Кто написал эту записку, как она сюда попала — рассуждать об этом не было времени. Мы поспешили в указанном направлении и после недолгих поисков оказались у входа в пещеру. Войдя внутрь, мы увидели Ветерелля, крепко привязанного к большому бревну в одном из углов пещеры. Едва он несколько оправился и пришел в себя, то в нескольких словах рассказал нам о своих приключениях:

— Когда все бросились к лодкам, я не смог в силу своего возраста достаточно быстро последовать за остальными. Внезапно, когда я был уже недалеко от берега, я почувствовал, что меня хватают и валят на землю. Сильный удар по голове лишил меня сознания. Я пришел в себя уже в лодке, которая направлялась к паровой шхуне, стоявшей в хорошо укрытой бухте, по-видимому, на противоположной стороне острова. Когда мы добрались до судна и поднялись на борт, меня ввели в небольшую каюту, где находилось несколько человек, в том числе и доктор Николя, который иронически поприветствовал меня и сообщил, что я нахожусь на судне в качестве заложника. Меня тщательно обыскали, и Николя торжествующе вскрикнул, когда увидел знаменитую палочку, полученную мною от Чана Пита, которую я имел неосторожность взять с собой.

«Теперь вы мне совершенно не нужны, мистер Ветерелль, и надеюсь, что это наша последняя встреча», — сказал он мне, затем отдал несколько распоряжений, после чего мне завязали глаза, снова усадили в лодку и отправили на берег. Остальное вы знаете — меня отвели в эту пещеру, связали и оставили в одиночестве.

Мы почти понесли почтенного джентльмена в нашу шлюпку — настолько он ослабел от пережитых волнений, и через полчаса вся наша команда была уже на борту яхты.

Теперь остается сказать всего несколько слов об остальном. У нас, конечно, не было ни малейшего желания преследовать Николя и его сообщников. Спустя четыре дня мы были уже в Сиднее, а через неделю состоялась наша с Филлис свадьба. Последнее известие о докторе Николя я получил дня через три после этого радостного события.

Мы с супругой сидели вдвоем при свете камина и предавались мечтам относительно нашей будущей жизни, когда вошедший слуга подал на подносе небольшой сверточек на имя Филлис. В нем находился изящный футляр, обтянутый кожей, открыв который она обнаружила великолепное бриллиантовое колье. Там же находилась и лаконичная сопроводительная записка следующего содержания: «Шлю свой привет и наилучшие пожелания. Не откажитесь принять эту безделушку в память о нашей не совсем приятной встрече от вашего искреннего поклонника. Доктор Николя».

Мы провели свой медовый месяц в Голубых горах, а затем навсегда покинули Австралию. Какова дальнейшая судьба остальных действующих лиц этой почти трагической истории — доктора Николя, Бакстера и Истовера, — я не знаю. Что сделал Николя с китайской палочкой, обладания которой он добивался с таким упорством и настойчивостью, осталось для меня тайной, раскрыть которую, кстати сказать, у меня не было особого желания, поскольку, сознаюсь, и я испытываю неподдельный страх перед человеком, носящим имя доктора Николя.

Матиас М. Бодкин

Невидимая рука

— Спасите! Убивают!

Резкий крик далеко разнесся в ночном безмолвии, преодолев четверть мили и долетев до освещенных улиц Димингтона, прежде чем достиг слуха двух человек, заставив их содрогнуться от страха. Затем снова наступило молчание, мертвое молчание. Двое полицейских, совершавших свой обычный ночной обход по наиболее пустынным улицам города, остановились как вкопанные, услышав этот крик.

— Слушай! — воскликнул старший из них. — Да будь я голландцем, если этот крик не свидетельствует о каком-то ужасном происшествии, Ропер.

— Он раздался где-то внизу, неподалеку от Торнтон-парка, — ответил тот своему товарищу с тревогой. — Если я не ошибаюсь, сержант, это был голос сквайра Мелвилла.

— Идем скорее! — лаконично скомандовал сержант Демпси, и оба быстро побежали по мостовой в сторону пригорода, находившегося на восточной окраине города.

Несколько минут быстрого бега, и полицейские оказались у изящных ворот из кованого железа, замысловатые узоры которых при белом лунном сиянии смотрелись как воздушное кружево. Они осторожно вошли в небольшую боковую калитку, которую нашли приотворенной, и остановились, задыхаясь от быстрого бега, на широкой аллее, тянувшейся за ней.

— Налево или направо? — прошептал младший.

— Налево, — ответил сержант Демпси так же кратко. — Кажется, я слышу какие-то слабые стоны там, внизу, слева.

Они снова пустились по усыпанной песком дорожке, пестревшей от причудливого чередования тени и света. Дорожка была известна под названием «тропинка диких гиацинтов», и слабый, но стойкий аромат этих цветов тяжело плыл в спокойном ночном воздухе. Однако звук, услышанный сержантом, был не стоном, а спокойным журчанием маленького ручейка. Его тихая песенка еще более подчеркивала безмолвие ночи. Это место никак не могло быть ареной преступления. Его спокойная красота невольно подействовала на полицейских умиротворяющее благодаря своему контрасту с их собственными ужасными предположениями.

Одна и та же мысль явилась им обоим, хотя, возможно, почтенным служителям порядка было бы довольно сложно выразить ее словами. Они дружно замедлили шаг и уже собирались остановиться, когда дорожка внезапно повернула, и их взорам предстала высокая фигура, выделявшаяся черным силуэтом на фоне светлого неба и стоявшая совершенно неподвижно на расстоянии не более чем тридцати пяти метров от них. Ускоряя шаги, но в то же время стараясь бесшумно ступать по обочине тропинки, полицейские молча подошли к ней. Стоявший даже не пошевелился при их приближении. Словно мраморная статуя, стоял он, мертвенно бледный, вперив безумный взгляд на странный предмет, лежавший прямо у его ног. Да, в этом тихом уголке действительно было совершено убийство!

На земле навзничь лежал молодой и красивый сквайр Мелвилл, владелец Торнтон-парка. Проницательным и опытным служителям закона оказалось достаточно одного взгляда, чтобы понять, что человек этот был мертв. Признаков борьбы не было — крепкому молодому человеку просто не дали постоять за свою жизнь. Однако на смуглом, красивом лице сквайра сохранилось выражение ярости и гнева, застывшее из-за внезапной смерти. Он, вероятно, несколько секунд смотрел прямо в лицо своего убийцы, прежде чем издал тот резкий отчаянный крик, когда над ним занесли нож и совершили роковой удар.

Молодой человек был в вечернем костюме. Из раны чуть выше сердца медленно сочилась кровь, чернея в лунном свете и стекая темной струйкой по блестящей белой поверхности манишки. На ней справа от раны были заметны пять странных темных пятен, из которых самое крупное находилось на небольшом расстоянии от остальных.

Живой, столь же неподвижный, как и мертвый, пристально смотрел на покойника, сохраняя лицо такое же бледное, как и лицо убитого. В первую минуту полицейские его не узнали — настолько он изменился и такое необычайно странное выражение приняло его лицо. Затем сержант Демпси воскликнул:

— Да ведь это доктор Керван! Боже мой! Доктор, что все это значит?

Человек, к которому он обратился, словно пробудился от какого-то тяжелого сна.

— Не знаю, — пробормотал он, — вы, вероятно, можете назвать это убийством. Я услышал крик и побежал на голос. Потом заметил, как какой-то человек исчез вдали, и увидел вот это. Надежды никакой, — добавил он растерянно, — он мертв.

— Как вы здесь оказались, сэр, в столь неурочное время? — спросил сержант Демпси довольно резко, но все же вполне почтительно.

— Этого я не могу вам сказать, — ответил доктор.

Теперь он уже несколько овладел собой и говорил, по своему обыкновению, очень спокойно, хотя его красивое лицо сохраняло мертвенный оттенок, а крепкую фигуру сотрясала едва сдерживаемая дрожь, вызванная, очевидно, душевным волнением.