— В пять, говоришь? — закусил губу Трубников. — Приблизительно через два часа после убийства? А кстати, откуда ты об этом знаешь?

— Звонила к нему в институт.

— Зачем?

— Из любопытства. Чует мое сердце, что здесь что-то не то. Ведь после этого звонка Олег исчез. Его месяц не было в Москве.

— А это еще откуда?

— Людка Зыбина говорила. Но это так, детали. Меня вот что резануло: ты только что сказал, что когда Колесников выстрелил в Олега второй раз, то пуля прошла насквозь. Я не ослышалась? Если так, то куда делась пуля?

— Как я понял, осталась в сиденье.

— А что, если тебе посмотреть, действительно ли она в сиденье?

— Но зачем, зачем, я не понимаю? — раздраженно тряхнул головой муж. — Ведь на самом деле никто не убит.

14

Трубников весь вечер хмурился и был сердит. Газеты вызывали зевоту, телевизор — тошноту, читать классику не хотелось, писать — тоже. Жена сидела рядом, листала журнал и молчала. Ее молчание действовало угнетающе. Наконец глава семейства не выдержал, достал записную книжку и принялся листать. Ткнув пальцем в какой-то телефон, Трубников набрал номер и произнес:

— Гена, привет, это Женя Трубников. Еще не спишь?

— Здорово, старик! Не узнал. Богатым будешь.

— Я хочу спросить о Колесникове. Что с ним случилось? Ты ведь там же работаешь?

— Там же, но в другом отделе. О Колесникове мне известно только одно, что он уже неделю не появляется в редакции и на звонки не отвечает. Начальник отдела говорит, что у него запой. Хотя, насколько я знаю, он не особенно пьющий.

— Диман себе вены перерезал и в данный момент лежит в больнице.

— Да ты что! Из-за чего? Его кинули? Ведь он квартиру, кажется, собирался покупать на Ленинском проспекте.

— Все гораздо хуже. У него крыша поехала от любви. Кстати, ты, случайно, не в курсе: звонила ему пятого февраля одна дамочка по имени Марго? В тот день еще был взрыв на «Белорусской».

— Ну, старик, спроси чего полегче. Прошло уже столько времени. Кто же помнит? Тем более что я в другом отделе. Если хочешь, я позвоню Юльке. У них столы рядом. Может, она что-то вспомнит? Хотя вряд ли. Я тебе перезвоню минут через десять.

— Что говорит Генка? — подняла голову жена, когда Трубников положил трубку на аппарат.

— Сейчас перезвонит.

Живейший интерес жены к этой истории Евгению решительно не нравился. Прошло более получаса тягостного молчания, прежде чем Генка позвонил.

— Ты знаешь, помнит! — радостно воскликнул он. — А знаешь почему? Потому, что в тот день Колесников должен был сдать материал по заседанию Московской думы. И вот часа в два ему звонит роковая женщина. Когда он услышал ее голос в телефоне, то, по словам Юльки, сразу переменился в лице и затрясся. Диман действительно называл ее Марго. После того как они переговорили, Колесников начал упрашивать Юльку написать репортаж за него, сославшись на то, что сегодня решается его жизнь. После чего убежал домой. А Юлька отдувалась одна.

— Спасибо, Гена! Ты мне многое прояснил.

— Не за что, старик.

Трубников бросил трубку на аппарат, поднялся с кресла и начал нервно шагать из угла в угол.

— Звонила? — спросила жена.

Евгений кивнул.

— Что ты намерен делать?

— Звонить Маринке.

Трубников бросился к телефону и набрал номер Маргулиной. На том конце провода долго не брали трубку. Евгений посмотрел на часы. Было пятнадцать минут первого. «Поздновато?» — подумал Трубников, и в телефоне наконец оборвались позывные.

— Да, — услышал Евгений сонный голос бывшей одноклассницы.

— Привет, Марго. Извини, если разбудил.

— Женька, это ты? Чего так поздно звонишь? Соскучился?

— Ты слышала, что Димка перерезал себе вены? — строго спросил Трубников.

— Боже мой! — ужаснулась Марго. — Насмерть?

— Откачали.

— Слава Богу. А что с ним?

— Тебя надо спросить? После твоего визита у него произошел сдвиг по фазе.

