Август в тот год стоял сырой, дождливый и холодный. В начале восьмого уже темнело. Семь раз (с половины июля до половины августа) побег назначался, товарищи на воле получали точное время намечаемой попытки освобождения, но каждый раз в результате каких-либо непредвиденных осложнений побег откладывался.
Однако заключенные продолжали упорно готовиться к побегу. Бауман с шутками и смехом, но удивительно настойчиво и твердо убеждал своих товарищей, что «представление непременно состоится… пока оно лишь отложено по непредвиденным техническим причинам». И действительно, восьмая по счету попытка побега увенчалась полным «успехом.
Побег произошел вечером 18 (31) августа 1902 года. Искровцы устроили «именины» одного из заключенных — Басовского. Это послужило предлогом для того, чтобы хорошенько угостить спиртным надзирателя и даже часового. В спиртное, кроме того, добавили снотворного порошка, с таким расчетом, чтобы сон тюремщиков продолжался несколько часов. Затем после ужина, часов в 8 вечера, когда вокруг уже стало совсем темно, искровцы вышли «подышать перед сном свежим воздухом, после именин».
Заключенные с обычными песнями и шумом гуляли во внутреннем дворе тюрьмы. План побега был разработан до мелочей. Каждый знал, за кем он должен подниматься на «пирамиду», за кем спускаться по веревке со стены. Точное выполнение всех деталей намеченного плана содействовало успеху побега.
Бауман был в числе первых, подошедших к крепостной стене. Под накинутыми на плечи халатами заключенных были «ступеньки» из обломков стула и веревка с «кошкой».
«Слона!» — раздался условный возглас, и Бауман в два прыжка оказался около часового. Через секунду часовой лежал на земле, с закутанной одеялом головой, трое искровцев крепко держали его за руки. Заключенные продолжали громко разговаривать и смеяться, чтобы заглушить возможный крик часового. В то же время один из искровцев с одного броска укрепил «кошку» наверху стены. Поодиночке, в строгом порядке, поднимались на стену по веревке искровцы; некоторые взбирались с трудом, несколько раз срываясь с «пирамиды» и вновь начиная подтягиваться по веревке к верхушке крепостной стены. По желанию самого Баумана, ему пришлось взбираться одному из последних. Вот тут-то и пригодилась спортивная сноровка. Бобровский пишет в своих воспоминаниях о друге: «Лучше, красивее всех взобрался и исчез тов. Бауман. Когда я в эти минуты напряжения всех человеческих нервов наблюдал за всеми мелькавшими передо мною при тусклом свете тюремного фонаря фигурами товарищей, движения Баумана мне показались взмахом крыльев легкой птицы»{Сборник «Товарищ Бауман, изд. 2. М., 1930, стр. 49.}.
Наконец часовой высвободился из плена и выстрелом поднял тревогу (второпях заключенные не успели или попросту забыли разрядить его винтовку). Немедленно в тюрьме поднялась суматоха: забегали с фонарями надзиратели, солдаты, помчался гонец к самому начальнику тюрьмы.
Между тем, не теряя ни минуты, все беглецы рассыпались по окрестностям, стараясь поодиночке и по-двое пробраться на конспиративные квартиры в предместьях города.
Бобровский в своих воспоминаниях пишет, что он несколько отстал от товарищей по побегу, так как спускался с тюремной стены по веревке последним. Но шел он быстро и вскоре различил силуэт Баумана. Николай Эрнестович только что выкарабкался из небольшой ямы.
Два друга пошли дальше вместе, не торопясь, прислушиваясь к каждому звуку, шороху. Оставалось всего несколько сот шагов до начала городских улиц. Вдруг впереди послышался стук экипажа. Беглецы решили разделиться и спрятаться. Бобровский укрылся в каком-то придорожном рве, Бауман — под небольшим мосточком.
Когда Бобровский выглянул изо рва, поблизости никого уже не было. Бауман скрылся в темноте.
