Это и было райское средство.

Дядя Корень переступил с ноги на ногу и сказал тихо и уже опять шутливо:

— На, парень, побереги ее, махонькую.

— Положи тут на стол, после работы возьмешь, — ответил Базиль, не оборачиваясь.

Как-то особенно кротко улыбаясь, дядя Корень положил на край стола заветную свою музыку. Базиль уронил голову рядом с ней и закрыл глаза. Все так же жалостно улыбаясь, дядя Корень осторожно погладил красивые волосы Базиля, и проговорил мягко:

— Слаб ты, парень. Да и я, знаешь, слаб. Ну, да Шихин нас с тобой выучит. И ты будешь без жалости, и я когда-нибудь буром тебя зашибу.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Стоит только начать.

Стоило только Базилю один раз потрафить купцу, как дальше пошло все своим чередом. Шихин давал поручения, Базиль исполнял. Шихин оставался доволен, хвалил, поощрял. Его поощрения в сущности походили на поощрения Павла Сергеевича, разница заключалась лишь в том, что Павел Сергеевич манерно подчеркивал: «Видишь, мой друг, как я откровенен с тобой, замечай и считай поощрением». Шихин тоже был откровенен — в награду за послушание посвящал Базиля в свои коммерческие секреты, но у него это выходило проще, естественнее, как-то сердечнее.

Базилю пока не приходилось жалеть о потерянном аглицком рае. Условия жизни на острове были бы очень трудны всякому, не увлеченному манией двигать горы для обожаемого искусства. Базилю же было все ни по чем. Летом обильные ночные туманы с моря, садящиеся на камень, осень, воющая среди развороченных скал, наступающая островная зима, подкованная все тем же камнем… Но тем более ни по чем ему были чужие беды — он к ним привык. Что ему ревматические боли, от которых стонали рабочие по ночам в своих дощатых бараках! Что грыжи от непосильных тяжестей, трясучие лихорадки!

Зимою люди отмораживали себе пальцы рук и ног; ничем не залеченные суставы эти пожирал антонов огонь, и люди умирали от заражения крови. Зато в морозы отлично раскалывался гранит. Это делалось так: в подготовленные днем небольшие трещины наливали воду, ночью мороз делал свое дело, треща от натуги, и к утру скалу разрывало. Базиль вскакивал рано утром с постели в своей теплой светелке, набрасывал на себя подаренный Шихиным полушубок и резво бежал посмотреть на расколотую скалу: так мальчик, едва отряхнув сон, бежит взглянуть на подмерзшую за ночь скамейку для катанья с горы, сколоченную им накануне.

Шихин наблюдал за ним в эти белые зимние дни с особенным удовольствием и не скрывал, что доволен. Длинная узкая рыжая бородка купца ярче обычного пылала на фоне снега. Купец улыбался как можно ласковее и говорил:

— Бегаешь — и о Париже, небось, забыл? Ладно, будет тебе и Париж на закуску, знай — бегай. Не пожалею своего кармана, отправлю доучиться, авось, будешь знаменитым архитектором, так и мою старость успокоишь. Повезло тебе, Васек! Челищев не усыновил, так Шихин сам навязался отцом быть под нищую свою старость… Кроме шуток, Васек, на меня крепко надейся.

— Крепче, чем на каменную гору? — шутил Базиль, в то время как, сердце его прыгало от счастья. Шихин отвечал самым серьезным топом:

— Каменные горы на части дробим, а уж мое слово нерушимо.

В свою очередь Шихин доверял Базилю. Он все реже и реже теперь наезжал на остров, он устраивал свои городские дела в Петербурге, поручив Базилю вести островные дела.

Так, в заботах по каменоломне, прошла для Базиля зима 1826–1827 года. Весна была ранняя, море скоро очистилось от льда, снова пришла пора отправлять заготовленные зимой колонны в Питер. Пристань отремонтировали, колонны накатили на пристань, ждали только прибытия судов, чтобы начать погрузку.

Суда прибыли 26 апрели. С ними явился и Шихин. Базиль не видел его целый месяц, не раз замечал, что скучает подчас без него, но теперь, когда Шихин приехал, Базиль понял, что причина скуки в чем-то другом. Он откровенно сказан о том Шихину, и умный купец догадался, что Базиль бессознательно тоскует по городу, по изяществу улиц людей, легких весенних деревьев, да мало ли еще о чем.

— В Париж далеко ехать, сейчас не пущу, а в Питер съезди, проветрись, — мудро решил купец. — Советую погулять. Деньжат тебе дам, приоденься. Главное — по-французски болтай в кондитерских, больше болтай, а то здесь разучишься. Знай — гуляй две недели.

— Заходить ли мне в канцелярию к Монферану? — спросил Базиль.

— А чего ты там не видал? По Исакию Исакичу соскучился? Так с ним на квартире можешь наговориться, у него ведь, чай, остановишься.

Через три дня Базиль был в Петербурге.

— Здравствуйте, молодой человек, — серьезно приветствовал его Исакий Исакиевич. Он был все такой же на вид, неоригинальный и положительный. — Как поживает уважаемый господин Челищев? — спросил он как ни в чем не бывало.

Базиль было сперва подумал, что чиновник действительно ничего не знает о перемене в его судьбе, но, взглянув на мертвенно-чистый лоб Исакия Исакиевича, Базиль все же как-то сумел догадаться, что тот ломает комедию с тайной целью сбить его с толку. В самом деле, Исакий Исакиевич тотчас же добавил (и с тем же равнодушным лицом):

— Впрочем, — сказал Исакий Исакиевич, — я видел господина Челищева после того, как вы с ним расстались. Он приказал вам кланяться и пожелать наивысших успехов на вашем новом поприще.

Базиль молча поклонился в ответ. Он был взволновал. Исакий Исакиевич испытующе поглядел на него с полминуты, а затем поднес руку к застывшему своему лбу.

— Да что я, — сказал Исакий Исакиевич все так же неспешно, — запамятовал, что господин Челищев как раз теперь в Петербурге и обещался зайти ко мне по некоторым делам. Вот вам удобный случай увидеться с вашим покровителем. Он, кажется, намеревался пробыть в Петербурге около двух недель и высказывал живейшее желание, чтобы Архип Евсеич отпустил вас на это время из каменоломен, предполагая всенепременно встретиться с вами здесь. Он к вам по-прежнему хорошо относится. В столицу он наезжает нынче довольно часто.

В тот же день Базиль выехал из Петербурга. Он был так напуган, что сотню раз во время своего бегства давал зарок — отныне в Петербург ни ногой без Шихина.

— Нагулялся? — встретил его Архип Шихин, как будто Базиль вернулся, действительно нагулявшись вволю.

— Вот чудачок! — сказал Шихин после того, как выслушал взволнованный рассказ Базиля о возможной встрече с меценатом. — Вот чудачок! Что ж тебе бояться? У меня с ним свои дела. Мы сочлись за тебя, будь спокоен.

Про себя Шихин радовался своей хитрости и исполнительности Исакия Исакиевича: теперь Базиль был еще прочнее прикреплен к острову Питерлак, близ Фридрихсгама.

— Ну, так как, Васек, успокоился? — спросил купец через день. — Еще не поздно вернуться в Питер, твой отпуск не кончился.

Базиль с сомнением покачал головой. Шихин усмехнулся.

— Не хочешь гулять, значит, давай дело делать. Довольно, поел пирожков в кондитерских!

И Шихин шутливо хлеснул бородой по плечу Базиля.

ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

В Петербург ни ногой без Шихина… Базиль исполнил этот зарок. Лето 1827 года он прожил безвыездно на острове Питерлак.

Работы по добыванию монолитов были закончены к октябрю и последние две колонны — сорок седьмая и сорок восьмая по счету — отправлены в Петербург 4 октября. Базиль ждал, что будет дальше, не оставит же его Шихин на обычных работах в каменоломне.

— Шлифовать поедем, — сказал ему Шихин. — В Петербурге жить станешь. В своем доме тебя поселю. Живи да радуйся.

Базиль успокоился. Остров ему под конец надоел. Его манил Петербург.

— У меня-то разъездов много, — оказал Шихин уже в Петербурге, — мне сильно некогда самому смотреть за шлифовкой. Вот тебя и приставлю к ней. Здесь полегче тебе будет. Даже много легче. А к чему это я говорю? К тому, что должен ты, значит, стараться больше.

Последние слова запали Базилю в голову. Они снова вызвали мысли о справедливости, что не раз посещали Базиля на острове. Кому легче работать, тот должен больше стараться…