— Перестань смеяться! У меня начинает болеть живот! — попросил я Великана.

Начал я собирать по дороге обломки сухих веток для костра, но Великан улыбнулся и велел бросить это занятие. Попалась высохшая сосна, Великан подошел, выдернул ее и, взяв в руку, пошел с ней, как с тросточкой. Нашли широкий лужок, весь усеянный пурпуровыми цветами, и здесь уселись на мягкой, словно бархатной, траве, залитой радостным солнцем. Солнце здесь казалось вдвое больше, и вдвое ярче светило оно, а поэтому и радость от солнечного света была вдвое сильнее той, которую мы обыкновенно испытываем… Мне хотелось прыгать, хохотать, кувыркаться, петь и кричать…

Великан взял сухую сосну и об колено ноги наломал из нее дров. Потом взял два полена и так сильно ударил их друг о друга, что оба они загорелись. Зажгли костер. Напекли каштанов и плотно покушали. Великан съел не меньше сотни каштанов, а я съел три и был сыт по горло.

— Теперь я сосну, — сказал Великан, — а ты побегай и поиграй!

Сладко потянулся он и лег на спину, опершись согнутой ногой в землю. Заснул Великан и начал храпеть… Боже мой, как он храпел! Помню, были мы в зверинце, и там я слышал, как рычит лев. Вот так же, если не сильнее, храпел спящий Великан. С ужасом и удивлением из кустов выглядывали голубые олени, белые, как снег, зайцы с теленка величиной, волки, равные по росту лошади, — и в испуге бежали прочь… С деревьев валились листья и еловые шишки, сотрясалась сама земля около нас, и в безумном испуге разлетались по лесу сороки с серебряными хвостами… Сперва было неприятно и хотелось уйти. Об этом я уже подумывал, но обилие всяких зверей в лесу останавливало меня от побега. С Великаном было спокойно. Добрая Волшебница велела ему беречь меня… Привык я к храпу Великана, только в ушах стоял звон, словно туда залезли надоедливые комары-музыканты. Я сидел, смотрел, как спит Великан и как при каждом дыхании у него высоко вздымается живот…

«Точно морская волна!..» — подумал я, и мне захотелось покачаться на животе у Великана.

Недолго думая, я вскарабкался по ноге на живот Великана, прилег и начал приятно покачиваться. Было здесь мягко и тепло, потому что живот у Великана был мохнатый, и скоро я задремал. И приснился мне сон, будто бы я плыву один в лодке по морю, а на море начинается буря, и лодку высоко подбрасывает на сердитых зеленых волнах, похожих на бегущие друг за другом горы… Не знаю, долго ли я спал. Проснулся я от страшного толчка и, когда открыл глаза, то лежал в мягком мхе шагах в десяти от Великана… Великан кашлял. Очевидно, от этого кашля меня и сбросило с живота на землю.

Огромное солнце пылало на небе, и свет его был в лесу необыкновенный: проникая через вершины и сплетшиеся вверху ветки деревьев с разноцветными листьями, этот свет ложился на траву и мхи разноцветными пятнами: синими, как небо, красными, как малина, желтыми, как лимон… Местами эти пятна перемешивались друг с другом, и тогда казалось, что с неба упала на землю и разбилась на неровные куски яркая радуга.

Становилось жарко, хотелось пить.

— Пойдем к Розовому Озеру! — сказал Великан, протирая глаза спросонья.

— Далеко оно, это озеро?

— Сто верст отсюда.

— Не скоро дойдем. А хочется очень пить…

— Через час дойдем! — сказал Великан и поднялся на ноги.

— Я могу пройти в час только три версты. А сто верст я даже не могу пройти в месяц!..

— Ты сядешь ко мне на плечо! Ну-ка! Иди скорей!

Я подошел. Великан засунул мизинец мне за пояс и поднял меня.

— Держись за бороду! — сказал он и зашагал огромными шагами по лесу.

Я сидел на плече, словно на крыше нашей дачи, и держался за шею Великана, как держался когда-то за трубу. Приподняв правую руку, Великан обламывал мешавшие нам коряги и толстые ветки деревьев и швырял их в сторону. Позади нас оставалась дорога, похожая на просеку, какие делают в наших лесах. Шел он так быстро, что в глазах рябило от бегущих мимо деревьев, лужков и оврагов. Словно я сидел не на плече, а в вагоне мчавшегося на всех парах поезда, и смотрел в окошко.

