Слова взялись неизвестно откуда. Жанна услышала, как она произносит их со слезами на глазах, скривив рот:

– Значит, как я и думала, вы ничего не знаете.

– А что я должен знать?

– Иоланда умерла прошлой зимой. Она потребовала, чтобы вас не ставили в известность. Как я ненавижу себя за то, что мне приходится сообщать вам эту печальную новость!

Старик смотрел на нее так, словно она заговорила на незнакомом ему языке. Жанна ринулась в брешь, которую только что пробила:

– Вы глубоко заблуждаетесь, дорогой друг. Вы отзываетесь о себе нелестно и несправедливо. Иоланда согрешила. Как достойный отец, заботящийся о будущем своей единственной дочери, вы изгнали негодяя, покусившегося на ее честь. Если хотите знать мое мнение – Боже, как мне трудно судить покойную сестру! – теперь, когда я немного узнала вас, я удивляюсь тому, что она так плохо относилась к вам.

– Плохо?

– Она не жалела жестоких, порой непристойных слов, вписывая вас… Я даже начала думать, что вы – чудовище, лишенное чувств.

– До такой степени? – прошептал старик, мгновенно побледневший.

– Боже мой, простите, что мне приходится говорить вам такие страшные вещи!

Немного помолчав, Исидор протянул Жанне руки и сказал:

– Нет, вы правильно поступили. Старость делает человека мягким. Я искал для себя тысячу оправданий, испытывал душевные терзания, полагая, что поступил жестоко. Знаете, моя дорогая, у меня остался только сорванец Тибо. Не сомневайтесь, я люблю его. Просто… детство так далеко ушло от меня, что я забыл его привычки.

– По правде говоря, он такой очаровательный, что я начинаю сожалеть о своем затворничестве, не позволяющем мне иметь такого же милого ребенка.

Жанне понадобилось совсем немного времени, а еще меньше усилий, чтобы стать «моей красавицей», «моей чаровницей», «моим солнечным лучиком». В свою очередь она принялась называть его «моим безумцем Исидором», «моим дражайшим другом», «моим великолепным львом». Как ни странно, мсье де Флери не видел ничего смешного в этих глупых прозвищах. Плотские объятия со стариком были такими редкими, быстрыми и незамысловатыми, что Жанна не считала их большим грехом. Он же был полностью удовлетворен. Жанна ловко вбила в голову старику все, что считала необходимым. Она была достаточно молода, чтобы нравиться и заботиться о маленьком мальчике и постаревшем мужчине. Кроме того, тот факт, что Жанна много лет провела в монастыре, казалось, принес успокоение Исидору де Флери, словно это и ему обещало место в раю, которого он прежде считал себя недостойным. В конце концов, Жанна долго общалась с Богом. Она стала своего рода пропуском в Эдем. Она знала тамошние привычки и требования и могла бы давать великолепные советы, как преодолеть ступени, ведущие туда. Был назначен день свадьбы. Нотариус должен был составить договор, согласно которому Жанна унаследует имущество мсье де Флери после его смерти, взяв на себя обязательство заботиться о Тибо и передать ему после своей смерти все владения его деда.

Смирение мгновенно исчезло. Смирение оказалось жалкой маской, заимствованной кожей, которой она прикрывалась все эти годы. Наконец-то Жанна будет вести образ жизни, который она по праву заслуживала.

И надо же было такому случиться, что старый идиот умер за несколько недель до свадьбы! Восхитительный план, который она ночами составляла, лежа в своей крошечной келье за занавеской, рассыпался в прах. А ведь Жанна уже видела, как она тайком покидает аббатство, чтобы стать второй мадам де Флери, не оставив после себя никакого следа, кроме этого ненавистного белого платья. Подлый кретин сыграл с ней злую шутку! Да сгинет он в аду!

Жанна вновь оказалась без денег, без будущего, без жизни, но, главное, без возможности вновь смириться. Она больше не ездила во Флери и с опозданием узнала, что маленький Тибо скончался от лихорадки. Иоланде ничего не сообщили, потому что считали ее умершей. А Жанна не посмела сказать о смерти мальчика своей сокамернице. Надо признать, сама мысль, что милая сестра-лабазница унаследует имущество своего подлого отца, имущество, которое должно было бы достаться ей, задевала Жанну за живое. Кроме того, ей совсем не хотелось, чтобы челядинцы Флери рассказали Иоланде о ее настоящей роли. И Жанна продолжала врать Иоланде, считавшей ее своей подругой, привозя из своих поездок утешительные новости об умершем Тибо. Конечно, делала она это Не без извращенного удовольствия. Удовольствия дурачить другого и держать его в своей власти.

