Около девяти вечера Еугенио спустился в холл, напевая машинально «Я все еще мечтал о ней». Возле почтового отделения он встретил Беатрис Алигьери. То же мимолетное ощущение осенней свежести исходило от ее рыжих волос и ярко-синих глаз. Ее духи напоминали запах цедры лимона, слегка приправленной жасмином и свежей мятой. Она спросила, понравился ли ему Летний дворец. Он ответил «да», так как не мог ответить «нет», впрочем, у него и в самом деле осталось довольно приятное впечатление от Летнего дворца. Затем она поинтересовалась, не узнал ли он чего-либо нового о судьбе Анн-Лор. Он сказал то, что знал: она не возвратилась во Францию.

— Тогда я надеюсь, что она в Сиане, — предположила Беатрис. — Но почему вы не попытаетесь связаться с Пьетро Савелли? Может, он в курсе.

Еугенио подумал, что, несмотря на полноту, она довольно милая девушка и что они могли бы перейти друг с другом на «ты».

Глава 13

Он совершенно не страдал по стадной жизни

Темные шторы раздвинулись, и Чжоу Енлинь вошел первым. Просторный салон был сильно загроможденным. Толстые ковры заглушали шум шагов. В салоне стояли две софы, два маленьких лакированных круглых столика, уставленных мелкими безделушками, и множество других небольших вещиц, черных и изящных. Единственное внутреннее окно выходило на лестницу. Несколько ароматизированных свечей слабо освещали комнату. Особенно чувствовался запах воска, к которому примешивался еще один, менее различимый, хотя тоже приятный, похожий на запах перезревшего яблока. Едва заметные в полумраке шесть альковов, расположенные звездой, вели в другие комнаты. В каждом из них было по две двери, украшенных извивающимися драконами. Чжоу, прекрасно ориентируясь в обстановке, исчез в одном из альковов. Кто-то вышел ему навстречу — Еугенио заметил только бесшумно мелькнувший силуэт — и увел за быстро захлопнувшуюся дверь.

Оставшись на какое-то время один в этом странном месте, слабо освещенном неверным светом свечей, Еугенио неожиданно начал вспоминать о своем путешествии из Парижа в Пекин, о полете над бескрайним сибирским лесом, который время от времени пересекала извилистая серебряная лента реки. Он снова подумал о семье староверов, проживших десятилетия вдали от мира людей. Несмотря на кисловатый запах перезревших фруктов, пропитавший всю комнату, Еугенио чувствовал себя в ней уютно и, абсолютно не представляя, чего ожидать, все же не сомневался, что ничего страшного не произойдет. Он вспомнил другую историю, о которой не так давно прочел в газете: какой-то мужчина прожил один почти двадцать лет в лесной чаще, в маленьком шалаше, не имея никакого контакта с внешним миром, кроме радио (в статье не уточнялось, где он брал батарейки). Это произошло во Франции. Журналист писал, что этот человек совсем не опустился, он каждый день брился, «чисто» одевался и совершенно не страдал по стадной жизни. Не скучал, жил, подчиняясь смене дней и ночей, времен года. Читая эту статью, Еугенио находил поразительным, что такое возможно в конце XX века. Поражало не то, что об этом мужчине забыли — люди и общество легко забывают, — а то, что так можно жить в наши дни: в полном одиночестве, то есть сделать подобный выбор. Но почему в таком людном муравейнике, как Пекин, он думал о полном одиночестве, староверах, отшельнике в шалаше? Наверняка из-за живущего в нем ощущения растерянности и заброшенности. А может, он вспомнил о путешествии на самолете потому, что хотел побыстрее вернуться, или потому, что должен ехать завтра в Сиань. Что же касается сибирской реки, то она, скорее всего, всплыла в памяти, так как в тот момент, когда они летели над Сибирью, Чжан Хянгунь заговорил с ним, а сейчас Еугенио увидел здесь статуэтку, немного похожую на Чжана Хянгуня с растянутыми в улыбке губами. Хотя разве можно знать течение мысли?