Раздавил Великан нечаянно зайца величиной с теленка и наступил на гнездо какой-то птицы с тремя зелеными яйцами величиной с дыню… Только один раз до самого озера мы делали привал, и то потому лишь, что Великан занозил ногу. Присев, он вытащил из-под ногтя занозу, оказавшуюся еловой шишкой, и мы двинулись дальше. Чем больше мы углублялись в лес, тем выше и гуще становился он, и тем меньше было в нем свету. Несуразные ветви, как огромные извивающиеся змеи, сплетались друг с другом, разноцветные листья, величиною в наш лопух, совершенно закрывали небо, и в цветных сумерках мы пробирались под крышей листвы, как по крытым цветными стеклами коридорам…

Много чудесного встречалось нам по дороге, но за быстротой движения трудно было разглядеть что-нибудь. Только один раз, когда дорога пошла в гору и Великан замедлил шаги, — я успел увидать две диковины. Четыре зеленых лягушки величиной с добрую кошку, выпуча желтые глаза, танцевали около болота кадриль в то время, как старички белые грибы, в больших коричневых шляпах, опираясь на палочки, стояли толпой и с улыбкой смотрели на лягушечий танец. Это — одна диковинка, а другая еще интереснее. Она меня заставила хохотать до слез. Старый хромой черт и старушка-чертовка сидели на кочке и с любовью смотрели, как их дети, шестеро маленьких бойких чертеняток, играли в чехарду… Старый черт был на клюке, с желтой сединой на голове и плечах, а старушка-чертовка в белом чепчике, подвязанном под острым подбородком тесемочками, и в круглых очках из слюды вместо стекол. Старый черт, положив себе на колени облезший уже хвост своей жены, искал в нем блох, а та беспокоилась за детей и хрипло кричала:

— Берегите хвосты! Бесхвостый черт неприличная вещь!

А чертенята, визжа и кувыркаясь, высоко подпрыгивали и скакали друг через друга, причем тот, через которого прыгали, старался схватить прыгающего за хвост…

Как только чертово семейство заметило нас, тотчас же каждый член семейства высоко подпрыгивал, ударялся об землю и пропадал. Только один скверно пахнувший дымок взвивался тонкими струйками с того места, где падали черти…

Да, забыл еще одну диковину! Одно время около нас вились дно бабочки величиной с большой поднос каждая. Брюшко у них было белое, мохнатое и блестящее, словно сделанное из шелкового плюша, крылья, как фигурные окна с разноцветными стеклышками, а усики похожи на выкрашенные в синий цвет руки молодой девушки.

Этими усиками они распоряжались, как люди — руками. А глаза у них были карие с черными бровями и с веками, окаймленными черными ресницами, и они моргали глазами и щурились, разглядывая нас с Великаном. Прощаясь с нами, они посылали нам своими усиками воздушные поцелуи и махали крылышками, как цветными платками.

— Не наткнуться бы нам на злую Волшебницу! — проговорил Великан, остановился и огляделся вокруг.

— Разве ты ее боишься? — спросил я не без удивления.

— А то как же?..

— А еще Великан! Разве злая Волшебница еще больше тебя?

— Она маленькая, не выше тебя, только злобы в ней столько, что ее хватило бы на всех великанов! Мы с ней поссорились из-за ее дочки. Злая Волшебница хотела, чтобы я женился на ее дочке и сделался злым Великаном, а я не пожелал, потому что имею от природы доброе сердце…

— Ну!

— Озлобилась злая Волшебница и поступила со мной, как со многими другими. Схватила, перевернула меня вверх ногами и воткнула головой в землю. И превратился я в дерево и рос в земле сто лет…

— Сто лет! Сколько же тебе теперь лет?

— Воткнула в землю меня она еще мальчиком: мне было всего пятьдесят лет… Ну, а теперь…

Я быстро сложил в уме сто с пятьюдесятью и сказал:

— Теперь, значит, тебе полтораста лет?

— Верно…

Постояли и пошли в сторону. Все темнее становилось в лесу, и все труднее было пробираться через гущу ветвей и кустарников. Несколько раз мы застревали в колючем шиповнике, иглы которого были похожи на настоящие стальные иголки. Исцарапал Великан руки и ноги, сел и печально сказал: