подошел к Городецкому:

— Что вы, черт возьми, себе позволяете?

— Так. Слушайте меня внимательно. И постарайтесь пока не задавать вопросов. Очень может быть, что на нас, я хочу сказать, что и на вас тоже, будет совершено нападение. Объяснять почему — некогда. Есть в доме какое-нибудь оружие?

— Разве что охотничьи ружья.

— Прекрасно. Сколько?

— Два.

— Кто умеет с ними обращаться?

— Я и Николь.

— Так. Я уже просил включить наружное освещение. Далее, берите ружья и поднимайтесь на второй этаж. Откройте пару окон. Не высовывайтесь. По моей команде стреляйте в воздух. Как можно больше шума. Понятно?

— Нет.

— Сэр, — жестко сказал Андрей, — дело гораздо серьезнее, чем можно подумать. Недалеко отсюда уже лежат четыре полутрупа, которым очень бы хотелось быть не там, а здесь.

— Извините, Андрей.

— Так-то лучше.

Все распоряжения Андрея были выполнены. Тем не менее с первого этажа участок просматривался плохо, мешали кусты. Дом, погруженный в темноту, притих. Ник и Николь замерли у распахнутых окон. Мари, Вера и Арбо сидели на кровати Николь, прижавшись плечами друг к другу.

Глава третья

Бессонная ночь

Начальник регионального полицейского управления — кем и являлся Сэмьюэл Доулинг — обладал огромными полномочиями, а главное — возможностями так вести свои дела, что ни вышестоящие, ни рядом стоящие власти по существу не могли серьезно влиять на ту политику, которую он проводил. Этим он не отличался от других начальников управлений. А возможности свои они черпали из давних традиций, определивших их место в обществе.

Не следует думать, что власть главных констеблей ничем не ограничивалась, но контроль над ними носил не столько чиновничий, сколько этический характер. Поэтому умение правильно строить взаимоотношения с власть предержащими и убирать в тень то, что не обязательно выставлять на всеобщее обозрение, практически обеспечивало начальникам региональных полицейских управлений несменяемость. Пожалуй, лишь резкое ухудшение криминогенной обстановки и поднимаемый в связи с этим журналистский скандал могли поколебать их положение. В худшем случае это кончалось парламентской комиссией, которая, рьяно принимаясь за дело, постепенно засасывалась бюрократической трясиной управления и тихо умирала от нарастающего комплекса собственной профессиональной неполноценности.

Поэтому, срочно вызванный к министру внутренних дел, Доулинг не видел оснований для беспокойства.

Министр, лысеющий брюнет среднего роста и, по мнению Доулинга, столь же средних способностей, обладал, однако, не только приличным капиталом, но и обширными связями в деловых и парламентских кругах. С ним следовало считаться, не забывая, впрочем, что кресло начальника управления много устойчивее министерского. Все это и определяло ту позицию, которую занял Доулинг в несколько неожиданном для него разговоре.

— Я знаю, что вы сейчас очень заняты, сэр, — начал министр, — но обстоятельства вынуждают меня обговорить с вами ряд вопросов.

Он занимал подобающее ему место, Доулинг восседал в одном из кресел, расположенных по другую сторону стола.

— Я весь внимание, господин министр, — ответил он.

— Дело, собственно, вот в чем. Я полагал, что нашумевшая история с очередным маньяком забыта. Вы знаете, как нервно общественность реагирует на подобные явления. И вдруг начинают распространяться слухи, что он якобы всего лишь исполнитель, а за ним стоят какие-то странные силы. — Он помолчал, желая, видимо, подчеркнуть свое недоумение. — Слухи есть слухи, — продолжил он, — однако общественность взбудоражена тем, что после убийства молодого Бэдфула обнаруживается наследница, оказывающаяся женой весьма уважаемого человека. Мотив преступления присутствует или кажется, что присутствует. Полиция начинает преследовать доктора Хестера. Есть люди, которые утверждают — терроризировать его. Доктор вынужден бежать, бросая дом, жену, а главное — клиентов, многие из которых занимают весьма высокое положение.

Не берусь утверждать, что доктор невиновен. Но помилуйте! Если у полиции есть достаточные основания для предъявления обвинения, почему это не сделать в установленном порядке? Что за марафон вы устроили? И кого, собственно, вы задержали? И где доктор Хестер? Вы понимаете? На все эти вопросы хотелось бы получить ответы. Об этом спрашивают меня. Я же должен спросить вас.

— Я понял, господин министр. Ваши вопросы точны и действительно требуют точных ответов. — Доулинг кивнул, словно отдавая должное министерской прозорливости. — Однако дело еще находится в разработке. А в этом случае, как вам хорошо известно, преждевременная утечка информации может повредить расследованию.

— Вы уходите от ответов, Доулинг. Между тем главные преступники или те, кого вы таковыми считаете, от вас ускользнули. Это, это…

— Не стесняйтесь, господин министр. Это непрофессионально, хотите вы сказать.

— Нет-нет. Ваш профессионализм никто не берет под сомнение. Но надо же понять и меня, общественность…

— Что вы имеете в виду? О какой общественности идет речь? — перебил его Доулинг.

Министр начал раздражаться.

— Вы не желаете меня понять, хотя, кажется, выражался я достаточно ясно. Вы сами изволили заметить, что вопросы мои точны, вот — у меня в руках гора жалоб на действия полиции.

— Гора? — усомнился Доулинг. — Я думаю, что это всего лишь инспирированные самим же доктором заявления нескольких его пациентов.

— Нескольких? — возмутился министр. — У меня на руках добрых два десятка протестов со стороны депутатов, членов правительства, крупных предпринимателей…

— Ну, это еще не общественность.

— Вам что же, непременно нужен скандал?

— Господин министр, я достаточно хорошо владею информацией, в том числе и той, что касается пациентов доктора Хестера.

— Не хотите ли вы сказать, что можете кому угодно заткнуть рот?

— Упаси Боже! Я хочу сказать, что не удивился бы, появись еще один маньяк, изготовленный руками доктора Хестера, которому на самом-то деле положено носить другое имя.

— И оно вам известно?

— Да.

— И мне его не следует знать?

— Да.

— Что все это означает?

— Это означает, что мы столкнулись с преступлением, носящим не только принципиально новый характер — использование научных достижений в криминальных целях, но и связанным, по имеющимся уже данным, с международной преступной организацией, что, как вы понимаете, требует особой оперативной секретности.

— И вы считаете, что имеете право держать меня в полном неведении?

— Разве вы не знаете, что задержанная нами группа прибыла из-за рубежа?

— Да, знаю.

— Разве я не информировал вас о том, что доктор и его сообщница ускользнули от нас лишь потому, что в распоряжении преступников оказались сверхсовременные технические средства и задерживать их должны были уже не мы, а береговая охрана?

— Да, мне докладывали.

— И заметьте, господин министр, эта не украшающая нас информация поступила от нас же.

— Так что же вы прикажете мне делать?

— Я бы посоветовал самым настойчивым жалобщикам не афишировать свои связи с международным преступником.