Ги желая крышка сундука опустилась с громким звуком. Жанна вернулась в настоящее, стараясь обрести хладнокровие. Сейчас оно было ей крайне необходимо. Противостояние началось. Открылась дверь. На пороге появилась величественная Од де Нейра, надушенная мускусом, что было совершенно недопустимо для аббатисы.

– Моя дорогая Жанна… как я рада, что вы так рано вернулись. – Лучезарная улыбка мадам де Нейра погасла. Она спросила: – А… Я их не вижу.

– Вы удивлены? Не могу в это поверить.

– Почему? – проворковала Од с наигранной неловкостью.

Сердце Жанны д'Амблен было готово выпрыгнуть из груди. Противостояние предстояло беспощадное, и мадам де Нейра не должна была заметить ее страха. Она пыталась говорить спокойным тоном, стараясь подражать своей собеседнице. Впрочем, Жанна была далека от спокойствия.

– Бога ради, оставьте эти игры для других. Разве вы не знаете, что меня подстерегали два разбойника, нанятые, чтобы отнять у меня манускрипты?

– Это очень серьезное обвинение, дочь моя.

– Это очень справедливое обвинение, матушка.

– Согласитесь, что мой план был удачным. Он избавлял меня от необходимости платить вам, поскольку вы стали слишком ненасытной, моя дорогая.

– Ненасытность еще никого не утомляла. К тому же она имеет тенденцию усиливаться… под малейшим предлогом.

Од де Нейра уловила намек, но все же не поняла точного смысла слов Жанны. Слащавым тоном она пропела:

– Что вы хотите этим сказать?

Жанна д'Амблен сделала глубокий вдох. Она боялась, что начнет запинаться и тем самым даст понять своей противнице, что ее нервы на пределе.

– Радость, что я избежала неминуемой смерти, не уменьшила мою ненасытность. А еще никогда не надо скупиться, когда нанимаешь головорезов. Я дорого отдала бы, чтобы увидеть, как от досады вытянутся их мерзкие физиономии, когда они сорвут салфетку, в которую были завернуты… дощечки.

Прелестное лицо аббатисы застыло, рот скривился от злости, изумрудные глаза утратили свой блеск. Впервые после их встречи в банях на улице Бьенфе Жанна почувствовала радость близкой победы и стала более уверенной. Она могла восторжествовать над очаровательным чудовищем.

– Я огорчила вас. Подобная мысль приводит меня в отчаяние, моя любезная матушка. Но не волнуйтесь. Манускрипты не потеряны, они по-прежнему хранятся в тайнике, – заявила Жанна тоном, казавшимся ей ироничным. – Давайте обсудим, во сколько вы оцениваете ваше удовлетворение, а также удовлетворение «нашего итальянского друга».

Од де Нейра облизала губы и прошипела:

– Вам известна цена. Двести фунтов*. Весьма кругленькая сумма.

Жанна ликовала. Од де Нейра утратила свое превосходство.

– Недостаточная сумма, весьма недостаточная, учитывая, что речь идет о моей последней миссии.

– Сколько?

– Как сухо! Гораздо больше я ценю ваш дружелюбный тон.

Мадам де Нейра опустила голову. Когда она ее подняла, Жанна заметила незначительные, но вместе с тем внушающие тревогу перемены. Все черты лица Од застыли и стали более резкими. Несмотря на радость, которую Жанна испытывала, унизив своего врага и заказчика, она поняла, что игра затянулась и пора ее заканчивать.

– Скажем… в два раза больше.

– Ни за что.

– Я склонна полагать, что манускрипты имеют для вас огромную важность. А ведь я могу найти других покупателей.

– Не угрожайте мне, Жанна. Я ненавижу, когда мне угрожают.

Жанна удивилась, что мадам де Нейра назвала ее по имени, и продолжила: