Но голос его прозвучал достойно:

— Или ты не король, что желаешь слышать мнение своих холопов? Наш государь Иван Васильевич разрешения у своих бояр не спрашивал, когда жениться надумал.

Федор Сукин почувствовал, как дохнуло жаром — это разгорелись тлеющие уголья. Расплескал Сигизмунд Старый свою великую кровь по всей Европе, если и вспыхивала она, то вот таким небольшим костерком, на котором невозможно отогреть даже озябших рук.

— Мой поклон великому князю Ивану. Впрочем, приезжайте месяца через три. Возможно, я и соглашусь отдать замуж сестру.

Сытный двор напоминал потревоженный муравейник. Еще утром стольники важной поступью расхаживали по двору и величаво делали распоряжения многочисленным ключникам и дворовой челяди, заказывая к столу осетрины и баранины, черного смородинного квасу и домашнего пива. Они успевали пробовать брагу и заедали ее копченой гусятиной.

Ничто не предвещало беспокойства. Однако часа два назад безмятежность была нарушена, переполошились все: пришел Федька Басманов и навел страх на Сытный двор. Он прикрикнул на боярина и велел через час нести на стол кушанья душ на триста. Боярин Сытного двора Морозов Михаил Степанович посмел возразить любимцу государя, сказав, что не вычистили всех котлов, что всю ночь поливал дождь и дрова успели отсыреть насквозь, а еще не выщипаны гуси и не освежеваны зайцы; а тут еще, как назло, размыло ливнем дорогу, и два раза опрокидывались кадки с водой.

Федька прикрикнул на Морозова, сказав, что государь ждать не будет, и ушел, сильно хлопнув пятерней по ляжке пробегающую мимо девку, крепко сжимавшую в руках горшок с квашеной капустой. У боярина от такой вести от страха едва не отнялся язык, он мучился поносом, который за последний час только усилился, и боялся, что государь призовет в Большой дворец. Позора тогда не избежать!

Сытный двор мгновенно пришел в движение: челядь скоблила котлы, печники разжигали топки, дровосеки перебирали поленья, выискивая дрова посуше.

А тут еще царь послал на Сытный двор две дюжины бояр, которым за хорошую службу велел выдать по ведру браги. Они заявились все разом, да не одни, а с челядью, которая озоровато поглядывала на снующих девок. Бояре оказались привередливыми: не хотели брать брагу с плесенью, пробовали ее на вкус — чтобы кисло не было и не смердело, оттого переполоху на Сытном дворе только прибавилось. Невозмутимыми оставались только резчики в монастырских палатах. Они поглядывали со своего угла на суету Сытного двора и только хихикали себе под нос. Самое хорошее — это резать для государя половники; сидишь себе на солнышке да точишь стружку. А она получается ломкой и узорчатой, там желоб, здесь зарубка, глядишь, и ложка вышла, которую и боярин не побрезгует в рот сунуть.

Морозов послал окольничего в Большой дворец, чтобы выведал, к чему такая спешка. Скоро тот вернулся и сказал, что в честь своего гостя князя Темрюка Иван Васильевич решил устроить пир, а потому нужно заготовить блюд не менее двух дюжин и удивить диковатого горца пряностями. А тут еще приехал из Польши окольничий Сукин, да не один, а с целым выводком варшавских князей, а уж перед ними Иван Васильевич плошать не хотел.

Скоро раздули огонь под котлами, которые сразу же задышали едким дымом, окутав Сытный двор и Большой дворец. В тереме громко хлопнули ставни, это мастерицы береглись от едкого чада. А скоро запахло сытным варевом, которое напоминало о приближении пира. Стольники уже поставили отдельный стол для государя, дубовый трон; расставили столы для бояр, расстелили скатерти, разложили ложки и миски, в центре выставили тарелки для жаркого и с нетерпением стали ждать, когда будут приготовлены пироги с грибами — одно из любимых лакомств государя. Иван Васильевич любил маслята с луком, до которых поварихи Сытного двора были большими мастерицами.