Каждый из бежавших, благодаря стараниям Киевского социал-демократического комитета, был снабжен 100 рублями денег и бланками для паспорта. Кроме того, каждому искровцу были даны адреса конспиративных квартир в Киеве, куда можно было явиться немедленно после побега. Жена Баумана заранее заняла номер в «Северной гостинице»; сюда должен был явиться после побега Николай Эрнестович. Но непредвиденные обстоятельства помешали Бауману тотчас же отправиться в условленное место. Николай Эрнестович сильно «обжег» руку о веревку при спешном спуске с тюремной высокой стены; затем у самой почти тюремной ограды он споткнулся и попал в овражек: местность вокруг Лукьяновской тюрьмы сильно пересеченная; подметки на сапогах при этом оторвались, фуражка потерялась, а лицо и руки беглеца были забрызганы грязью. Конечно, явиться в таком виде в «Северную гостиницу» к прекрасно одетой даме было более чем рискованно: швейцар непременно обратил бы внимание на весьма подозрительного пришельца. Поэтому Бауман отправился по другому конспиративному адресу — к одному из товарищей, который должен был, по поручению городского социал-демократического комитета, ждать бежавших. Только к ночи Бауману удалось добраться до конспиративной квартиры.
Немного отдохнув, переодевшись в более приличное платье, Николай Эрнестович отправился со знакомой хозяина квартиры в «Северную гостиницу». Под ручку, точно возвращающаяся из гостей парочка, они дошли до гостиницы Там Баумана ожидала жена. Несколько дней он прожил в гостинице, а затем около двух недель скрывался на квартире сочувствующего социал-демократам киевского адвоката. Благодаря стараниям жены и друзей Николай Эрнестович хорошо отдохнул и принял «вполне независимый вид», как он шутливо вспоминал впоследствии. А недели через две к вокзалу подкатил лихач. Изящно одетые Бауман и его жена медленно проследовали на глазах жандармов, не узнавших в загримированном господине недавнего беглеца из Лукьяновской тюрьмы, к билетной кассе.
Поезд умчал их за границу… Полиция и жандармерия буквально сбились с ног, разыскивая организаторов смелого побега.
Особенное рвение проявляли филеры охранного отделения и полицейские в розысках Баумана. Департамент полиции прислал генералу Новицкому несколько грозных шифрованных телеграмм, предлагая «принять действенные меры к недопустимости перехода границы означенным государственным преступником».
Однако отовсюду в департамент полиции поступали ответы начальников губернских жандармских управлений о том, что «разыскиваемого Н. Э. Баумана обнаружить не удалось…», «преступник не обнаружен…» Так же как и при побеге из города Орлова в 1899 году, Бауману удалось беспрепятственно уехать за границу. Он временно поселился в Берлине, где находилось несколько агентов «Искры». Чувствуя себя «вне сферы полиции», Бауман послал отцу в Казань письмо, в котором сообщал о своем здоровье, спрашивал о семейных делах, заботливо осведомлялся о матери и в конце письма, вероятно, в целях конспирации, добавлял, что думает «переменить место жительства коренным образом» — эмигрировать в Америку. Письмо это было, конечно, вскрыто казанскими жандармами. 6 (19) ноября 1902 года исполняющий должность начальника казанского губернского жандармского управления сообщил департаменту полиции, что «разыскиваемый циркуляром департамента… ветеринарный врач Николай Эрнестович Бауман, проживающий ныне в Берлине, в письме, присланном на-днях к отцу своему Эрнесту Андреевичу Бауману, сообщает, что в скором времени намерен переехать на постоянное местожительство в Америку». Но не в Америку стремился верный ученик Ленина, — Бауман направился к своему гениальному учителю; приближались ответственные дни подготовки II съезда РСДРП.
XI. ТВЕРДОКАМЕННЫЙ БОЛЬШЕВИК
Николай Эрнестович приехал за границу осенью 1902 года и направился в Лондон, где в то время находился Владимир Ильич Ленин. Но вскоре, в апреле 1903 года, Бауман вслед за Лениным уехал в Женеву. В это время искровцы усиленно готовились к важнейшему событию — созданию партии нового типа на II съезде РСДРП.
Ленин отмечал, что главная задача II съезда состояла «в создании действительной партии на тех принципиальных и организационных началах, которые были выдвинуты и разработаны «Искрой»{В. И. Ленин. Соч., изд., 4, т. 7, стр. 193.}.