Прочтя это без особого трепета, Базиль задал себе вопрос: почему он ни разу не полюбопытствовал прежде взглянуть на эту модель? Чтобы не спугнуть убеждение в том, что он служит гениальному архитектору? Но такого убеждения у него никогда не было. Значит, другое: чтобы не спугнуть мечту о том, что он служит себе и своему любимому искусству, которому дано двигать горы? «Кажется, так, — решил Базиль. — Но и давно ж это было…»

Выпив кофе, Базиль расплатился и вышел, сказав самому себе:

«Мне теперь надо знать одно: мне тридцать два года, надо спешить строить карьеру. А сегодня нужно подумать над тем, что мое посещение Исакия Исакиевича в канцелярии взволновало его больше, чем дома. Значит, и впредь следует так поступать — пугать его в канцелярии, а не дома».

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА

Нельзя было рассчитывать вернее, чем рассчитал Базиль. Исакий Исакиевич сдался в третье его посещение.

— Хорошо, — сказал Исакий Исакиевич, — я согласен, приходите завтра, я доложу о вас.

Можно было не сомневаться, что он все устроит, не ограничась одним обещанием: человек этот явно спасал свою шкуру, а представляло ли смысл обещать, не намереваясь исполнить? — это бы означало подпасть под удвоенный гнев Базиля.

С легким сердцем вышел Базиль из приемной, с иным чувством, чем в прошлые дни, поглядел на строившийся собор: теперь это снова была его постройка. Что ему до того — прекрасно здание это или безобразно, — единственно важно то, что на его постройке Базиль сделает себе наконец карьеру. Не все же быть ему крепостным неудачником. Он чувствует прилив жизненных и творческих сил. Он повернет свою жизнь так, что будет богат, независим (или приятно зависим, на выгодной службе), через десять-пятнадцать лет сделается известным, уважаемым архитектором, дарование его разовьется, его станут наперебой приглашать туда и сюда и независимо от того, что он примется строить — грандиозное или малое, сдвинет и вознесет гранитные скалы для крепости, замка, дворца, собора, соткет ли из мрамора изящнейший павильон, — все это будет одинаково превосходно. Мания титанизма прошла вместе с юностью. Базилю нужны теперь деньги, почет… Из приказчика и конторщика — в знаменитые архитекторы. Не сразу, конечно, — не так, как хочется мечтательной юности.

Базиль запасся терпением, после семи лет конторской службы в деревне ему ни по чем десять-пятнадцать лет постепенного продвижения в петербургском Архитектурном комитете. Тем более, знает он, не скоро придет богатство — он честен, не станет обкрадывать казну и брать взятки с подрядчиков, — но и богатство придет в свое время, вместе с почетом. Если даже предположить самое худшее, что художественные способности его выдохлись, — все равно тужить нечего: многолетняя деловая выучка непременно сделает из него инженера, расчетливого строителя.

Не желая быть праздным зевакой на строительной площади, которую ощущал сейчас как-то особенно по-деловому, Базиль предпочел сегодня бродить по городу, и притом не заглядываясь на здания, а скорее уж заглядывая внутрь зданий — в магазины, кофейни, меняльные лавки. Скоро все это предстанет в его распоряжение. Мечтательная юность не видела повседневных мелких богатств жизни; пришедшая ей на смену энергическая молодость видит, жаждет и добивается; наступающая зрелость будет держать все в своих руках.

Проведя в таких мыслях день и вечер, наутро Базиль прибыл в исаакиевское присутствие пунктуально, точно в назначенный час, ничуть не раньше, чтобы не ждать, как когда-то, в унизительном положении беззащитного просителя. Исакий Исакиевич вышел к нему с такою же точностью и, только что выйдя, еще в дверях, осведомился:

— У вас при себе необходимые документы и рекомендации?

— Да, и надеюсь, при мне они и останутся, — ответил Базиль со спокойной дерзостью. — Я сам покажу их, когда это будет действительно нужно. Вы согласились исхлопотать наиудобнейшую для меня службу. Как, какими средствами исхлопочете — полностью ваше дело. Вы понимаете меня, любезный Исакий Исакиевич?

