Жанна д'Амблен ждала, когда рассветет. Воспользовавшись отменой запрета на выход, она миновала главные ворота, прижимая к себе толстый квадратный сверток, обмотанный темной салфеткой. Она шла осторожно, мелкими шажками, постоянно оглядываясь по сторонам. Не пройдя и пяти туазов, она заметила их, стоявших возле одного из дубов на опушке леса Клэре. Два разбойника с опухшими от пьянства физиономиями висельников. Двое подручных, нанятых Од де Нейра. Жанна была готова к этой встрече, но все же не смогла сдержать гнев. Идиоты, за кого они ее принимают? Она столько лгала, обманывала, убивала, что теперь боится даже тени. Их пока еще разделяло достаточное расстояние, и бандиты делали вид, что поглощены оживленной беседой, радостно хлопая себя по бокам, словно два приятеля, случайно встретившиеся на дороге. Они ждали, когда она подойдет поближе, чтобы напасть, затащить в заросли, вырвать из рук сверток и, несомненно, перерезать ей горло. Жанна быстро огляделась. Никого. Никого, кто смог бы ей помочь, поскольку привратница никогда не покинет свой пост, если только не получит указание от аббатисы. Жанна д'Амблен, глубоко дыша, замедлила шаг. Потом она резко повернулась и бросилась к стене аббатства. Головорезы сразу же поняли, что их добыча, а следовательно, и кошелек, ускользает от них. Они помчались следом, пытаясь ее догнать. Жанна слышала топот их ног. Она закричала:

– Привратница! Откройте ворота… немедленно откройте ворота! На меня напали. Они напали на одну из жен Господа!

Жанна слышала, как лязгнул железный засов, запиравший высокую дверь. Она обернулась, не замедляя бега. Разбойники были в двух туазах от нее. Она швырнула сверток как можно дальше. Один из бандитов крикнул:

– Стой! В конце концов, нам заплатили только за сверток.

Мужчины бросились в сторону и схватили драгоценную добычу. Жанна вбежала во двор аббатства, крича:

– Закрывайте, закрывайте немедленно!

Молодая привратница-мирянка с ужасом смотрела на Жанну, бормоча:

– Сестра моя… сестра моя… никогда прежде я не видела ничего подобного. Куда мы катимся, если эти негодяи нападают на женщин Бога?

Задыхавшаяся Жанна кивнула головой.

– Надо немедленно доложить нашей матушке, – настаивала привратница, кипевшая от негодования. – Нет, надо сообщить бальи!

– Я так и сделаю, – солгала Жанна, пытаясь обуздать ярость, от которой дрожала всем телом.

Тишина, царившая в церкви Пресвятой Богородицы аббатства, испугала Жанну д'Амблен. Внезапно у нее возникло ощущение, что это место находится между жизнью и смертью. В этом нефе царило гробовое, леденящее душу спокойствие, волнами лившееся с хоров. И как только она могла находить успокоение среди этих зловещих огромных камней, этих жутких пилястров, которые сейчас давили на нее всей своей тяжестью? Казалось, все было устроено так, чтобы умалить входящих сюда, убедить их в тщетности своих усилий, надежд. Ей захотелось убежать из темноты, пронизываемой лишь слабым светом, едва падавшим из сдвоенных окон. Бежать из часовни придела, в котором она нашла убежище. Убежище? Теперь в этом аббатстве у нее не было убежища. Жанне казалось, что каждая стена, каждая дверь нависает над ней, чтобы ее сильнее унизить, чтобы окончательно поглотить.

Жанне понадобилось несколько долгих минут, чтобы немного успокоиться, оправиться от тягостного головокружения, которое она отказывалась приписывать нехорошему предчувствию.

Вскоре холодная ненависть вытеснила ярость и страх. Она решила во что бы то ни стало вызвать мадам де Нейра на откровенный разговор. Жанна встала и вышла на морозный зимний воздух, но каждый шаг требовал от нее невероятных усилий.

Не удосужившись постучать, Жанна д'Амблен толкнула высокую дверь, ведущую в кабинет аббатисы. Никого. Жанна заранее не подготовила никакого вступления, никаких объяснений, ничего. Знала ли уже мадам де Нейра, что у нее украли сверток, что она была вынуждена бросить его своим преследователям, чтобы спастись в стенах аббатства?