В трубке воцарилась недоуменная пауза.

— Какого визита?

— Ну, в понедельник, пятого февраля. Забыла? Сначала ты ему позвонила на работу. Это было в два часа дня. А вечером ты приехала к нему домой.

— Я ему звонила на работу? — удивленно повторила Марго.

— Ты что, не помнишь? Его коллеги помнят, а ты нет. Странная у тебя память, Маргулина.

Интонация Трубникова начала приобретать металлические оттенки. Опять пауза, еще более длительная, воцарилась на том конце провода.

— Женька, ты чего буровишь? — сердито произнесла Марго. — Я никогда не приходила к нему.

— Но тебя видели, дорогая! В семь часов вечера на Ленинском проспекте у Димкиного дома. Ты была в белой шубке и в юбке-разлетайке, и еще в своем любимом французском кепи. Ну кто еще, кроме тебя, в Москве может так изысканно одеваться?

— Кто видел? — рассеянно спросила Марго.

— Это не важно, кто? Ты хочешь сказать, что не была в тот вечер на Ленинском проспекте?

— Что-то не припомню, — зевнула Маргулина. — Дай сообразить. Кажется, нет.

— А на второй день ты поехала с мужем на скачки?

— На скачки?

— Ну да, на скачки. С Олегом! А после скачек вы поехали за город на турбазу «Старая мельница».

— А «Старая мельница»! — рассмеялась Марго. — Ты хорошо осведомлен! Да, мы ездили с Олегом на «Старую мельницу». И на скачках были. Извини, спросонья никак не могу врубиться. Ты не можешь перезвонить минут через десять? Мне нужно Олегу поставить банки.

В телефоне раздались короткие гудки, и Трубников с тяжелым вздохом оторвался от трубки.

— Что она говорит? — спросила жена.

— Здесь помню, а здесь не помню. Попросила перезвонить через десять минут.

Однако ни через десять минут, ни через двадцать дозвониться не удалось. К телефону никто не подходил. Видимо, отключили. «Ничего, завтра утром я до тебя доберусь», — подумал Трубников, укладываясь в постель. Только этому сбыться было не суждено. Наутро его ждал сюрприз.

15

Это случилось рядом с его конторой, на шоссе, неподалеку от Крымского моста. Внезапно тормознула патрульная машина. «Что за черт?» — выругался про себя Трубников, поскольку его не останавливали никогда. Менты почему-то были с автоматами и настроены весьма враждебно. Они не удовлетворились одним осмотром документов и потребовали открыть багажник. После чего, внимательно осмотрели салон, прощупали сиденья, простучали дверцы, наконец, на глазах у Трубникова залезли в бардачок и вытащили из него какой-то маленький сверточек, обернутый в папиросную бумагу. Его развернули. Под бумагой оказалось беленькая коробочка, а в ней несколько миниатюрных пакетиков с белым порошком. Один пакетик вскрыли, понюхали, попробовали на язык и сразу оживились.

— Ваше? — спросил капитан, поднеся к носу водителя порошок.

Трубников пожал плечами и недоуменно покрутил головой:

— Понятия не имею, что это такое? И как вообще ко мне попало?

— Не имеете понятия? — хитро прищурился мент. — Ну, это все так говорят.

Командир кивнул подчиненным, и в ту же секунду на Трубникова налетели орлы. Они закрутили ему руки, уткнули носом в капот и надели наручники.

— В чем дело? — возмутился водитель.

— Заткнись! — ответил капитан и поднес к губам рацию. — Нами только что задержан наркокурьер. При нем обнаружен героин. Сейчас доставим.

«Что? Опять наркотики? — с тоской мелькнуло в голове. — Но это уже даже не смешно…»

Трубникова посадили в милицейскую машину и повезли в отделение. Ничего не оставалось, как угрюмо опустить голову и временно онеметь. По своему опыту он знал, что доказывать что-либо в такой ситуации — бесполезная трата времени.

А ведь с наркотой была связана третья подлость Колесникова, из-за которой его выперли с третьего курса Литературного института. Потом он, правда, восстановился заочно, но потерял год, и из-за этого не попал на Всемирную писательскую конференцию в Нью-Йорке.