Страх у боярина Морозова улетучился вместе с ароматными запахами, которыми пропитался не только Сытный, но а Большой дворец. Михаил Степанович с облегчением подумал о том, что живот отпустило, он бы с удовольствием откушал шмоток свиного сала, однако рисковать не спешил. Наверняка царь призовет его на пир. И раньше царя из-за стола никак не встать.

Михаил Степанович Морозов был потомственным боярином. Его прадеды служили еще первым московским князьям, которые были не столь имениты, как нынешние, уступая прочим Рюриковичам и в богатстве земель, и в снаряжении дружины. Однако летописи хранили память о том, что Морозовы всегда верно служили московским великим князьям и никогда не искали чести у других вотчинников. Может, потому московские князья род Морозовых выделяли среди прочих, и нередко служба их начиналась с высоких чинов. А бывало и такое, что прямо из стольников становились боярами.

Сытный двор был в особой чести у государя. Хозяйство большое и хлопотное. Одних погребов на десятки тысяч ведер наберется! А при Сытном дворе еще и Скотный двор, и Живодерня. Здесь не только крепкие ноги нужны, чтобы обежать все хозяйство, но и зоркий глаз, чтобы не смели тащить государево добро. Вот потому Михаил Степанович следил за тем, чтобы вино и яства выдавались только по государеву указу, чтобы мяса лишнего не было взято и на фунт. И свято помнил наставления отца о том, что государево добро нужно преумножать. Отец Михаила Морозова был тоже боярин Сытного двора, а при нем всегда бывал порядок! Кадки стояли все рядком, мешки собраны в аккуратные ряды, а во дворе даже сора не приметишь. Этот порядок в хозяйстве перенимал у отца и сам Михаил. Он всегда помнил, сколько в погребе стоит бочек с белым вином, сколько рейнского, сколько пудов мяса заготовлено на обед. Он сам ходил на Скотный двор и выбирал свиней, которых следовало подавать на государев стол, а гуси у него были жирные и важные, в точности такие, как и сам хозяин Сытного двора.

Михаилу Морозову едва исполнилось двадцать пять лет, а он уже третий год был боярином, значительно опередив в чине своих ровесников, которые продолжали подавать гостям кушанья или, в крайнем случае, служили рындами при самодержце. Морозов гордился своим делом, которое во многом определяло быт и жизнь всех обитателей государева дома. Михаил Степанович дорожил своим назначением и потому пропадал в Сытном дворе целыми днями, и единственное, чего он не делал, так это не спал среди кадок с вином и ведер с брагами что частенько случалось с его батюшкой.

Боярин Морозов боялся безрассудного царского гнева и, когда ловил на себе озлобленный государев взгляд то его буквально прохватывал понос, который не унимался на протяжении двух дней. Эту свою слабость он умело скрывал не только от челяди, но даже от домочадцев которые удивленно пожимали плечами, когда Михаил достойно, как это подобало боярскому величию, отправлялся в уборную, и, глядя на гордо поднятую голову вельможи, можно было подумать о том, что он шел не иначе как на заседание в Боярскую думу.

Михаил Морозов никогда не опаздывал с обедом, он умудрялся организовать приготовления блюд даже через полчаса после того, как пожелал откушать государь. Притом подавалось всегда свежее (царь не терпел подогретой пищи), хорошо запеченное и проваренное. Боярин Морозов сам ходил по всем котлам и черпал здоровенным половником варево. Может, оттого брюхо его выросло до неимоверной величины, и если бы не пояс, которым он его поддерживал, оно упало бы на землю и волочилось бы вслед за своим хозяином.

Бояре между собой хихикали и говорили, что если бы царь пожелал, чтобы пища была сготовлена через минуту, то Морозов организовал бы и это, но тогда Михаилу под огонь пришлось бы подставить свой жирный зад.

Михаил Морозов ходил тяжело и переваливался так, что если бы не мужское платье, его можно было бы принять за бабу на сносях. Бояре частенько злословили по этому поводу, но Морозов никогда не обижался — был он незлопамятен и добр.

Челядь Сытного двора до смешного напоминала своего хозяина — ступала так же знатно и неторопливо, даже поварята были раскормленные и напоминали упитанных поросят. Видно, обильный корм Сытного двора совсем не портил характера его обитателей, и потому многочисленная челядь была так же простовата и добра, как и сам Михаил Степанович.