Жанна д'Амблен стояла перед дубовым столом, который всегда будет напоминать ей об Элевсии де Бофор. Она ждала, когда так называемая аббатиса, распевавшая песенки в соседней комнате, оденется. Воспоминания о покойной матушке, о годах мнимой – по крайней мере с ее стороны – дружбы стерлись из ее памяти так быстро, что она сама удивлялась. Неужели она полностью изменилась? Жанне казалось, что три года назад в ее жизни произошел настоящий катаклизм. Смирение порой оказывается коварным. Ибо Жанна смирилась со скучным, бесславным, но и спокойным существованием в монастыре. Она искренне верила, что похоронила мечты о свободной, безумной, блестящей жизни. До тех пор, пока эта глупая Иоланда, проникшаяся к ней абсолютной, слепой дружбой, словно маленькая девочка, не начала откровенничать. Правда, Жанна умела вызывать к себе нежность и доверие. В то время, о котором она почти забыла, этот талант позволил ей выжить, отвоевать для себя место, а ведь она была нежеланной как для родителей, так и для братьев. Но в их оправдание надо сказать, Что состояние семьи д'Амблен было далеким воспоминанием, за которое упорно цеплялся отец, чтобы окончательно не впасть в отчаяние. Способность заставить полюбить себя впоследствии превратилась в грозное и надежное оружие Жанны. Любезная сестра-лабазница поведала Жанне историю своей страсти к тому, кого она называла «своей любовью» до самой смерти. Она рыдала, рассказывая о рождении своего ангелочка, малыша Тибо, о жертве, которую принесла как мать и женщина, особо подчеркивая, что никогда об этом не жалела, поскольку была убеждена, что постриг в монастырь спас ребенка от тяжелой болезни. Она доверительно сообщила Жанне, что больше всего на свете ей хотелось бы получить весточку о сыне.

Жанна порылась в памяти: куда подевалась прежняя Жанна д'Амблен? Она не могла ее отыскать.

Поехала ли она во Флери, расположенный недалеко от Мапаси, из-за сострадания к милой Иоланде или уже тогда в ее голове созрел коварный план? Жанна не помнила. Да и какая разница? То, что умерло в ней, никогда не возродится. Три года назад Жанна приехала к Исидору де Флери, отцу сокамерницы, как ей нравилось называть Иоланду. Властный, суровый, если судить по описаниям сестры-лабазницы, мужчина находился при смерти. Он уже чувствовал приближение уродливой старухи с косой. Жанна, притворившись, будто хочет поднять ему настроение, втерлась в доверие к старику, стала необходимой, выказывая почтение многими способами. Старый деспот обладал всем, что ей требовалось. Он был богатым, удивительно доверчивым, когда кто-то делал вид, будто полностью согласен с ним, но главное, он уже одной ногой стоял в могиле. Талант помог Жанне очаровать и Тибо. Казалось, милый мальчик медленно угасает в зловещих толстых стенах мануария. Он стал молчаливым, старался слиться с другими тенями, чтобы не раздражать деда, а еще лучше исчезнуть с его глаз. Когда Жанна уезжала, мальчик цеплялся за ее белое платье, совершенно серьезно спрашивая, все ли монахини становятся похожими на ангелов. Она сотни раз избегала ответа, но потом все же решилась:

– Надеюсь, что нет, милый Тибо. Видите ли, нет ничего скучнее, чем жизнь ангелов.

– Когда вы снова приедете, мадам?

– Как только смогу, мой славный.

Жанна очень привязалась к этому мальчику, которому нужны были нежные улыбки, сад, залитый солнцем, немного внимания, чтобы жить полной жизнью. Все то, что суровый дед не мог дать внуку.

Следующие месяцы доказали, что люди бывают беспощадными в основном к другим и очень редко к самим себе. Исидор де Флери, чувствовавший смерть, начал испытывать запоздалые сожаления, заговорил о возмездии и вознаграждении. Впервые с момента их первой встречи, которую он считал случайной, старик произнес имя своей дочери:

– Возможно, я был слишком жестоким с Иоландой, которую вы знаете. Что мне осталось теперь, когда я превратился в немощного старика? Внук. Он, безусловно, милый, но его беготня раздражает меня. Разумеется, я был неуступчивым. Но вот я постарел, и присутствие молодой женщины могло бы облегчить мое положение. А если я умру, что станет с Тибо? Его мать вернется и займется хозяйством. Но я и этого опасаюсь. Иоланда – милая простушка, неспособная выполнять серьезные задачи. Понимаете, дорогая Жанна, не может быть и речи, чтобы этот прохвост, в которого она влюбилась, пот нищий, который задрал ей юбки, словно поганой служанке, получил хотя бы одно денье из моего состояния!