На столике прямо перед собой Еугенио заметил маленькую приоткрытую шкатулку. Внутри нее лежал крошечный сложенный листок. Еугенио достал его и развернул, полагая, что прочтет какую-нибудь загадку или максиму, которые обожают восточные люди. На листке по-английски было написано: «Маленький мешочек не может содержать в себе большой предмет. Слишком короткая веревка не достает до дна колодца. Каждая вещь имеет свою цену». Еугенио сложил бумажку и положил ее назад в шкатулку. В этот момент штора раздвинулась и из одного из альковов вышла высокая девушка с огромными глазами и кукольной улыбкой, в красиво облегающем платье алого цвета.

— Здравствуйте, месье Трамонти, — произнесла она на поющем английском. — Меня зовут Виолетта, я в вашем распоряжении. Не хотите ли вначале прилечь и немного покурить?

Глава 14

Были и другие игры

В самолете, направляющемся в Сиань, Еугенио немного полистал небольшой труд о Цине Шихуанди, легендарном императоре, который построил Великую стену, объединил страну, ввел деньги, систему веса и измерений, соорудил для себя огромную гробницу, главный курган которой до сих пор не был найден и в которой во время похорон императора были заживо погребены тысячи его наложниц. Только одна часть гробницы была обнаружена в 1974 году, когда два крестьянина случайно наткнулись лопатами на несколько обломков глиняных солдат. В поле, под толстым слоем почвы, два тысячелетия назад была похоронена копия армии Циня Шихуанди — тысячи терракотовых воинов, ростом немного больше живых людей, все совершенно разные, экипированные, причесанные, на телегах и лошадях, готовые вступить в бой. Правда, теперь это были обломки, которые, как в сложнейшей головоломке, археологи терпеливо складывали уже четверть века. Вот где был материал для статьи в «Вуа дю Сюд».

Еугенио уронил журнал, глянул в иллюминатор на море облаков, простиравшихся под самолетом, и погрузился в чтение книги, которую начал после своей первой встречи с Беатрис Алигьери. У него всегда было интимное, почти любовное, если не собственническое, отношение к книгам: он крайне неохотно одалживал их и плохо переносил, когда в доме отсутствовала его любимая книга — из-за этого некоторые из них он вообще никому не давал. А еще он любил играть с ними. Иногда считал точное количество страниц, делил его пополам, открывал соответствующую страницу и выбирал на ней, предпочтительнее ближе к центру, какую-нибудь фразу, которая зачастую оказывалась наиболее символичной для этой книги. Исследуя внимательнее книгу в целом, он иногда открывал для себя, что вся она строится вокруг этой страницы или этой фразы, что в ней все повторяется на равном расстоянии от центра. Ему даже удалось создать некое подобие концентрической структуры, которая в ряде случаев была преднамеренной, как, например, в большинстве книг у Рабле, и непреднамеренной у других авторов, так как ничто не указывало на то, чтобы они заботились о скрытой симметрии. Были и другие игры: например, открыть книгу наугад. Первая попавшаяся на глаза фраза казалась ему загадочным посланием, что привносило в игру эзотерический оттенок и походило на то, как в старину вызывали духов вергилиевских героев или обращались за помощью к игральному кубику: похожий метод был использован для гадания на пасторальных поэмах.

Книгу, которую он сейчас читал, подарила ему Марианна. Это была «Война и мир», изданная в «Плеяде». Он открыл ее наугад. Отрывок находился немного дальше точной половины книги, во второй части третьего тома. Речь шла о старике Кутузове, по поводу которого Толстой писал: «Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть». И дальше: «Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, — это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое». Еугенио показалось, что он уже готов поверить в подлинность вергилиевских и толстовских героев, так как это напомнило ему вчерашний разговор.