— Помоги, Господи!

И пошел. Прямо, напролом. Без всяких тропинок. Ломался сушняк под ногами и руками, вспархивали испуганные птицы и пугали его, бросая в дрожь. Никогда он еще не был таким трусом, как теперь. Привык быть всегда вдвоем. Одиночество в пути, который ведет… куда? Может быть, в могилу! — нет ничего страшнее. Приостанавливался, слушал, переводя дух, шорохи леса. Это шишки с сосен валятся. А это змея скользнула в прошлогоднюю листву. Каждый звук леса изучен. Попал на просеку, вынул револьвер, осмотрел и пошел быстро. Дорога вилась все ввысь. Кажется, это Хайтинский лес. Такой знакомый овражек! Должен быть ручей! Да! Облегченно вздохнул и, склоняясь к ручью, умылся, жадно глотая с руки воду. Теперь знает… не закружится в лесах. Деревню надо миновать, обойти подальше: там много собак… Вон, слышно уже, как лают, проклятые!.. Неужели зачуяли так далеко? Долго обходил без дороги, подальше, деревню и наконец, выйдя на склон гор, узнал зубчатый профиль знакомой вершины Святого Ильи, точно начертанный углем на небе. Вся душа вздрогнула: такой знакомый профиль горного хребта! Сколько раз, в час вечерних закатов, они с Ладой сидели и, счастливые, прижавшись друг к другу, любовались сказочной сменой цветов этой горной вершины. Сколько раз ждали в укромном уголке, когда между зубцами ее покажется краешек луны, словно Бог зажжет на горах небесный костер. Как давно все это было! Точно лет двадцать тому назад, в детстве, когда был маленьким и глупеньким мальчиком… счастливым таким, что смеяться хочется от радости… Выбрался наконец и на перевал. Тут уже все знакомо. Точно только вчера ушел отсюда… Кажется, что уже дома. И все-таки лучше не идти вьющейся вниз, к морю, дорогой. Не для него дороги. Даже и тропки опасны. Лучше и спокойнее опять — лесом, оврагами… Уже сверкает, как небо, морская хлябь узкой ленточкой через лес… Уже внизу вправо, точно в преисподней, мигают три огонька… Это у них!.. Один огонек, наверно, в белом домике, и там сидит Лада, светлая, нарядная, такая, как была тогда, когда они только что повенчались.

— Ах, Лада! Лада…

Торопился, скользил избитыми башмаками по каменистым отвесам, иногда катился, как на лыжах или в санках, и попадал на изгиб дороги… Все ниже, ниже!.. Над головой растут темные глыбы скал, все выше и выше. По дороге — знакомые каменные глыбы, великанами встающие над лесом. Чем дальше, тем сильней встают воспоминания. Приходится приостанавливаться: сердцебиение и одышка мешают идти. Уже видна почти вся линия берега, залив и врезающийся в море мыс. В темноте все это он больше угадывает, чем видит. Огни! Они и пугают, и радуют. Огни на кордоне, огни в заливе и три огонька в невидимых домиках по откосам. Огни — значит, люди, но из всех огоньков только один может рождать надежды. И он старается угадать этот огонек. Наметил этот огонек и долго и пристально смотрел на него, точно надеялся разгадать его тайну. Если около этого огонька Лада с ребенком — огонек этот может сделаться якорем спасения; если нет тут Ладиного огонька — смерть!.. Арест и короткая расправа. Если не убьют на месте, то поведут в Байдары, куда увезли Спиридоныча. А там он окажется только «разбойником из зеленых», с которыми один разговор: «К стенке!»…

Шел по лесным оврагам, а то взбирался на высоту и снова останавливался, намечал огонек и смотрел на него пытливо, пристально, стараясь отгадать свою судьбу. Теперь он был уже настолько близко, что ветерок доносил человеческие голоса и смех снизу. И эти голоса и смех не обрадовали, а испугали его. Надо обойти все огоньки, чтобы не встретиться ни с одним из говорящих и смеющихся, и прокрасться к белому домику, минуя все дорожки и тропки между домиками и вьющимися коленами дороги. Хорошо, что так темна звездная южная ночь. Каждый куст — надежное укрытие для «волка» в человеческом образе.

Место хорошо знакомо. Хорошо памятно. Когда-то бродили с Ладой и прятались от людей, тоже прятались, но они прятали свое счастье, а теперь он прячет свое несчастье. Целый час он обходил опасность возможных встреч и, наконец, спустился и спрятался в заброшенном винограднике, на последнем откосе: внизу дорога, а ниже ее, через густые шапки огромных можжевельников, выглядывает крыша и труба заветного домика, где прячется тайна его судьбы. Что там, в этом домике? Там это или на берегу? Кричат, смеются, пляшут? Да, там. Кто они? Лежал, слушал, ловил голоса и приходил в отчаяние: чужие голоса, полупьяные голоса. В белом домике — чужие. Значит, смерть!.. Разве может это случиться, чтобы Лада устраивала кутежи и пляс в белом домике, когда он… Нет! Там — чужие.