— Да, я понимаю вас, сударь, — глухо ответил Исакий Исакиевич, действительно понимавший, что сила пока на стороне Базиля. — Но все же вы разрешите мне просмотреть рекомендующие вас письма, чтобы я знал, как характеризовать вас выгоднейшим образом, что передать в точности, как по писаному, что убавить и что… — Исакий Исакиевич даже принудил себя улыбнуться улыбкой сообщника, — и что прибавить!

Базиль, не раз обжегшийся прежде на молоке, твердо решил дуть на воду: он чрезмерно остерегался подвоха и глядел на чиновника подозрительно, как на профессионального мошенника.

— Что вам смотреть мои письма, — ворчливо сказал Базиль, — они написаны по-французски, вы все равно не поймете.

— Хорошо — терпеливо сказал Исакий Исакиевич, — так прочтите мне вслух сами, по-русски.

Против этого нечего было возразить, и Базиль нехотя достал письма. Исакий Исакиевич быстро глянул на них.

— Здесь все, решительно все письма и документы?

— Здесь все, — подтвердил Базиль и еще дальше отнес руку с бумагами. Его почти испугал хищный взгляд Исакия Исакиевича, — можно было подумать, что коротконогий чиновник готовится к прыжку.

Между тем Исакий Исакиевич не только не намеревался прыгать и выхватывать из рук документы, но в эту минуту, напротив, вздохнул с облегчением — он нашел, за что зацепиться.

— Скажите, сударь, — произнес он уже со строгостью, предугадывая ответ, — ваш паспорт также у вас на руках?

Все было кончено. В этот вечер Исакий Исакиевич законно торжествовал, сидя в низком удобном креслице в домике на Галерной. Торжествуя, он все же немного бранил себя в мыслях: отчего он так растерялся, что только в последний момент догадался спросить о паспорте? Ведь можно было сразу с уверенностью решить, что Базиль был на положении беглого или беспаспортного, что то же самое, и стоит лишь пригрозить полицией, как жало его завянет.

Но лучше поздно, чем никогда. По крайней мере отныне враг был обезоружен.

— Настасья, — сказал Исакий Исакиевич, уходя утром на службу, — если Васька сюда придет, знаешь, как поступить?

— Знаю, — ответила баба, — обозвать Васькой и пригрозить таской!

ЗОЛОЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ОГОНЬ

Рассказ

Заводчик Чарльз Берд в конце лета явился в исаакиевскую комиссию и попросил разрешения видеть председателя.

— Для конфиденциального сообщения, — сказал он чиновнику.

Чиновник доложил председателю, и заводчик был препровожден в кабинет.

— Ваше сиятельство, сказал мистер Берд, — мне очень жаль, но я должен отказаться от вашего почтеннейшего заказа.

Граф сидел молча, с поднятой бровью.

— Ваше сиятельство, — сказал мистер Берд, — поверьте мне очень жаль, но в силу одного чисто технического обстоятельства я буду вынужден отказаться от золочения листов меди для купола Исаакиевского собора.

Мистер Берд был умен и довольно образован. Неизвестно, был ли умен граф Ланской, но совершенно очевидно, что граф Ланской ничего не смыслит в металлургии. Мистер Берд решился восполнить такой недостаток в образовании графа, чувствуя, что без этого не удастся его убедить. Кратко, но достаточно ясно он изложил основы золочения меди путем амальгамирования. Ланской не перебивал его, и мистер Берд в конце счел нужным добавить, вызывая на разговор:

— Как видите, ваше сиятельство, способ золочения через огонь путем амальгамирования не слишком сложен.

Произнося это, мистер Берд внимательно присмотрелся к графу, и в сумраке кабинета ему показалось, что тот задремал: брови не были удивленно приподняты, как в начале беседы, напротив — опустились вовсе и будто надавили на веки, так что те в свою очередь опустились, прикрыв глаза. Сделав такое наблюдение, мистер Берд решился сказать как бы про себя:

— Да, этот способ достаточно прост, им может воспользоваться кто пожелает себе наиболее мучительной жизни и не менее болезненной смерти.