Топот ног, визги, звон стаканов, хлопанье рук и пьяный хохот, похожий на лошадиное ржанье… Но что это? Почудилось? Голос брата Бориса! Неужели? Горячей радостью облилась душа. Стал напряженно слушать и ловить голоса, смех, крики. Вот опять голос Бориса! Но почему нет ни одного женского голоса? Спуститься? Прокрасться к окнам домика? Ну, а если слух обманул его? Если ему лишь почудился голос брата? Если очутишься в руках пьяной компании воинственно настроенных чужих людей?.. Если даже между ними — Борис, успеет ли он предупредить убийство, если наткнешься сперва на чужих? Да узнает ли его и Борис в таком виде «лесного бродяги»? Не узнает даже Лада. Один момент может решить судьбу. Если брат и Лада здесь — надо впервые встретиться с ними наедине. Но как это сделать? Скрыться где-нибудь в хаосе, где когда-то прятались они с Ладой от людей, хороня свое счастье? Спрятаться и ждать, не пойдет ли по дорожкам Лада? Но она не узнает, испугается, убежит, поднимет тревогу, и… на него устроят облаву, как на забежавшего волка, и убьют… Что ж делать? Надо решить до рассвета, иначе все пропало…

Мозг напряженно искал выхода, решения. Мысли кружились вихрем в голове. Если бы был карандаш и клочок бумаги, можно было бы написать записку, подкинуть и, спрятавшись, ждать. А снизу неслась песня про «Черных гусаров»…

Опять, опять узнал голос брата. Вскочил и побежал вниз по винограднику. У самой дороги приостановился. Снова овладело душой тяжелое раздумье. Вспомнил, что с одной стороны дома, между стеной, изломанной уступами, и откосом, облицованным камнем, есть узкий проулочек с ползучим виноградом. Туда выходит окошко из домика. Оно из той комнатки, где была когда-то спальня Лады. Вот если бы удалось пробраться туда незаметно от людей и там выждать удобный момент для встречи, для первого свидания с дорогими людьми! Надо решать. В этот проулочек можно спрыгнуть с горки. Если это удастся, если слух его не обманул — жизнь спасена… Несколько мгновений постоял, прислушался, огляделся. Показалось, что позади, наверху, кто-то шагает. Это ускорило решение. Перекрестился и скользнул через последнюю дорогу. Наклонился и, пробежав несколько шагов, очутился над белым домиком. Теперь было уже все равно, ибо отступления не было. Вот она, каменная лесенка! Побежал по ней, прыгнул на косогор, к облицовке, отсюда в переулочек. Упал и, прижавшись к земле, затаил дух. Несколько минут лежал без движения: боялся, что шум от его прыжка будет услышан в домике. Нет! Шумят, говорят, поют. Никакой тревоги. Значит, никто не слыхал. Огляделся: уголок забыт и заброшен. Разросся шиповник, дикий виноград, бурьян. В изломе стены светится зеленоватым отсветом стекло окошка. Оно занавешено легкой полупрозрачной материей. О, как страшно заглянуть туда! Долго не решался и боролся с самим собой. И вдруг сонный плач ребенка, призывающего маму. «Моя дочка!..» Помутилось в голове, захватило дыхание. Упал лицом в землю и плакал, кусая свою руку. Потом за стеклами прозвучал женский голос… Голос Лады? Да, голос Лады! Он узнал бы его из тысячи женских голосов…

Не было больше сил бороться. Взглянуть хотя издали, мельком, на одно мгновение!.. Осторожно поднялся на колени, потом, медленно выпрямившись и стоя в отдалении от окна, вытянул голову и заглянул через занавесочку, лишь наполовину высоты закрывавшую окошко. И тут что-то случилось. Он не успел даже убедиться, что бывшая в комнате женщина — действительно Лада: страшный женский крик заставил его упасть наземь и ползком спрятаться в шиповнике и бурьяне. Началась суматоха в доме. Опять поймал голос брата. Шум стал резким и близким. Казалось, что все его видят. Это шумели на балконе. Он ждал, что сейчас начнут искать, придут в его сокрытие и начнут стрелять в него. Но не шли. Пошумели и стали расходиться: голоса уплывали в темноту и в ней растворялись. Шли по лесенке, над головой, шли по нижней дорожке, ведущей к берегу. Слышно было бряцание металлом: военные. Решил ждать полной тишины. Теперь уже совершенно не сомневался, что Борис здесь: его голос отчетливо звучал в ушах. Но кто с ним? — женщина, фигуру которой он мельком поймал в окошке? Может быть, Вероника? Быть может, ей удалось-таки пробраться в Крым к своему жениху? Эта мысль казалась ему разгадкой кутежа, песен и пляса: может быть, он попал прямо на свадьбу? Да, конечно! Теперь все понятно, все понятно…